Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями) - Джеймс Бернс

Рузвельт — архитектор военной победы. Главнокомандующий с гордостью заявил во время своего предвыборного выступления в Филадельфии на День флота 27 октября 1944 года, что в период с прошлогоднего Дня флота ВМС, ВВС и сухопутные силы приняли участие в не менее чем 27 десантных операциях и «каждая из этих 27 операций завершалась триумфальным успехом». До последних дней 1944 года Рузвельт больше не терпел крупных военных поражений после сражений в Пёрл-Харборе, на Филиппинах, при Кассеринском ущелье и некоторых неудач в Тихом океане в первые пятнадцать месяцев войны.

Но большая стратегия — достижение страной крупных и долговременных целей путем мобилизации всех своих военных, дипломатических, экономических и психологических ресурсов — готовила еще более суровое испытание главнокомандующему.

Большая стратегия не только ставит цели перед средствами, политические цели перед военными, долговременные цели перед немедленными результатами. Это выработка многочисленных планов и решений относительно каждой сферы жизни страны — военной, дипломатической, экономической, общественных отношений, внутренней политики — таким образом, чтобы люди постоянно ощущали поддержку своих насущных чаяний и принципов; инструменты целей и средств — политика правительства, военные решения и разные учреждения — постоянно ориентировались на достижение новых, более объемных целей, а сами цели и принципы переоценивались в свете новых задач. Язык большой стратегии — язык приоритетов, которые обслуживают и образуют структуру идеологии страны.

Стало привычным считать Рузвельта образцом практичного, прагматичного, склонного к импровизации политика, который вел войну, игнорируя политические цели, или по крайней мере подчинял эти цели своим средствам и вносил таким образом путаницу в цели или в цели и средства сразу. Это довольно упрощенная оценка президента.

У Рузвельта были политические цели. Немногие лидеры в истории определяли свои цели столь красноречиво и последовательно. Он выразил свои цели в наиболее емкой и четкой форме в «четырех свободах» — слова, религии, свободе от страха, свободе от нужды. Несколько более развернуто они представлены в Атлантической хартии и во всей полноте — во множестве заявлений, предвыборных речей, пресс-релизах, разговорах у камелька, письмах и беседах. «Четыре свободы», утверждал он, представляли собой «конечную цель», которой, возможно, нельзя достичь немедленно и во всем мире, «но человечество движется в направлении этих высоких идеалов посредством демократических процессов». Эти свободы будут достигнуты посредством реализации более конкретных целей Атлантической хартии: прекращения территориальной экспансии; права народов на выбор собственной формы правления; свободного и справедливого распределения сырья; международного сотрудничества в повышении жизненного уровня людей; отказа от использования силы. В свою очередь, достижению этих целей служит множество конкретных политических программ и учреждений: единство и сотрудничество великих держав, полное искоренение нацизма, всеобщее разоружение, наделение Объединенных Наций властными полномочиями с целью установления мира и разнообразные международные учреждения и мероприятия для решения конкретных задач в сферах образования, транспорта, социальной помощи, помощи беженцам и во многих других областях.

Утверждают: провозглашая благородные цели, средства их достижения и в общем сохраняя веру в них, Рузвельт игнорировал их либо жертвовал ими ради достижения непосредственных результатов и выгод; он в высшей степени подвержен тому, что Альфред Вагтс называл пороком непосредственной выгоды. Например, принял решение о вторжении в Северную Африку без учета того, что эта операция неизбежно отсрочит удар по Германии через пролив; «совершал прогулки с дьяволом», воплощенным в Дарлане, Франко, Бадольо, не заботясь о последствиях этого для демократической морали и принципов. Кроме того, в 1942 году убеждал Сматса, что Объединенные Нации не должны принимать напряженную программу действий на 1943 год, пока не завершены операции 1942 года. И при этом говорил Черчиллю, возможно в наиболее откровенной форме: «...политические соображения, о которых вы упоминаете, — важные факторы, но военные операции, которые осуществляются на их основе, должны быть определенно вторичными по отношению к операциям, направленным на удар первостепенной важности в сердце Германии».

Наиболее резкое обвинение, предъявляемое на этот счет Рузвельту, касается его приверженности принципу безусловной капитуляции. Оно умело аргументируется: этот принцип, на котором президент настаивал до конца войны и который Геббельс использовал в интересах нацистской пропаганды, возможно, причина стойкого сопротивления немцев и вермахта, ослабления оппозиции Гитлеру в германских вооруженных силах, если не продления войны, лишних потерь и кровопролития — все это противоречило целям Рузвельта. Однако безусловная капитуляция — наиболее красноречивый пример того, как стандартное обвинение Рузвельту основывают на искаженных предпосылках, что требует более внимательного рассмотрения его большой стратегии.

Принцип безусловной капитуляции решительно опровергает расхожее утверждение, будто Рузвельт с практической и прагматической точек зрения стремился достигать непосредственных конкретных результатов за счет более общих, долгосрочных целей. Президент, его друзья и критики полностью отдавали себе отчет в том, что нацисты могут воспользоваться провозглашением этого принципа, чтобы усилить сопротивление союзникам. На самом деле собственные начальники штабов советовали президенту видоизменить доктрину в соответствии с военными задачами. Однако главнокомандующий не только настаивал на безусловной капитуляции, но также отвергал макиавеллистские утверждения, что он публично видоизменил доктрину, а позже применил ее на практике. Настойчивое стремление Рузвельта нанести прямой удар по Германии любой ценой в пику стратегии постепенного окружения и истощения; решение вернуть Филиппины главным образом по политическим соображениям, хотя практические военные соображения требовали обойти их; предупреждение сенаторам, что не должно быть резкого разграничения между политическими и военными вопросами.

Суть вопроса не столько в простом отрыве Рузвельтом политических целей от военных средств, сколько в его способности использовать все доступные ему средства — военные, организационные, пропагандистские, дипломатические и политические — для подкрепления своих наиболее фундаментальных целей. Его неудачи лежат в сфере увязывания целей и средств. Так, он полагался на веру населения и правительства СССР в готовность «Большой четверки» разделить тяготы и жертвы войны, однако соглашался на длительное откладывание десантной операции через пролив. Добивался признания потенциальной роли нескольких сот миллионов китайцев, но держал Чунцин третьим в получении военной помощи. Не желал оказывать на Чунцин политическое давление — единственный способ добиться военных, а возможно, и политических и экономических реформ в Китае. Президент искренне не принимал колониализм и выражал, в частности, англичанам свое несогласие с их политикой в Индии, но отступал, как только возникала угроза англо-американскому сотрудничеству. В 1944 году Черчилль попросил у президента несколько грузовых судов — в бухте Бомбея взорвался корабль с боеприпасами и в результате потонуло несколько судов, груженных 36 тысячами тонн зерна; Рузвельт отказался выделить суда, предназначенные для обеспечения военных операций.