Фантазия для голоса со слезами - Надежда Лезина

тебя. Я готовила тебе любимые блюда, какими не баловала свою семью, покупала платья, цена которых мне была не по карману, чтобы понравиться тебе. Я обманывала мужа и родителей, бросала ребенка, сговаривалась с подругами – все лишь для того, чтобы увидеть тебя, чтобы ощутить на несколько часов тепло твоего тела, услышать колдовские звуки твоего голоса, испытать магию твоих чар. А ты не прикладывал для этого никаких усилий – ты был самим собой – капризным ребенком, самодовольным мужчиной, ненасытным, а, порой, жестоким любовником.

Господи, за что мне все это? Я, как сумасшедшая, хватаю телефонную трубку после первого же звонка, я, еще не поднеся ее к уху, слышу твой голос – а он оказывается чужим. Я каждый день драю полы и ставлю цветы в вазы, готовлю праздничные обеды и выбираю из нехитрого моего гардероба подобающий твоему визиту наряд, я боюсь задержаться в магазине, чтобы, не дай Бог, не пропустить твоего звонка, я пишу тебе мысленно письма, я выбираю тебе подарки, я смотрю на номера машин, звоню тебе по десять раз в день, пытаясь догадаться, где и с кем ты можешь быть в это время! Я становлюсь неврастеничкой и алкоголичкой! Боюсь взорваться, сорваться на ни в чем не повинных людей. Хочу успокоиться, замедлить течение мыслей и уснуть. Как я жалею, что ты не получил тех писем, что я посылала тебе, и, которые, по иронии судьбы, я получила сама! И сожгла!. А, может быть, и к лучшему. Ты ведь и так знаешь, как я люблю тебя, а там, в каждой фразе, (хоть все они были далеки от «излияний»), читалось только одно. Что, по-видимому, уже так надоело тебе.

Милый мой, любимый, я опять обращаюсь к тебе, ведь это единственный способ поговорить с тобой. Ну, я не знаю, КАКОЙ надо быть, чтобы забрать в плен твое сердце надолго! Навсегда. Что я сделала не так, чем не угодила, чем испортила?

Помнишь, как изобретателен ты был, когда хотел увезти меня из дома? Казалось, невозможного просто не существует! Помнишь, как мы пели, гуляя по ночным зимним улицам, как перевозили вещи на твою новую квартиру, а хозяйка давала нам советы, как обставить ее, обращаясь к нам обоим; как фотограф, который снимал мою собаку, принял тебя за моего мужа; как танцевали в ресторане, как ты пил шампанское с моей ладони… Боже, сколько всего я могу еще вспомнить! И сколько всего могу тебе простить! И по отношению ко мне (хотя ты и не по злому умыслу обижаешь меня), и по отношению к моим чувствам к тебе (они ведь тоже подвергаются осмеянию и оскорблению). И к моим нравственным и жизненным принципам. Теперь я начинаю сомневаться, есть ли они вообще у меня? Я приняла все твои условия, я согласна на все, лишь бы ты не бросил меня! Я готова быть второй, пятой, десятой, пятьдесят пятой, но только, чтобы надеяться на то, что ты не бросишь меня совсем. И готова повторить это еще тысячу раз!

Февраль. Неотправленное письмо

…И как всегда, в самые трудные минуты, я пишу письмо. Вернее, письма. Их было много в моей жизни: отправленных по почте и переданных прямо в руки адресату, и – неотправленных – вещественных знаков невещественных отношений. Писем, написанных на одном дыхании – неровным почерком, с зачеркнутыми словами и фразами, и – тщательно и любовно переписанных не один раз…

И вот теперь, помня твои слова: «Может быть, ты мне еще и письма будешь писать?», слова, которые звучат самым точным эпиграфом ко всем нашим – я даже не могу назвать их отношениями – ко всем нашим встречам – нет, не встречам, скорее – свиданиям (хотя тоже уж слишком романтично!) – ко всем нашим дням, часам, минутам, проведенным вместе – я все-таки пишу. Не письмо. Не объяснение в любви. Послание? Нет. Объяснительную записку. Как провинившаяся школьница, которая не знает, в чем ее вина и перед кем, но пишет. Разница лишь в том, что у нее есть конкретное лицо, заставившее ее это сделать, а у меня это «лицо» – мое собственное, растерянное и заплаканное, а, может быть, твое – отсутствующее и чужое, насмешливое и непостижимое в своем равнодушии. Но… Тысячу раз «но» – такое восхитительно-желанное и любимое! Ты не прячешь его от меня, как не прячешь и от других, и я чувствую себя любой ДРУГОЙ, которая ничего не знает о тебе, и ничего не узнает, если этого не захочешь ты сам. А ты не хочешь… Что мое желание против твоего нежелания? Что моя слабость против твоей силы? Что моя жалость против твоей решимости, и мои слова против твоего молчания?! Где та черта, которую я переступила, а, оглянувшись, не увидела? Где та грань, за которую мне уже не позволено? Тобой. Твоим молчанием.

Это – последний всплеск доверия и откровения.

Телефон. Семь магических цифр. Я накручиваю диск, и с каждой цифрой волны трепета и желания, любви и страха, парализующие мой мозг и язык, поднимаются во мне. Стоп, тормоз, и вместо «милый» говорю «привет», вместо «люблю» – «как дела?», вместо «жду» – «пока!». Да, не следует под все минутные порывы и проявления чувств «подкладывать словесную основу» (это ты сказал). Но ведь для того и дан человеку язык, чтобы объяснить, убедить, поведать, утешить и даже – солгать. Да, слова лгут, но я жду этой лжи, так как правда, молчаливая, и потому – особенно реально-горькая, так страшна, так обидна, а, порой, жестока. Дай мне еще немного пожить в сладком обмане! Ведь и я сама себя обманывала, сначала случайно, а теперь – умышленно. Устала от правды, не хочу истины! Ты говоришь, что правда бывает разная: для одних – одна, для других – другая. А для меня?..

Нахожусь в наркотическом дурмане воспоминаний…Спасибо за те часы, которые теперь кажутся мгновениями (а, может быть, их вообще не было?) – я уже давно не была так счастлива. А теперь я уже ничего не хочу, ибо ничему не верю. И никому. Так как все либо лгут, что «чувствуют», либо чувствуют, что лгут, и, не желая лгать, говорят ТАКУЮ ПРАВДУ!, что лучше бы уж молчали, как это вдохновенно и непревзойденно делаешь ты. Не надо, не говори ничего, я по твоему дыханию обо всем догадаюсь…

Господи, сколько бы я могла тебе сказать! Ведь у меня хватит слов, чтобы рассказать, как я чувствую и что