Точка возврата - Мария Ильина

— Кто там?

— Здравствуйте, Антонина Сергеевна! — голос срывается.

— Представьтесь, пожалуйста!

— Лугов Валерий Юрьевич.

— Что вам угодно? — проскрежетало из-за двери, блеснули клыки у позолоченного льва на ручке.

— Простите за странную просьбу! Нужно спросить о человеке, которого вы знали, Надеждине Льве! — Валерий нервно переступил по ковровой дорожке.

— Ладно, ключ неплохо подобран. Пущу! Только учтите — без глупостей, везде камеры, вас давно засекли.

Дверь открылась быстро и со щелчком, как крышка шкатулки. На пороге высокая статная барыня, старая, но без дряхлости, длинное темно-фиолетовое платье, вызывающе дорогое.

— Это вам! — неловко протянул букет, шагнул внутрь.

На ее лице шевельнулась улыбка, будто пропуск на сказочную дорогу.

— Что ж, с ирисами вы угадали. Ненавижу крупные красные мочалки, а тут и цвет мой. Разувайтесь!

Валерий опустился на бархатную банкетку, давно он не чувствовал себя таким крупным, грубым, чужим. «Не дом, а шкатулка». Прошел в комнату, остановился у круглого полированного стола, поставил на узорном краю коробку «Фереро Роше».

— Это к чаю! — как можно громче сказал Валерий, чтобы хозяйка услышала его с кухни.

Прокатилось гулкое эхо. Будто каждая аристократическая вещичка охнула от подобной бесцеремонности. Лепнина на высоком потолке, антикварная горка с коллекцией немецких статуэток: дамы, кавалеры, кареты, болонки. На полу ковер с запутанным растительным узором. Зачарованный замок, а владелица Фата Моргана. Прошелестело платье. По прозрачной, как кусок льда, вазе сползали капли воды. Он помог поставить на стол цветы. Старуха с презрительной гримасой подцепила двумя пальцами блестящую коробку.

— Ох, уж эти современные конфеты! Роскошная упаковка и приторная гадость внутри! Будто есть их следует лишь глазами! Да вы не обижайтесь, молодой человек! Старики не любят нового. Прогресс, инновации — побрякушки вашего времени. У нас были свои, не хуже, — она загадочно улыбнулась. — Ах, да, я не предложила вам чаю! Прошу за мной!

Ситникова двигалась удивительно энергично для своих лет. Внушительных размеров кухня стилизована под старину, бытовая техника тщательно закамуфлирована, чтобы не нарушить обаяние. На стенах — пучки трав и кореньев, на темном деревянном столе — пузатый медный чайник, на расстоянии и не скажешь, что электрический. Зашуршала вскипающая вода, Валерий направился к высокому стулу в углу с вырезанным в спинке сердечком.

— Нет, не сюда! Это мое место, председательское, с обзором!

Он покорно сел у стены, глядя, как хозяйка изогнутой, узорной ложкой насыпает крупные разноцветные листья. От усталости и пряного аромата чая накатывала тошнота, мешала сосредоточиться. «Думай, давай, что скажешь! Противник серьезный, тут марку держать надо. И ни слова жаргона, она не простит».

— Итак, я вас внимательно слушаю!

— Дед приехал из Казахстана, чтобы найти друга юности, просил помочь, — Валерий осекся, по ее взгляду чувствуя, что начал неправильно.

— Ну и ну! Не договариваете, молодой человек! Вы-то тут при чем? Только не надо душещипательных историй про любовь к дедушке. Никогда не поверю, что внуки выполняют капризы стариков! — она строго подняла сухонький, как обглоданная кость, палец, блеснул нежно-розовый лак. — Говорите правду! Или заставьте меня вам поверить!

«Вот и найди с ней верный тон! Где он — контакт?! Думай! Пойми ее!» Валерий разноцветной салфеткой вытер пот со лба и с отчаянной решимостью выпалил:

— Вы правы, грешен! Дед наследство не оставит, если не выполню каприз. Уж не откажите, Антонина Сергеевна!

«Ложь, отвратительная ложь! Но где она, правда? Язык не поворачивается!»

— Ох, этот нынешний меркантилизм! Да ладно уж! Кстати, как зовут вашего деда?

— Лугов Петр Константинович.

— Впервые слышу. Откуда он, говорите?

— Из Казахстана. Город Кзыл-Орда.

— Это уже интересно. Надеждин ваш умер тоже в тех краях. Фотокарточки деда у вас нет случайно?

— Только ксерокс паспорта. Извините, что в таком виде.

С помятого листка ухмылялся старый леший с оттопыренными ушами.

— Нет, никого не напоминает.

— А этого человека не узнаете? — положил на стол взятую у Надеждиной старую фотографию.

— Это отцовская «победа», — лицо хозяйки смягчилось, помолодело, пальцы так и сяк вертели пожелтевшую карточку, невидящий взгляд искал под толщей времени крупицы счастья. — Вы даже представить себе не можете, что значила машина в то время. А такая в особенности! Я росла, как принцесса. Все разрушилось в одночасье из-за Левки, папиного шофера, — стукнула ноготком по выцветшей картинке из прошлого. — Знаете, я никому никогда этого не рассказывала. В наше время люди умели молчать. Вам скажу! Первому! Круг должен замкнуться. Левка бедовый был, все ему нипочем. Как вы, нынешние, говорите: от-вяз-ный, — нарочито по слогам произнесла старуха. — Зачем только отец такого держал? Почтения в обормоте ни капли. И на меня глаз положил, как на равную, ухаживать пытался. Глупость, я даже всерьез не воспринимала. А он настырный… Вот враги отца и сыграли на его глупости. Интригу сплели, папу подставили, скомпрометировали! Он позора не вынес, умер от инсульта в тот же вечер. А Левка сбежать пытался, уехал куда-то в Казахстан, да не впрок ему подлость пошла! В том же пятьдесят втором труп выловили из Сырдарьи. Убили, как собаку. Бог покарал! Только что толку?! Моя-то жизнь вся наперекосяк пошла!

Валерий невольно огляделся по сторонам.

— Да что вы смотрите! Жалкие крохи я сохранила, но какой ценой! Замуж за крысу вышла и всю жизнь твердила себе, что нет никакой любви, потому что не может быть никогда. Теперь сомневаюсь, много в чем сомневаюсь. И история с Надеждиным незаконченной оказалась. Ведь пришли же вы. И до вас, месяца два назад, звонил кто-то, говорил, что Левка не виноват был, мол, случайность вышла. Зачем мертвецу оправдание, вы можете мне объяснить?! Ничего вы не можете! — хозяйка резко встала.

Валерий, молча, поплелся к выходу.

«Ну, вот и все! Анамнез собран, а лечить некого! Левка — прах, химера, ничто. Не за что зацепиться! Разве что подозрительные звонки. Кто-то ворошит прошлое, если, конечно, верить старухе. Ну, допустим, она не врет. Тогда кто же? Дед в той истории не замешан, ни с какого края. Опять тупик!»

Валерий провел рукой по горячему лбу. Не думается. Вся эта история обрыдла, как и пробка неизменная на Щелчке в час пик. Бесконечный до дурноты день, движение в час по чайной ложке и головная боль. Перед глазами Левка — молодой, наглый, но бесцветный и блеклый, как на старой карточке. Никак не найти его цвет, не понять, в чем загвоздка. Ситникова загадочно улыбается, словно тогда, на кухне, на фоне бутафорских кореньев, ни добрая, ни злая, отстраненная, будто сама мудрость. Мысли путались в замкнутом кругу, по радио надрывался ведущий, вымучивая первоапрельский юмор. «Вот бы все это оказалось розыгрышем, дурацкой шуткой». Захотелось страстно, до дрожи, до кома в горле. Вернуться в позавчера, где Лада встретит с ребенком на руках, где так хорошо и спокойно. Нет, не ценили, хотели всего и сразу. По трамвайным путям прогрохотал оранжевый «камаз», едкий дым впился в глаза. «Почему не закрыл окно? Опять небрежность, такого не было раньше, а что было?» Выключил радио, тишина оглушила. Вечернее солнце высвечивало желтый кирпич старых зданий по бокам Русаковской улицы. «Они стоят здесь уже кучу времени, помнят ту жизнь, которую я не могу понять».

Душно, дурно. Разноцветные пятна машин давили со всех сторон, впереди стрелочка каланчи, как указатель в начало.

Темная, мертвая, пустая квартира. Все вывернуто, растоптано, белье под ногами, перевернутые ящики, книги, бумаги, осколки чашки. Под задранной занавеской в углу — детская пластиковая бутылочка с голубыми бабочками. Нет сил смотреть. На диване маленькая женщина сжалась в комок, слегка подрагивала синяя бахрома пледа. Опустился рядом, горе, морок, как стена. Посмотрели друг на друга, будто чужие. Что делать? Что говорить? Даже «привет» неуместен, словно насмешка. «Ты оставил ее одну, без поддержки. Удрал с утра, будто на охоту. Так показывай добычу. Что, нету?! То-то и оно! Просто сбежать хотел от морока, от боли. Удалось?» У ног перевернутый ящик комода, провел пальцем по пыльному боку, получилась робкая змейка.

— Лада, прости! — слова бесшумно падали в пыль.

Она обернулась, лицо — как маска, чужое, незнакомое. Голос хриплый, тусклый, будто все уже безразлично.

— Следователь приходил, выспрашивал. Тобой интересовался, любил ли ты его, хотел ли… — голос спотыкался, вздрагивал.

«Только выдержать взгляд. Да, да, я любил его! Сейчас твердо знаю, что да! А раньше? Честно, даже не задумывался! Мент роет землю, предчувствуя легкую добычу. Поверит мне? Фигушки! Анамнез собран: статейки писал, на диссер замахивался, жениться не рвался. Заключение сделано: карьерист, зануда, честолюбец, в общем, мерзкий тип. Какое уж тут сочувствие! Тут и мотив приляпать пара пустяков, мол, ребенка не хотел, а тут еще болезнь, в общем, дальше все ясно». Валерий вздохнул, сжал руками виски, будто это могло привести в порядок мысли. «Скорей бы кончился "день дурака"!»