Под куполом - Стивен Кинг

В памяти ясно всплыло: он не может заснуть, поднимается, чтобы пойти съесть Линдиного пирога с клюквой и апельсинами, слышит тихий скулеж Одри, который доносится из спальни девочек. Идет туда посмотреть на своих Джей-Джей. Сидит на кровати Дженни под плакатом ее ангела-хранителя — Анны Монтани.

Почему эти воспоминания пришли так поздно? Почему все это не припомнилось ему во время его визита к Большому Джиму, в его домашнем кабинете?

«Потому что я тогда не знал об убийствах; тогда я переживал только за пропан. А также потому, что у Дженнилл не было никакой эпилепсии, она просто находилась в стадии быстрого сна. Просто говорила во сне».

«У него золотой бейсбольный мяч, папа. Это плохой мяч».

Даже в прошлую ночь, в морге, у него не всплыли эти воспоминания. Только теперь, когда уже совсем поздно.

«Но подумай же, что это означает: устройство на вершине Черной Гряды, возможно, транслирует не только радиацию, а также еще что-то другое. Назовем это навеянным предвидением, назовем это чем-то, для чего пока что даже не существует названия, но как бы мы это не назвали, оно есть. Таким образом, если Дженни права относительно золотого мяча, тогда все дети, которые в обморочном состоянии объявляли об ужасах Хэллоуина, также правы. Но означает ли это, что все должно произойти точно в этот день? Или, может, раньше?»

Расти склонялся к последнему. Для кучи городских детей, возбужденных ожиданием игры в «козни и лакомства», Хэллоуин уже начался.

— Меня не интересует, что там у тебя, Стюарт, — проговаривал Большой Джим. Похоже, что три миллиграмма валиума не добавили ему благоразумия; он был безоговорочно наглым, как всегда. — Вы с Ферналдом должны поехать туда, возьмете с собой Роджера… а? Что? — Он послушал. — Я еще должен тебе что-то объяснять? А то ты сам не смотрел никчемный телевизор? Если у него хватит наглости тебе возражать, ты…

Он поднял голову и увидел в двери Расти. Лишь на короткий миг лицо Большого Джима приобрело оробелый вид человека, который прокручивает в голове только что состоявшийся разговор, стараясь угадать, сколько из него мог услышать новый свидетель.

— Стюарт, я здесь сейчас не один. Я тебя потом наберу, и будет лучше, если ты тогда скажешь мне то, что я хочу услышать. — Он прервал связь, не простившись, и, оскаля в улыбке свои мелкие верхние зубы, протянул телефон Расти со словами: — Знаю, знаю, это наглость, но городские дела не могут ждать. — Вздохнул. — Нелегко быть тем одним, от которого все зависит, особенно, когда сам не очень хорошо себя чувствуешь.

— Вероятно, тяжело, — согласился Расти.

— Бог мне помогает. Желаете услышать, какой философией я пользуюсь в жизни, друг?

«Нет».

— Конечно.

— Когда Господь закрывает двери, Он открывает окно.

— Вы так думаете?

— Я это знаю. И еще одна вещь, о которой я стараюсь всегда помнить: когда вы молиться о том, чего вы желаете, Бог становится глухим. Но когда вы молитесь о том, в чем нуждаетесь, Он весь во внимании.

— Да-да.

Расти вошел в ординаторскую. Телевизор на стене транслировал канал Си-Эн-Эн. Звук был отключен, но позади говорящих голов маячило фото Джеймса Ренни-Старшого, черно-белое, непрезентабельное. Большой Джим на нем был с задранным вверх пальцем, а также с задранной верхней губой. Не в улыбке, а в подлинно собачьем оскале. Титры внизу спрашивали: БЫЛ ЛИ ГОРОД ПОД КУПОЛОМ ПРИСТАНИЩЕМ НАРКОДИЛЕРОВ? Картинка сменилась рекламным клипом салона «Подержанные автомобили Джима Ренни», тем надоедливым, который заканчивался восклицанием кого-то из продавцов (но никогда в исполнении самого Большого Джима): УПРАВЛЯЙТЕ в лучшем стиле, Большой Джим в ДЕЛЕ!

Большой Джим махнул в сторону телевизора и горько улыбнулся.

— Видите, что внешние дружки Барбары делают против меня? И разве удивительно? Когда Христос пришел спасать людей, они заставили Его нести Его собственный крест на Голгофу, где Он умер в крови и пыли.

Расти отметил мысленно — и не впервые, — что за странное лекарство, этот валиум. Когда даешь их кому-то, особенно внутривенно, почти всегда услышишь, кем именно эти люди себя считают.

Расти пододвинул стул и приготовил стетоскоп.

— Задерите рубашку, — едва только Большой Джим отложил в сторону свой красный телефон и начал это делать, как Расти тут же опустил телефон себе в нагрудный карман. — Я пока что заберу аппарат, вы не против? Он будет лежать в столе в фойе. Там у нас как раз место для разговоров по мобильным. Стулья не такие мягкие, как здесь, но все равно неплохие.

Он ожидал протеста со стороны Большого Джима, вероятно, даже взрыва, но тот только зыркнул, демонстрируя выпяченный, как у Будды, живот с нависающими на него сверху большими сиськами. Расти наклонился вперед и начал слушать. Дела выглядели намного лучше, чем он ожидал. Его бы удовлетворили сто десять ударов в минуту и экстрасистолярная вентрикуляция. Вместо этого помпа Большого Джима держалась на девяноста ударах и без всякой аритмии.

— Я чувствую себя намного лучше, — сказал Большой Джим. — Это все стресс. Я находился в ужасно стрессовом состоянии. Я отдохну еще часок или несколько, прямо здесь. Вы хоть осознаете, что из этого окна видно весь центр города, дружище? Посещу еще раз Джуниора. А после этого я просто выписываюсь и…

— Это не просто стресс. У вас много лишнего веса, вы в плохой физической форме.

Большой Джим оскалил верхние зубы в той своей фальшивой улыбке.

— Я руковожу своим бизнесом и всем городом, друг, и оба дела безубыточны, кстати. С такой нагрузкой немного времени остается для всяких тренажеров, шведских стенок и всего другого.

— Ренни, два года назад вам поставили диагноз ПЖТ. Это означает: пароксизмальная желудочковая тахикардия.

— Я знаю, что это означает. Я заходил на сайт Webmd, прочитал там, что здоровые люди часто сталкиваются с…

— Рон Гаскелл говорил вам абсолютно однозначно, вы должны сбросить вес, чтобы на вашу аритмию повлияло медикаментозное лечение, а если оно окажется неэффективным, эту проблему можно скорректировать операционным вмешательством.

Большой Джим стал похожим на несчастного, заключенного в высоком стуле малыша.

— Бог приказал мне не делать этого! Бог сказал: никаких кардиостимуляторов! И, Боже правый! У Дюка Перкинса был кардиостимулятор, и вспомните, что с ним произошло!

— Не говоря уже о его вдове, — кротко произнес Расти. — Несчастная женщина. Наверное, оказалась в плохом месте в плохое время.

Большой Джим изучал его, что-то вычисляли его поросячие глазища. И тогда он поднял глаза к потолку.