Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всю жизнь я проработал в строительстве, на своем веку видел много руководителей, и поэтому говорю с уверенностью – Вячеслав Алексеевич был выдающимся учителем, психологом и мудрецом. Эти качества не приобрести в институте, отчасти они присущи человеку от рождения, но для своего проявления требуют личного преображения, дерзновения, постоянного духовного совершенствованиях. У Платонова было много сил, интеллектуальных, физических и нравственных, такой груз, который он на себя взвалил и успешно нес до самого конца жизни, под силу немногим.
То, сколько хорошего он сделал для спортивного Ленинграда и Петербурга рубежа веков, все более отчетливо проявляется на фоне наших нынешних спортивных неудач. Чем больше современных турниров и матчей на высшем уровне отделяют нас от громких побед сборной СССР и ленинградского «Автомобилиста», тем выше становится проба побед тренера Вячеслава Платонова. А в моей жизни он поныне остается мне примером того, как можно и нужно жить, чем надо обладать, чтобы достигать поставленных целей, не ища легких путей. Пока я жив, всем буду говорить, что тренер Платонов – великий человек.
Когда в моей жизни возникают тяготы, когда появляются неразрешимые вопросы в работе, в производственных отношениях, я вспоминаю своего великого друга. Примеряю на себя его поступки, предполагаю, что бы он сделал, что посоветовал бы мне в таком-то случае. Поверьте, помогает, успокаивает, и находится решение вопроса, и отступает отчаяние.
Величие Платонова проявлялось не только в спортивных успехах, но и в повседневных делах, в рутинных вопросах, связанных с обеспечением быта команды. Понятие «великий» имеет и пространственные, и временны́е параметры. Великий – это тот, о ком помнят в веках. Великий – тот, кто в своих деяниях превышает привычную меру человеческих свершений. У великого человека – обязательно великая душа. Но сам человек не может оценить степень своей значимости в мире. Поэтому его присные, его единомышленники должны оценить и отразить его творчество – именно творчеством можно назвать все, что он делал, потому что созидание человеком своей жизни – есть высший творческий процесс. Попробую оценить и я.
* * *Платонов при жизни назван великим. Однако его не только хвалили, но и ругали, и, бывало, крепко. Однажды это сделал Борис Ельцин. «Мы потеряли народный волейбол», – прогнусавил, как всегда не разобравшись, этот непопулярный президент России, уверенный в том, что уж в волейболе-то он разбирается отменно, ведь он и сам в институтские свои годы иногда играл в волейбол.
И мне казалось, что я хорошо разбираюсь в правилах этой игры, потому что играл в молодости. С волейболом, как игрой, я познакомился очень рано, даже не в молодости, а в детские годы. В любое свободное время молодежь в моей деревне Погодаевой находила себе спортивные развлечения. Летом в выходные дни большая поляна перед деревней со стороны речки Тушамы была площадкой для игр в лапту и городки. Там же по вечерам разводили большой костер, и радостные и счастливые молодые люди носились вокруг него, похожие на дикарей из книг Стивенсона и Купера. Мы, пацаны, всегда были рядом, вольно или невольно перехватывали налету азы и приемы мастерства, подбирали и недозволенные слова и выражения. В лапту мы, десятилетние, играли отлично, были равноправными партнерами мужской и женской половинам деревни, в беге и ловле мяча превосходили многих взрослых. При формировании команды это обстоятельство всегда учитывалось, ну а если при этом мы вырывали победу, счастью не было предела. Поныне мое сердце начинает учащенно биться от радости, когда я вспоминаю те свои детские победы.
С игрой в футбол было похуже. Очень редко играли в него на поляне. Причин тому было много: поляна не была достаточно ровной площадкой, пригодной для этого заморского развлечения, да и край ее у крутого берега реки, как назло, притягивал мяч, норовивший сорваться с обрыва. Ну, и самое главное, нужно было найти двадцать два человека с приблизительно равными навыками футбольного мастерства. Вот в Нижне-Илимске, большом селе, что расположился по другую сторону Илима, контрапунктом повторяя изгибы реки на протяжении нескольких километров, другое дело: и стадион был с размеченным стандартным полем, да и желающих поучаствовать столько, что кроме команды еще и целая скамейка запасных набиралась.
Поэтому самой любимой игрой в деревне был волейбол. Мы начинали, как только стаивал снег. Помню это блаженное время, когда землей, готовящейся к возрождению, с жадностью впитывались весенние лужи, и зацветала черемуха, окружая всю деревню зыбким ароматом и цветоносным светом. Кроны черемух напоминали трепещущие на ветру купола парашютов, казалось, на них спускаются на землю вешние дни. Каждый вечер парни и девчата выходили играть в волейбол. Играли увлеченно, весело, беззлобно, здесь царила общая радость. Только непререкаемый зов матери мог остановить мою игру, и я нехотя брел домой, утешая себя непреложным доводом – завтра рано вставать.
Площадка для волейбола была оборудована за деревней, рядом с гумном. Там уже заканчивались придомовые огороды, но еще не начинались колхозные поля, вот здесь мудрые взрослые и нашли отличное место для наших спортивных развлечений. Оно было хорошо тем, что находилось недалеко от околицы, рядом с дорогой, ведущей в Кулигу, на Малую речку, в лес, где каждый год заготавливали дрова, чтоб пережить зиму. То есть все проходящие становились нашими невольными зрителями и болельщиками. Я и сейчас вижу это место, правда, отстраненно, словно с самолета или с высоты возраста моей жизни. И обязательно вижу слева Красный Яр. Эта природная каменная стена, не подвластная времени и невзгодам, как будто прикрывала от них деревню, поля, всех нас своей закаленной непостижимой силой. А дальше, впереди, всегда вижу Качинскую сопку, эту печально-одинокую гору, постоянно присутствовавшую в интерьере нашей крестьянской жизни. Хоть до нее расстояние сорок километров, но она всегда была рядом, словно таежный маяк, словно член коллектива. В тяжелые минуты прикоснешься к ней взглядом, убедишься в ее незыблемости, и беды покажутся маленькими, незначительными в сравнении с ее неколебимым величием, которое сродни Вечности.
Мне всегда хотелось забраться на Качинскую вершину и постичь тайны окрестного мира. Каждый год после окончания учебы для школьников организовывалась экскурсия на Качинскую сопку. Конечно, отсюда угол обзора расширялся, но весь мир виден не был, всегда что-то загораживало, мешало рассмотреть даль. Чуть правее сопки, там, где дорога шла к Малой речке, горизонт закрывал Шальновский хребет, но он был далеко, его вершины были чуть видны, если не затенялись облаками, мне всегда
