Вся Урсула Ле Гуин в одном томе - Урсула К. Ле Гуин

Корни чертополоха переплелись с корнями розового куста. И ИЗ ЕЕ МОГИЛЫ ВЫРОС РОЗОВЫЙ КУСТ, А ИЗ ЕЕ — ШИПОВНИК. Все ли она сделала так, как нужно?

Как делает Энгас? Во всяком случае, теперь ей не обязательно сворачиваться в клубок, чтобы узнать, то ли это чистое темное место, почувствовать его форму. Она подняла голову и посмотрела на крыльцо. Джен ушла в дом. Солнечные лучи стали холоднее, пробираясь в волнах светлого тумана. Тепло к концу дня утекало быстро, как вода из ванны. Я дежурила у ее постели в ту ночь, когда она умерла. Утром я позвонила ее детям, и они приехали. Затем, когда я смогла выйти ОТТУДА, начались телефонные звонки, подписывание всяких документов, кремация, поминальная служба, а потом мы вернулись сюда, написали множество писем, и люди все время звонили, они и сейчас звонят… А теперь вот и Энгас уже уехал. И Джен скоро уедет. И тогда все будет кончено. Доделано до конца, верно? И я останусь в доме одна. Может быть, я все-таки что-то забыла, упустила из виду? Чего-то не сделала, не выполнила какую-то обязанность… Но она уже понимала: все ее «упущения» — это Барбара. Барбару она упустила, и теперь, что ни делай, ничего уже довести до конца невозможно.

Дочь Барбары ушла в дом вся в слезах. А Ширли, струсив, бросила ее там одну, предпочла заниматься чертополохом и марью. Она не сделала того, что ей следовало сделать. А ведь они должны были бы плакать вместе, коли пришла такая беда. ОНИ СПЛЕЛИСЬ В ТЕСНЫХ ОБЪЯТЬЯХ У ВСЕХ НА ВИДУ… Ширли поднялась на крыльцо, стряхивая землю с ладоней, и поспешила в дом. Джен сидела на диване, с явным отвращением читая газету.

— Судья Стивене отказался от ведения дела… Интересно, чем он это он объяснил? Коликами? И. X., черт побери! — Присловья и бранные выражения у Джен были весьма занятные; Ширли догадывалась, что «И. X.» — это скорее всего Иисус Христос, а вот, например, выражение «Лорди Дорди», как говорится о подобных случаях в «Оксфордском словаре английского языка», было «неизвестного происхождения». Вот и сейчас Джен, перевернув страницу газеты, воскликнула:

— Лорди Дорди! Что же такое творится с этими британцами? А если Тэтчер предложит им приватизировать воздух, то они и тогда дружно воскликнут: «О, абсолютно гениальная мысль!» — и тут же за это проголосуют?

Тогда можно и воду приватизировать! И. X.!

— Смешные у тебя словечки, — сказала Ширли, испытывая облегчение при виде разъяренной Джен. — Барбаре пришлось разъяснять мне некоторые из них.

Мне кажется, что частный сектор и воплощает в себе бизнес. Но тогда антонимом понятию «приватизировать» должно быть понятие «делать публичным», но это отнюдь не так… Тогда какое же слово является верным?

«Обобществлять»? Но ведь теперь, наверное, уже ничего больше не обобществляется, да? Разве что у малышей в детском саду.

— Обобществление? Социализм? Эта пьеса уже сошла со сцены, — проворчала Джен, с треском переворачивая страницы газеты, чтобы добраться до комиксов.

Ширли должным образом оценила это замечание.

Джен всегда все замечала раньше других, как и Барбара.

А вот ей самой это дано не было. Ширли очень приятно было видеть Барбару в Энгасе, но очень больно — не видеть ее в Джен: отсутствие знакомых черт в дочери напоминало ей о физическом отсутствии матери. Это словно некая дыра, о которой можно и нужно без конца говорить, чтобы в нее не свалиться. А лучше всего свернуться поплотнее, замереть, словно каменное кольцо, камень на земле, камень на камне, и пустота будет не под тобой, а внутри тебя.

— Не правильные антонимы меня раздражают, — сказала Ширли, садясь в кресло и чувствуя, что страшно устала и ноги у нее не гнутся в коленях. — Тот мой педантизм, который я не сумела израсходовать, пока преподавала, теперь мне же и мстит. А с синонимами еще хуже! Особенно когда не можешь ни одного найти. Вот каков, например, синоним к слову «маскулинизм»?

«Мужчинизм»? «Гоминизм»?

— Звучит так, словно ты это получила на завтрак где-нибудь в Алабаме.

— И неплохой завтрак, заметь! — мрачно откликнулась Ширли.

Обе некоторое время молчали; Джен изучала смешные картинки с тем же выражением агрессивной напряженности, с каким читала первую страницу.

— Ха! — один раз воскликнула она презрительно, но больше ни слова не прибавила.

Ширли, поскольку на ней были очки «для дали», попыталась, сидя в своем кресле, прочитать опус Энн Ландерс на последней странице, потому что Джен держала газету раскрытой, но никак не могла как следует поймать текст в фокус. Похоже было на одну из тех ужасных поэм, которые народ вечно — во всяком случае, так утверждает сама Энн Ландерс — «умоляет» ее напечатать «еще раз» (и обычно вместо чего-нибудь куда более интересного).

— В пятницу, — сказала Джен таким голосом, словно сидит за письменным столом у себя в офисе в Калифорнии, а не в домике на опушке леса, когда за окном сгущаются сумерки и как раз начинают летать совы.

— Что?

Джен в упор смотрела на нее поверх сложенной на коленях газеты своими ясными светло-карими глазами.

Ширли стало стыдно, что она невольно уснула; и она никак не могла избавиться от этих сов, которые смотрели на нее глазами Джен.

— Я сказала, что вернусь в Салем в пятницу. Если ты, конечно, не захочешь, чтобы я осталась подольше. Сенатор Бомбаст сказал, что я могу не выходить на работу и всю следующую неделю. Если же ты хочешь, чтобы я уехала пораньше, я могу уехать хоть завтра. — Она продолжала смотреть на Ширли тем же взглядом хищной птицы.

— Нет, нет, что ты! — слабым голосом попыталась возразить Ширли. — Уезжай, когда хочешь.

— Одного дня достаточно, чтобы нам с тобой утрясти все дела?

— О, конечно! Да все, собственно, готово. К тому же вы оба юристы, так что…

— У мамы всегда все было в порядке, — сухо заметила Джен.

— Остались только некоторые мелочи…

— Какие?

— Если ты захочешь что-то взять…

— Все принадлежит тебе, Ширли.

— Ее драгоценности. И… да! Этот ковер! И еще кое-что…

— Она оставила это тебе, — сказала Джен, и Ширли стало стыдно — не жадности своей, а трусости.

— Тебе бы все-таки следовало взять кое-что из ее вещей, — сказала она. — Я же не могу… — Ширли протянула к Джен руку. Тяжелое серебряное кольцо, которое Барбара когда-то купила ей в Нью-Мехико, съехало набок, болтаясь на ее худом, с утолщенным суставом пальце; она поправила кольцо. — Я не могу носить ее вещи. Вот это —