Мой волшебный фонарь - Кристина Сещицкая

Когда наконец закончилась наша схватка с Анджеем Радеком[8], в которой, он, надеюсь, не очень пострадал, хотя мы над ним здорово поиздевались, пани Рудзик спросила, не согласится ли кто-нибудь помочь и отнести к ней домой наши классные тетради. Тем самым был дан старт к цели, которая меня привлечь, естественно, не могла. Однако весь наш класс воспылал желанием оказать пани Рудзик эту услугу, и все кинулись в атаку на бедные тетрадки с дикими воплями: «Я отнесу!.. Нет, я!.. Я первый предложил!.. А вот и нет, я первая!..» Если б я был уверен, что эти возгласы — проявление необычайной доброты и отзывчивости, я бы безусловно присоединился к остальным, громче всех крича: «Неправда, я первый!», но поскольку я сильно в этих добрых намерениях сомневался, то сел сбоку, наблюдая, как развиваются события. Поглядев на меня, Рысек с возмущением заявил:

— А все-таки ты, Ясек, лентяй и эгоист! Переутомиться боишься, что ли? В баскетбол ты, кажется, часами можешь играть!

И, сделав мне внушение, ринулся в гущу схватки. Учительница доверила тетрадки Ирке. Ирка направилась к двери, и физиономия у нее была такая, точно она держала в руках комплект орденов для ветеранов за безупречную службу, а не наши будущие двойки. И тогда тот же Рысек сказал презрительно:

— Ну конечно, опять Иренка! Первая подлиза в классе! — и посмотрел на Ирку так, точно она была страшней Медузы Горгоны.

Хотя я уверен, что если бы Рысеку удалось первым дорваться до тетрадей, он бы прошествовал по классу с таким же выражением лица и ни на минуту не усомнился, что имеет полное право задирать нос.

Ну скажи, почему так трудно уловить разницу между простым желанием помочь человеку и подхалимством? Помогать я готов, но подхалимство — это гнусность. Таким способом завоевывать первенство я не желаю. В нашем классе подлиз без меня хватает. Одни действуют в открытую, другие потихоньку, чтобы никто не заметил. Мало того: подлизываются некоторые родители — и хуже, по-моему, ничего быть не может. Переться с дарами, когда твоему чаду грозит двойка в четверти, — позор!

Впрочем, у нас в школе учителя обычно отказываются от подарков, и многие даже подымают шум. Только физкультурник однажды без лишних слов взял подношение.

— Спасибо! — сказал он. — Вы это зря делаете, но уж раз принесли, давайте.

Я сам слышал, как он это говорил пани Цеберкевич, когда та совала ему шоколадный набор. А спустя два дня заставил ее разлюбезного сыночка Метека прыгать через козла; когда же этот размазня после нескольких попыток прочно оседлал снаряд, влепил ему пару и даже шоколадкой не угостил в утешение. Полагаю, он таким способом хотел доказать пани Цеберкевич, что конфеты к прыжкам через козла не имеют ни малейшего отношения! Наш физкультурник — настоящий педагог, он, если надо, и родителей может кое-чему научить. Мне же лично становится тошно, когда я вижу, как один человек охмуряет другого, подсовывая разные подарочки.

Я посмотрела на Клаудию. Она внимательно слушала рассказ Ясека, не отрывая глаз от своей брошки, которая все еще лежала у меня на одеяле и поблескивала в солнечных лучах, точно янтарная.

— Пошли, Комета! — сказал Ясек и легонько потянул ее за косу. — Пошли, я тебя погоняю по электричеству.

Я видела, как Клаудиа судорожно проглотила слюну, как задрожали у нее ресницы, но она так и не решилась на меня посмотреть. «Нет, — подумала я, — умом она все-таки не блещет, иначе ей бы в голову не пришло, что я могу ее обвинить в подхалимстве!»

Бедная Комета сидела против меня с таким подавленным видом, точно она неожиданно повстречалась на своей орбите с чужеродным небесным телом, которое может запросто ее уничтожить.

— Передай мне это, Ясек! — поспешила сказать я.

Взяв у него из рук брошку, я приколола ее к пижаме.

И только тогда Комета осмелилась поднять голову.

— С кем только не столкнешься в космосе, — прошептала я, но, кажется, никто меня не услышал.

Рыцарь печального образа

Ясек ничего не понимает в детях. У Глендзена очаровательная сестричка! Вчера, когда Агата читала мне письмо от дяди Томека, неделю назад уехавшего отдыхать в горы, а Ясек трудился над афишей к первомайскому вечеру, в дверь позвонили.

— Кого это черт принес? — в недоумении воскликнула Агата и побежала открывать.

По ее радостным возгласам нетрудно было догадаться, что черт принес кого-то вполне подходящего. В самом деле: на пороге моей комнаты появился Анджей Глендзен. В руках у него был довольно большой сверток, по форме напоминающий блинчик с творогом.

— Это моя сестра, — представил Анджей содержимое свертка. — Ей сегодня исполнилось три недели!

Пришел мой черед восторгаться и произносить слова, которые лишь в ничтожной степени могли передать мое восхищение. Внезапно у меня с языка сорвался вполне законный вопрос.

— Послушай, Анджей, — спросила я, — а твоя мама знает, что ты потащил ее к нам?

— Скажешь тоже! — Анджей смерил меня презрительным взглядом. — Мама понятия не имеет. Она пошла к врачу. Мы остались одни, и я подумал, что другой такой случай не скоро представится. Магда не проболтается, даже если б хотела. Хотя она уже пытается кое-что говорить. Представляете: сижу я вчера с ней рядом, зубрю историю и вдруг слышу «Гуууу!».

— Гуууу! — язвительно расхохотался Ясек.

Магда спала, вскинув кверху лапки, крепко сжатые в кулачки.

— Пожалуй, я ее распакую, чтоб не вспотела, — сказал Анджей и принялся разворачивать блинчик.

Его сестра открыла глаза, голубые, как камушки в дешевеньких кустарных колечках.

— Какая прелесть! — простонала Агата.

— «Пре-е-елесть»! — передразнил ее Ясек.

Я готова была швырнуть в него подушку.

Магда потянулась и замурлыкала как котенок.

— Что она сказала? — спросил Ясек. — Надеюсь, что-нибудь приличное!

Анджей засунул руку под пеленку.

— Описалась! — спокойно сказал он, а потом добавил с легким поклоном в мою сторону: — Прошу прощения…

— Ну, знаешь, я уж предпочитаю своих сестриц! Честное слово! — не выдержал Ясек.

— А я не жалуюсь, — обиженно заявил Анджей. — Я мою сестру очень люблю.

Своей огромной ручищей он приподнял крошечные Магдины ножки и ловко сменил пеленку.

— Видали, как я навострился это делать? — похвастался он, заметив наше немое удивление. — На высоком профессиональном уровне! Школа пани Шпулек.

— Послушай, Анджей, — умоляюще попросила Агата. — Можно, я сменю пеленки, когда она в следующий раз намокнет?

— А ты ей ничего не сломаешь?

— Что ты, я столько раз видела, как это делается.

— Ну ладно… — после некоторого колебания согласился Глендзен. — Только очень осторожно!

Анджей разгладил пеленку на животике малютки. Магда беспокойно зашевелилась.

— Похоже, что это уже случилось… — озабоченно сказал Анджей. — Прошу прощения, — снова поспешил он извиниться передо мной.

— Уже? — воскликнул Ясек, не отрываясь от своей афиши. — Это она у тебя так и работает без перерыва? Не-ет, жениться я, может, когда-нибудь и женюсь, но детей у нас не будет, — решительно заявил он. — Меня с души воротит, когда я на все это гляжу. А потом деточки вырастут и хлопот только прибавится. Я, например, ни за какие блага в мире не согласился бы оказаться на месте нашего папы. Если б я был своим отцом, я бы утопился.

— Анджей, а ты не ревнуешь маму к этой малышке? — спросила я.

— Ну что ты! — оскорбился Анджей. — Нисколько! Да и мама все время говорит, что мы для нее одинаково дороги!

— Еще бы, — вмешался Ясек. — За обоих ломаного гроша в базарный день не дадут.

— Чего ты сегодня ко всем цепляешься! — вспылил Анджей. — Что ни скажешь, все тебе не по вкусу!

Он протянул Агате чистую пеленку.

— Ну, давай. — И добавил с некоторой опаской: — Смотри, поосторожнее! Если ты ей что-нибудь сломаешь…

— Не бойся, ничего я ей не сломаю! Скажи только, с чего начинать.

— А ты сама не можешь сообразить, балда? Сначала нужно вытащить мокрую пеленку.

Ясек исподлобья посмотрел на расплывшееся в блаженной улыбке лицо Агаты.

— Уммм… — процедил он сквозь зубы.

Вскоре Магда была вновь упрятана в розовое одеяльце. Анджей решил, что пора отправляться домой.

— Воображаю, что будет, если мама вернется раньше нас, — сказал он. — Не хочешь нас проводить, Агата?

Агата, разумеется, хотела. Когда они ушли, Ясек поднялся с пола и, вытирая грязную кисточку носовым платком, иронически заметил:

— Глендзен у нас настоящий Дон-Кихот. Рыцарь Печального Образа!

— С чего ты взял? Не похоже… Дон-Кихот сражался с ветряными мельницами, а Глендзен — обыкновенный парень, разве что немного получше других.

— Немного получше… — повторил Ясек. — Плохо же ты разбираешься в людях, сестрица. Глендзен в сто раз лучше других.