Под куполом - Стивен Кинг

— Я сейчас же буду там. Передай ему, что я еду. Прием.

— Я не могу, — ответила Стэйси. — Никому больше не разрешено спускаться вниз, кроме офицеров из специального списка… и я к ним не принадлежу. Здесь целая куча обвинений, включая покушение на убийство и соучастие в убийстве. Не гони, как бешенная, возвращаясь в город. Тебе все равно не дадут с ними увидеться, и нет смысла тебе перевернуться где-то вместе с тачкой по дороге…

Линда трижды подряд нажала на микрофоне: быстро, быстро, быстро. И тогда произнесла:

— Я увижу его, обязательно.

Однако нет. Посвежевший на вид после дневного сна, на крыльце полицейского участка ее встретил шеф Рендольф и сразу же захотел, чтобы она сдала ему свой значок и пистолет; как жена Расти, она тоже оказалась под подозрением в подрывной деятельности против законного правительства города и подстрекательстве к сопротивлению.

«Чудесно, — хотела было она ему сказать. — Арестуйте и меня, посадите в камеру к моему мужу». Но тут же вспомнила о девочках, которые сейчас должны быть у Марты, ждут, когда их заберут, не терпится рассказать ей, как прошел день в школе. Также она упомянула о встрече, назначенной на этот вечер в пасторате. Ей туда не попасть, если она будет сидеть в камере, а эта встреча теперь казалась ей важнее, чем раньше.

Потому что если они собирались завтра вечером освобождать из тюрьмы одного, то почему бы теперь заодно не двоих?

— Передайте ему, что я его люблю, — сказала Линда, расцепляя пряжку своего ремня, стягивая с него кобуру. Все равно весомость оружия на самом деле никогда ее не привлекала. Переводить малышей через дорогу в школу, напоминать старшеклассникам, чтобы выбросили окурки и грязные бранные слова из ртов… такие вещи больше были ей по душе.

— Я передам ваши слова, миссис Эверетт.

— Кто-нибудь осматривал его руку? Я слышала от кого-то, что у него будто бы сломана рука.

Рендольф нахмурился.

— Кто вам такое сказал?

— Не знаю, кто мне звонил. Он не назвался. Кто-то из наших ребят, я думаю, но радиосвязь там, на шоссе 117, всегда не очень хорошая.

Рендольф подумал и решил не развивать дальше эту тему.

— С рукой у Расти все обстоит благополучно, — сказал он. — А наши ребята больше уже не ваши. Идите домой. Я уверен, у нас к вам позже возникнут кое-какие вопросы.

Она почувствовала, что вот-вот заплачет, и подавила слезы.

— А что я скажу своим дочерям? Сообщу, что их отец сидит в тюрьме? Вы сами знаете Расти как хорошего человека; вы это хорошо знаете. Боже, это же он в прошлом году диагностировал у вас острое воспаление желчного пузыря!

— Ничем не могу вам сейчас помочь, миссис Эверетт, — произнес Рендольф; времена, когда он называл ее Линдой, похоже, остались далеко позади. — Но я не советовал бы вам сообщать детям, что их отец подготовил вместе с Дейлом Барбарой убийство Бренды Перкинс и Лестера Коггинса — относительно других мы еще не уверены, те убийства явным образом сексуального характера, и Расти о них мог не знать.

— Это бред!

Рендольф словно и не услышал.

— Также он старался убить выборного Ренни, не предоставив ему жизненно необходимого лекарства. К счастью, Большой Джим предусмотрительно спрятал рядом двух офицеров. — Он покачал головой. — Угрожать тем, что не предоставит жизненно необходимые лекарства человеку, который подорвал собственное здоровье, заботясь о нашем городе. Такой вот ваш хороший муж, ваш чертовски хороший муж.

Она здесь может напроситься на неприятности, поняла Линда. И ушла оттуда, чтобы не ухудшать дела. Пять часов до встречи в пасторате Конго пролегли перед ней предлинным сроком. Она не могла придумать, куда бы ей пойти, что ей делать.

А потом придумала.

11

С рукой у Расти было далеко не хорошо. Даже Барби это было видно, а между ними лежали три пустые камеры.

— Расти, я могу чем-нибудь помочь?

Расти был способен на улыбку.

— Разве что у тебя есть пара таблеток аспирина, которые ты мог бы мне перебросить. А еще лучше, если бы был дарвоцет[386].

— Только что все закончилось. А они тебе ничего не дали?

— Нет, но боль немного спала. Я выживу, — говорил он намного более бодрым тоном, чем действительно чувствовал себя; боль была очень-очень сильной, и он готов был к ее увеличению.

— Впрочем, мне надо что-то делать с этими пальцами.

— Удачи тебе.

Это просто чудо, что ни один из пальцев не был сломан, хотя кость ладони — да. Пятая плюсневая кость. Ей он мог помочь разве что фиксацией, для чего ему надо разорвать на полосы майку. Но сначала…

Он схватился за левый указательный палец, вывихнутый в проксимальном междуфаланговом суставе. В кинофильмах этот трюк всегда делается быстро. Скорость добавляет драматизма. К сожалению, скорость, вместо улучшения, может ухудшить дело. Он применил медленное, равномерное, с постепенным усилением, давление. Боль была страшная; он ощущал ее всем телом и даже в суставах челюстей. Услышал, как скрипит его палец, словно навес дверей, которые давно никто не отворял. Где-то, совсем рядом, и вместе с тем словно в другой стране, краем глаза он заметил Барби, который стоял возле дверей своей камеры и смотрел.

И тогда вдруг палец магическим образом выпрямился и боль ослабла. Но только в этом пальце, правда. Расти сел на топчан, запыхавшийся, словно после продолжительного бега.

— Справился? — спросил Барби.

— Не полностью. Надо еще починить палец, которым я показываю факи. Он мне может понадобиться…

Расти ухватился за второй палец и начал все сначала. И вновь, когда уже казалось, что боль не может быть большей, вывихнутый сустав скользнул на свое место. Теперь остался только безымянный, который торчал у него так, словно Расти готовился поднять тост.

«И я таки выпью, если получится, — подумал он. — За самый сраный день в истории. По крайней мере, в истории Эрика Эверетта».

Он начал крутить этот палец. Тут тоже сидела боль, и тоже не существовало быстрого способа ее унять.

— Что ты наделал? — спросил Барби, при этом дважды резко щелкнув пальцами. Он показал на потолок, и тогда, сложив ладонь чашечкой, приложил ее себе к уху. Знал ли он на самом деле, что подвал прослушивается, или только подозревал? Расти решил, что это все равно. Лучше вести себя так, словно их действительно слушают, хотя тяжело было поверить, чтобы кто-то в этой безмозглой халабуде успел до такого додуматься.

— Сделал ошибку, стараясь убедить Большого Джима добровольно уйти в отставку, — сообщил Расти. — Не сомневаюсь, они накинут мне с десяток других обвинений, но по сути меня подвергли заключению за то, что я посоветовал ему перестать переть так жестко, потому, что случится инфаркт.