Мой волшебный фонарь - Кристина Сещицкая

Анджей взял у меня Магдусю.

— Тихо, балда, прекрати реветь! — сказал он.

И представь себе, Аня, она замолчала! Я проводила их до самой квартиры. Пани Глендзен, к счастью, еще не вернулась, и Анджей побыстрей уложил Магду в кроватку, чтобы мама ни о чем не догадалась. Я шла домой и вспоминала все, что произошло! Это, оказывается, здорово приятно — знать, что есть человек, который готов броситься на твою защиту, не побоявшись громадных кулачищ такого вот Раека!

Пока я стояла и смотрела, как Анджей дерется с Чапским, я поняла, что теперь могу считать себя уже совсем взрослой — из-за какой-нибудь сопливой девчонки Анджей не сказал бы Раеку: «Мотай отсюда», только потому, что тот отпустил глупую шуточку. Я не сомневаюсь, что Анджей Глендзен необыкновенный человек. Во всех отношениях! Никто из наших мальчишек ему в подметки не годится.

Я не знаю, кто каждый день засовывает в мою сумку букетик маргариток, но мне совсем не хочется, чтобы этот человек оказался лучше Анджея! И поэтому я решила, что наконец-то влюбилась!

Как ты думаешь, можно считать, что вчерашний поступок Анджея о чем-нибудь говорит, или нет?

Мне кажется, что можно. Но когда я начала вспоминать все заново, мне вдруг стало жаль пани Глендзен. Сама посуди: когда она вернулась домой и увидела, как ее дочурка сладко спит в своей кроватке, она, наверно, очень обрадовалась, что Анджей такой хороший и заботливый брат. И ей никогда не узнать, что трехнедельная крошка принимала участие в настоящей драке!

Кончаю, потому что уже поздно, и мама гонит меня спать. Целую тебя крепко!

Я спрятала письмо под подушку, но не переставала о нем думать. Боюсь, нам не избежать «серьезного разговора», когда Агата вернется из школы. Меня так и подмывало воспользоваться случаем и рассказать ей про маргаритки, но я понимала, что не имею права этого делать: слово есть слово, даже если ты его дала родному брату. И все-таки я твердо решила поговорить с Агатой насчет ее письма. Но, к сожалению, когда после обеда она пришла ко мне, мысли мои спутались в один клубок, наподобие того мотка шерсти, из которой Агата вязала свой бесконечный шарф.

— Знаешь, Агата, твое письмо к Ане произвело на меня странное впечатление… — запинаясь, начала я.

— Это почему? — обиделась Агата. — Не нахожу в нем ничего странного!

Я вытащила из-под подушки этот исторический документ и прочитала вслух одну фразу:

— «Впервые в жизни из-за меня дрались! Из-за меня — понимаешь?» Из-за Елены в свое время тоже началась война, — заметила я довольно ехидно.

— Без сравнений ты не можешь обойтись! — вспыхнула Агата. — А мне наплевать! И на Елену, и на Трою! Да, мне действительно было приятно, что Глендзен вступился за мою честь! Надеюсь, ты не станешь отрицать, что Раек со своими шуточками зашел слишком далеко.

— Вступился за твою честь? Что же это за честь такая, если ее можно задеть дурацкой шуткой! Ты утверждаешь, что влюблена в Анджея, верно? И тем не менее ты готова допустить, чтобы твоего «любимого» у тебя на глазах поколотили только из-за того, что он попытался кулаками отплатить за идиотскую шуточку и не менее идиотские угрозы! И не испытываешь ни страха, ни тревоги за него, ни капли смущения — тебе просто «приятно»!

— Не волнуйся так! — сказала Агата и подозрительно шмыгнула носом. — А что я, по-твоему, должна была делать? Самой полезть с кулаками на Раека?

— Ты должна была остановить Анджея, не допустить до драки, обратить все в шутку! И ты прекрасно могла это сделать! Знаешь, что однажды сказала мне наша мама?

— Нет. Откуда я могу знать! У вас с мамой полно своих секретов, в которые вы меня не посвящаете, — с обидой в голосе сказала Агата.

— Это никакой не секрет. Не помню, о чем шел разговор, когда мама сказала: «Я — папина жена, и моя задача — всячески упрощать ему жизнь, а не осложнять ее!» Сомневаюсь, чтобы мама пришла в восторг, если б наш папа подрался во дворе с паном Дзенгелевским только потому, что пану Дзенгелевскому вздумалось глупо сострить.

— Ты забываешь, что мама не так уж молода, — мрачно буркнула Агата.

— Значит, ты считаешь, молодость дает право делать, что твоя левая нога захочет, и не думать? Великолепно!

— Вовсе я так не считаю, я совсем другое хотела сказать! И пожалуйста, не жди, чтобы я поступала как рассудительная сорокалетняя женщина! К тому же с Анджеем ничего не случилось, — торжествующе закончила она.

— Потому что Летучий Голландец подоспел вовремя. А если б его не оказалось поблизости? И твой драгоценный Анджей не досчитался бы нескольких передних зубов… Каково бы тебе тогда было? Все равно приятно? А если б Летучий Голландец заодно с Раеком прихватил с собой и Анджея? И ты осталась на поле боя одна с раскричавшимся грудным младенцем на руках… Я бы тебе не позавидовала!

— Ладно, — ответила Агата. — Я подумаю над тем, что ты сказала. И может быть, еще с тобой соглашусь.

Спицы у нее в руках так и мелькали; казалось, Агата полностью поглощена вязаньем, но, должно быть, мысль ее в это время лихорадочно работала, потому что вдруг я услышала:

— Да, конечно. Ты права.

Я с облегчением вздохнула.

— Но это не все… — осторожно начала я. — В письме к Ане я обнаружила еще кое-что интересное, совсем в другом роде…

— Ну да? — удивилась Агата. — Тебе показалось. Я писала только об Анджее.

— Тем не менее я нашла там несколько слов насчет Ясека.

— Про Ясека в письме ничего не было! — замотала головой Агата.

— Нет, было!

— Покажи!

Я снова вытащила из конверта письмо и отыскала в нем место, над которым сама долго думала. И показала его Агате.

«…но она вдруг заверещала не своим голосом. А Анджей продолжал драться с Раеком, не обращая внимания на вопли сестры».

— Ах, ты об этом… — протянула Агата.

— Вот именно. И еще я хочу напомнить тебе твои собственные слова: ты сказала, что не смогла бы влюбиться в мальчика, который из-за тебя стал плохо относиться к своей сестре.

— Она была в надежных руках, — еле слышно прошептала Агата.

— «В надежных руках»! Скажи еще, в хорошей компании: трехнедельная крошка и два сцепившихся оболтуса! — воскликнула я. — И ты прекрасно понимаешь, как это было опасно. Только прикидываешься, будто тебе такое и в голову не пришло! Советую еще раз прочесть конец письма к Ане. Возьми и погляди, что ты своей рукой написала!

— А чего я такого написала? Что мама гонит меня спать!

— Держи! — подсунула я ей письмо. — Прочти, не бойся!

Агата отвернулась.

— Я припоминаю… — вздохнула она. — Там было насчет того, что, когда мама Анджея вернется домой, она даже не догадается… и… и так далее.

— Вот именно!

— Ой, ты снова кричишь!

— Кричу, — согласилась я и замолчала.

Спицы сверкали на солнце.

— Значит, тебе не нравится Анджей? — внезапно спросила Агата.

— Он мне очень нравится! — искренне возразила я. — Очень. Мне только совсем не понравилось твое письмо к Ане.

— Могу его порвать, — тотчас же великодушно предложила Агата.

— А может, отдашь лучше мне? — попросила я.

— Бери. Только не показывай Ясеку. Нечего ему знать, что я влюбилась в Глендзена.

Отложив в сторону вязанье, Агата посмотрела на меня сияющими глазами.

— Ох! — воскликнула она. — Это потрясающее чувство, Яна! Знаешь, как мне стало грустно, когда я подумала: а вдруг тебе не нравится Анджей! Мне бы хотелось, чтобы его вместе со мной любили все на свете!

— Думаю, что так оно и будет! Как говорится: человечество любит людей, которые любят человечество…

— За стиль ты бы у пани Рудзик получила кол, — вздохнула Агата. — Но мысль интересная. Я даже в связи с этим вспомнила одну историю. Из которой, пожалуй, ты могла бы состряпать небольшой рассказик. Попробуешь?

— Хорошо. Если ты начнешь!

— Пожалуйста.

Агата поудобнее устроилась в кресле, вооружилась спицами и стала разматывать ниточку рассказа под названием:

В нашем классе ни одно событие не обходится без Генека Крулика. Иногда его заменяет Франек Зебжидовский или Иська, но это случается очень редко. Дома у нас во всем всегда виноваты я или Ясек. Даже если папа забудет на работе ручку, он первым делом отчитает Ясека.

— Дорогой мой, — говорит он в таких случаях, — купи себе новый стержень, если старый кончился, а мою ручку верни и никогда больше не бери без спросу!

Ему и в голову не приходит, что Ясек здесь ни при чем. Если же у мамы, не дай бог, кончится крем для лица, она сразу накидывается на меня, будто я извела целую баночку, и возмущается, как это я ее не предупредила, что крема осталось на самом донышке. А я до маминого крема не дотрагиваюсь, он для меня слишком жирный — я в этом убедилась еще два года назад, баночка же, между нами говоря, опустела в результате стараний пани Капустинской сохранить в первозданном виде свою белую сумочку, — она ее регулярно смазывает маминым кремом.