Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

'В самом деле?' - тихо спросил Эдвард и откинулся на кресле, чтобы рассмотреть младшего брата тяжелым оценивающим взглядом. Некоторую долю ярости, однако, он сохранил внутри себя. Каким же дураком он был, почему не предвидел приближение очевидного? Если бы Эдвард хотя бы на минуту над этим задумался, он мог бы встретиться с Диконом наедине, увериться, что Дикон понял, что от него ожидается. Мог бы он? Четыре года тому назад Эдвард так и поступил, заставив Дикона стать невольным соучастником убийства. Но восемнадцать лет - возраст более послушный, чем двадцать два года, и Дикон сейчас принял все дело с французом слишком близко к сердцу. Нет, похоже, принудить Дикона участвовать в завтрашней церемонии можно только, прибегнув к средству, не меньшему, чем прямое приказание. Но простит ли Дикон когда-нибудь такое приказание? Поставить его перед необходимостью подобным образом, стоит ли цены, которую Эдварду придется за это платить?

Эдвард взглянул в сторону остальных и ясно увидел схожее выражение на лицах Джорджа и Томаса Грея - выжидающее и нетерпеливое. Его губы скривились, - они напоминали кошек у мышиной норы! Подумав, король легко улыбнулся Ричарду, произнеся, словно они обсуждали не более, чем вопрос личного предпочтения: 'Как хочешь, Дикон'. Что-то успокоившееся в демонстрирующем облегчение взгляде, мимолетно, тем не менее, безошибочно проскользнуло по лицу Ричарда

Филипп де Коммин поступил на службу к герцогу Бургундии семнадцатилетним юношей и моментально приобрел благосклонность Карла. К 1467 году являясь герцогским канцлером и советником, имеющим самый сильный кредит доверия, Филипп, по характеру был также чужд Карлу, как лед - огню. Мозг де Коммина отличался предрасположенностью к тонкостям и стратагемам, тогда как его деятельному господину впиталась в кости страсть к войне. Три года тому назад Филипп покинул Бургундию ради французского двора, к тому времени он уже целый год тайно находился на жаловании у Людовика. Подобный поступок сделал бывшего канцлера смертельным врагом Карла, чья неприязнь не проходила без последствий, но де Коммин не испытывал сожалений. Во французском короле он обнаружил человека, также предпочитающего занятия государственными делами мечу, в равной мере, как Карл не понимал, осознающего схожесть дипломатии с шахматами, требующими в игре легкой руки и расчетливого взгляда. Филипп совсем не испытывал сожалений.

Сейчас де Коммин находился с королем наедине. Время было позднее, и по Людовику хорошо прочитывалось напряжение последних недель. В колеблющемся свете его лицо имело сероватый оттенок, полные подвижные губы странно сжимались, над глубоко посаженными глазами тяжело нависали одутловатые веки. Как обычно, одежда монарха поражала граничащей с неряшливостью небрежностью, Филипп бы никогда не поверил в существование столь безразличного к своему внешнему виду и знакам могущества принца. Даже сегодня Людовик носил привычную одежду - гладкое серое платье, широкополый головной убор и заляпанные грязью охотничьи ботинки.

В комнате не было слуг. Филипп лично направился к буфету, чуть не споткнувшись о маленького темного спаниеля, слишком хорошо замаскированного сгущающимися сумерками. Он мельком окинул взглядом оскорбленное животное, но в жизни бы не подумал отбросить его с пути, ибо страсть короля к своим собакам обладала природой одержимости, отчего монаршей живности присвоили статус неприкосновенности. Возвратившись с бокалом вина, де Коммин искушающее спросил: 'Ваша Милость не желает выпить?'

Веки поднялись, обнаружив, что как бы не утомилось тело, рассудок Людовика до сих пор дышал жизнью. Глаза, взглянувшие на Филиппа, были ясными и излучающими мысль.

'Прошло чудесно, не так ли?' - прошептал Людовик, и де Коммин кивнул.

Король указал на мягкую скамеечку, и Филипп сел рядом с господином. Он вытянул ноги, цепляя шершавую серую пряжу, - де Коммин пользовался сомнительной честью - для общественных мероприятий одеваться, как Людовик, подобным образом надеясь сместить кинжал убийцы, - и приготовился разбирать происшествия прошедшего дня.

'Во время ужина, тем не менее, мне довелось пережить неприятную минуту', - признался, скривившись, Людовик. 'Это случилось, когда лорд Говард пообещал убедить своего короля принять мое предложение посетить Париж. Убереги Пресвятая Мария!'

Филипп усмехнулся. Он воспринимал как источник постоянного развлечения и некоторого изумления, что человек, столь хитроумный и склонный к интригам, как Людовик, может себе позволить подобные неразумные промахи. О короле ходила поговорка, якобы, его язык, - словно двуострый меч, и де Коммин склонялся к соглашению с ней. Разумеется, таким являлся случай в Пикиньи. Встреча с Эдвардом оказалась такой сердечной, что Людовик дружески пошутил, - собрату следует посетить Париж. Француженки непревзойденно прелестны, улыбнулся король, и, в доказательство своих добрых намерений, он охотно предложит английскому монарху исповедника, в наказание за плотские грехи налагающего довольно щадящие виды искупления. К огромному огорчению Людовика, интерес Эдварда к шутке начал приобретать опасную степень, так что он стал опасаться, как бы приглашение, совершенное не всерьез, не оказалось искренне принято.

Людовик покачал головой, произнося: 'Этот Эдвард очень привлекательный король и чрезвычайно нравится хорошеньким женщинам, поэтому он может найти себе среди парижанок настолько соблазнительную возлюбленную, что станет рваться вернуться к ней, а мне больше по душе держать его в родных ему местах, с английской стороны пролива!'

Он пригубил глоток вина, с сожалением заметив: 'Жаль, я не могу разорвать его союз с Бретанью. Но Бургундия...о, с Бургундией дело обстоит иначе. Нам не нужно опасаться второго альянса объединенных против Франции Англии и Бургундии. Святая Дева снова приняла нашу сторону против врагов, посеяв среди них смятение'.

'Божья правда, Ваша Милость. Чего бы я только не отдал, лишь бы присутствовать там, когда Карл столкнулся с Эдвардом у Сен-Христ-сюр-Сомм!' История об ожесточенной встрече повторялась так часто, что Филипп был способен пересказать ее наизусть, но он знал, - его король получает все новое удовольствие от каждого истолкования, поэтому решил потворствовать Людовику, говоря: 'Как я понимаю, Карл и не побеспокоился спуститься с коня, остановившись перед шатром Эдварда и потребовав, дабы тот вышел к нему, выкрикивая в его адрес оскорбления, и все время бранясь по-английски, чтобы убедиться в понимании своих речей солдатами Эдварда. Действительно, зрелище, достойное порадовать взгляд французов, мой сеньор. Карл заикался от ярости, покраснев, как редис, и проклиная английского короля на