Сборник "Русские идут!" - Юрий Никитин

Яузов хмыкнул:

– Когда один в Думе брякнул, что надо бы ввести в России каторгу, как на него завопили наши либералы! Слюнями всего забрызгали. А в ихней Империи того же рэмбу на каторгу строгого режима! Двадцать лет в виде особой милости, да не где-нибудь, а на каменоломне!.. А у нас чикатил в санаторий на лечение... Черт, давайте начнем с либералов, а? Как на Востоке! На кол их, или батогами на Манежной площади. Как мусульмане Москвы уже лупцуют своих алкоголиков или паразитов трудового народа. А москвичи завидуют и говорят, что ислам лучше православия уже хотя бы по этому!

Краснохарев сказал раздраженно:

– Вы это бросьте! Работать надо. С ними нас нечего сравнивать!

Сказбуш удивленно вскинул брови:

– Вот как? Но разве в самом деле не стоим перед выбором западной или восточной модели?

Подошел Коган, вмешался с веселым удивлением:

– Разве уже не выбрали? Моя Сара вторую неделю чадру примеряет...

– Вы это бросьте, – повторил Краснохарев уже с неуверенностью. – Работать надо, а не разговоры говорить. Мы еще не приняли ислам... просто дали ему больше свободы. А сравнивать не могу. Некогда!.. Да, Штаты непрерывно и навязчиво навязывают всему миру свои ценности, выдавая за общечеловеческие... Да, их наглость, напор, реклама и хамство – сметают все европейские культуры! Но, вот тут большое «НО».

– Какое?

– Почему молчит Восток? Америка без мыла в зад втискивается, ихняя кока-кола на каждом углу, их фильмы смотрит каждый, их песни поют на улицах, а Восток загадочно молчит. Почему? Чтобы выбирать, я должен сравнивать. Но Штаты, как я уже сказал, безудержно и нагло прет во все щели, всех инакомыслящих обзывает дураками... да согласен, что тамошние мужики искренне верят, что они и есть самые лучшие, что весь мир должен думать как они, любить те же песни и есть те же гамбургеры, но мы-то видим, что они просто те же землекопы, которые теперь клепают компьютеры, только и разницы... Но если Восток молчит, в то время как штатовская реклама своего образа жизни орет на каждом углу, то многим такое гордое молчание кажется слабостью!

– Теперь мы сами Восток, – сказал Яузов мрачно.

Кречет, поглядывая одним глазом на экраны, обогнул стол, Министры уважительно умолкли, президент остановился перед ними как танк перед деревенским плетнем, оглядел из-под тяжелых надбровных уступов, взгляд вычленил молчащего Егорова:

– Михаил! Вот сейчас по ящику: поймали какого-то... ну, ограбил и убил в его же квартире. Я не знаю точно, сколько ему светит по УК, но все равно – бред, дрянь. Добейся, чтобы его расстреляли в течении же недели... Что? Да, это мое волевое решение. Да, я сам нарушаю закон, гарантом которого являюсь. Если надо, я выставлю вопрос о смертной казни на всенародный референдум. Посмотрим, что скажет народ!

Коган отшатнулся:

– Не надо, не надо!.. Народ вовсе за вешанье на столбах вдоль всех Тверской. А то и за четверование на Лобной площади, дабы другим неповадно было. Конечно, Михаил с удовольствием проведет это ваше решение в жизнь, по глазам вижу! Тьфу, в смерть. Словом, в действие. Это, конечно, вызовет народный энтузиазм и всенародную поддержку, но здорово раздраконит цивилизованный мир...

Краснохарев пробасил наставительно:

– Сруль Израилевич, юсовцы и всякие там шведы – это еще не весь цивилизованный мир, как недавно открыл наш уважаемый Виктор Александрович. С недавнего времени по указу нашего президента цивилизованным миром считается арабский мир. Он же насчитывает тысячи лет цивилизации! Алгебра оттедова, кофе... а Европа – это ж всякие там готы и вестготы.

– А США? – полюбопытствовал Коган.

– Гуроны, – отрезал Краснохарев. Подумав, добавил веско, – и всякие так ирокезы. Честно говоря, я сам никогда не мог понять: почему жизнь убийцы всегда считается ценнее, чем жизнь убитого? Ведь убил же этот мерзавец хорошего человека!.. Отныне тот мертв навеки. Никогда уже не пойдет по улице, радуясь солнышку. А убийце дадут десять лет, из них отсидит три, а потом выпустят?.. И это убийца пойдет по улице, радуясь солнышку? Да его не просто убить надо, а посадить на кол посреди площади, чтобы в муках корчился суток трое, а на него ходили смотреть толпами с детьми и подростками! В воспитательных целях, конечно.

– Билеты продавать будем? – спросил Коган. – Мне, как министру финансов, это важно. Налог с продажи, то да се, ведь эти колья придется ставить день и ночь...

Краснохарев подумал, отмахнулся с небрежностью меценатствующего вельможи:

– Вам бы только нажиться, Сруль Израилевич!.. Наоборот, эти мероприятия должны быть бесплатными. А на них детей водить экскурсиями, с опытными экскурсоводами. Это гиды, если по-нашему.

Дверь приоткрылась, голова прессекретаря вдвинулась по уши. Убедившись, что почти все стоят, а значит – отлынивают от работы, он проскользнул в кабинет, положил на стол, где сидит Кречет, листок бумаги. Кречет проследил за ним, набычившись, словно вот-вот поднимет на рога.

Мирошниченко торопливо приблизился, сказал негромко:

– Снова обострилась ситуация в Косово. Там конфликт было затих, но только что Империя заявила, что готова сама, не спрашивая не только ООН, но даже не вовлекая НАТО, начать бомбежку сербских позиций.

Кречет вполголоса ругнулся. Взгляд его упал на меня. Я развел руками:

– Что есть ситуация в Косове? Косово – это святыня южных славян. Самые главные битвы за независимость происходили в Косове. Это то же самое, что для нас Новгородская область, где впервые высадился Рюрик, и где Александр Невский держал оборону против шведов и немецких крестоносцев. Но вот представьте себе, что в эту область приехали, скажем, узбеки или таджики. Не много, семей с десяток. А так как для них русская система «айн киндер» неприемлема, они по своим обычаям обзаводятся дюжиной детей, те в свою очередь дают дюжину, и вот уже лет всего через полсотни или чуть больше лет, т.е., всего при жизни одного поколения, таджики становится большинством населения Новгородской области. Они не только выбирают без всяких нарушений законов и подтасовок таджиков в губернаторы и все органы власти, но и начинают требовать полной автономии, а то и вовсе отделения от России. И все это честно, в соответствии с законами, составленными прекраснодушными, но туповатыми юристами. Абсурд? Но как раз такая ситуация в Косово. Албанцы, у которых в семье детей столько же, как и у их единоверцев таджиков, уже стали доминировать в Косово и вытеснять местных славян, а теперь еще и потребовали отделения этого края от южных славян, т.е.. Югославии.

Егоров предложил кровожадно:

– А давайте профинансируем переселение пары тысяч таджикских семей в Англию?

Коган вскинулся:

– Эй-эй, полегче насчет финансов! Надо искать другие способы.

– Какие?

– Другие, – ответил Коган сердито. – А сама идея, согласен, хороша. Англии надо бы устроить козью морду. Ишь, не разрешала евреем переселяться в Палестину! Если бы не поддержка Советского Союза, то Израиля так бы и не было... Эх, была, ни была! Если Бондарев соберет в этом году налоги с превышением... Нет, не пойдет. А что, если живущих в России таджиков обложить повышенным налогом? Чтобы двух зайцев, так сказать? Англия их примет как политических беженцев, а таджики сами же и профинансируют свой отъезд!

Мирошниченко скользил по кабинету как тень, прислушивался к разговорам. Министры постепенно разбрелись по местам. Прессекретарь прислушался к передатчику, торчащего из уха как серебряная пуля, исчез, а когда через минуту возник в кабинете снова, уже хитро улыбался, позабыв о Косово, положил на стол перед Кречетом бумагу, снова хитро взглянул на меня и пропал, словно арабский джин из бутылки. Кречет проглядел быстро, хмыкнул, прочел еще раз, уже внимательнее:

– Ого!.. Только почему прислали сюда?

У любопытного Когана шея вытянулась как у гадкого утенка, что на глазах превращается в лебедя. Кречет небрежным щелчком перебросил бумагу на его половинку стола. Глаза Когана забегали по листку, губы сложились трубочкой, словно собирался свистнуть:

– Ого!.. Это же какие бабки!

– Заем от обэесе? – поинтересовался Краснохарев.

– Нет сумма поменьше, – сказал Коган возбужденно, – где-то тысяч сто-двести в долларах...

Краснохарев сразу потерял интерес и уткнулся в свои бумаги. А Коломиец заглянул через плечо Когана, сказал с огромным почтением:

– Зато какие сто тысяч!

– А что там? – поинтересовался Сказбуш.

Коломиец с тем же необыкновенным почтением оглянулся на меня, спокойного как верблюд в караван-сарае: