Мой волшебный фонарь - Кристина Сещицкая

Я до сих лор не знаю, где они зимуют, хотя кое-кто давно обещает показать мне это место. Чаще других я слышу такую угрозу от Раймунда Чапского.

— Эй, ты! — говорит он. — Кончай придуриваться! Дождешься, что я тебе покажу, где раки зимуют!

Вы знаете Раймунда и представляете, как он выглядит: семьдесят килограммов живого веса. И задирает этот паршивец только хиляков вроде Весека или Марека Лепки, с которыми и ребенок управится одной левой. Меня это просто бесит. Хорош герой, у которого вся сила в сале!

Но со мной у Раймунда его излюбленные штучки не проходят: я, хоть и вешу меньше, запросто могу с ним сцепиться. На равных. И поэтому со мной он силен только на словах, а когда доходит до дела, почему-то всякая охота драться у него пропадает.

— Да брось, приятель, — говорит он обычно. — Стоит ли затевать возню? И без нас много крови льется на свете…

И этим дело кончается. Мареку же и Весеку он таких слов не говорит. Врежет куда попало, гад, и привет. Я эти семьдесят килограммов живого веса в гробу видел. А вообще у нас в классе все дерутся. Ни один мальчишка не пропустит случая толкнуть девчонку или руку ей вывернуть — вроде как Мариуш Агате. Причем не ради того, чтобы похвалиться своей силой, хотя и такие умники находятся — нет, это наши ребята так выражают свои нежные чувства.

Меня, правда, этим не удивишь. В пятом классе мне очень нравилась Ивона, поэтому я на каждой переменке пулял в нее из рогатки твердыми-претвердыми бумажными шариками и старался непременно угодить по ногам. И только когда она начиняла вертеться волчком и ругаться, я чувствовал себя по-настоящему счастливым, потому что твердо знал: наконец-то она обратила на меня внимание, а я ни о чем другом и не мечтал.

Увидев, как сегодня Мариуш подлетел к Агате и вывернул ей руку так, что она присела, я сразу понял: назревает большое чувство. А через две минуты, к своему удовольствию, убедился, что мои уроки не пропали даром — не зря я обучил Агату нескольким приемам дзю-до. Правда, в первую секунду у моей сестры отвисла челюсть, но она быстро пришла в себя и выдавила сквозь зубы всего одну короткую фразу, которой привела Мариуша в неописуемое удивление.

— Как только ты меня отпустишь, — сказала она, — я тебе покажу, где раки зимуют!

Прозвучало это так, будто перед Мариушем был Раймунд Чапский, а не наша Агата. И он ее отпустил. Постоял, подумал и спрашивает:

— Ты что, хочешь со мной драться?

— Отчего же нет? — отвечает Агата. — Только дай мне шнурок.

Мариуш вытаращил глаза.

— Откуда я тебе его возьму?

— Хотя бы из кед.

Пришлось ему нагнуться, выдернуть шнурок и дать Агате. Она откинула назад волосы, чтоб не лезли в лицо, и шнурком стянула их в конский хвост. И говорит:

— Можем начинать.

Но Мариуш решил еще на этом деле заработать.

— Спорим на стакан газировки с сиропом, что ты со мной не справишься!

— У меня всего пятьдесят грошей, могу спорить только на стакан чистой, — отвечает ему Агата, а народу тем временем вокруг них все прибывает.

— Идет, — согласился Мариуш. — Заметано. Можем начинать!

Засмеялся, заслонил лицо левой рукой, а правую вытянул, собираясь долбануть Агату. Но она не стала этого дожидаться, цапнула Мариуша чуть повыше запястья и легонечко потянула к себе. И прежде чем бедняга успел опомниться, р-раз его сзади ногой под коленки. Все проделала чистенько, в мгновение ока. Через секунду Мариуш, разинув рот, сидел на полу и глядел на Агату как баран на новые ворота. А она дернула за шнурок, бросила его Мариушу на макушку и вежливо поблагодарила:

— Спасибо большое…

Должен тебе сказать, я почувствовал гордость за Агату. Зрелище было высокого класса…

Я посмотрела на Агату. Моя сестра сидела насупившись, словно рассказ Ясека не доставил ей ни малейшего удовольствия.

— А он, — мотнула она головой в сторону брата, — преспокойно стоял и пялил глаза.

— А что я, по-твоему, должен был делать? — удивился Ясек.

— Не знаю! — ответила Агата. — Понятия не имею! Но подумай, что бы ты сделал, если б на моем месте была Клаудиа…

Тут Ясек бросил на Агату такой взгляд, каким, наверно, одарил ее сегодня на перемене повергнутый на пол Мариуш.

К счастью для Ясека, пришла мама и отправила его в булочную. Мы с Агатой остались одни, и после недолгих колебаний я решилась задать ей вопрос, который так и вертелся у меня на языке:

— Скажи мне, пожалуйста, только честно: ты ревнуешь Ясека?

Агата пожала плечами.

— Еще чего не хватало! Было б кого! Я просто считаю, что он ведет себя некрасиво, вот и все. О чем бы я его ни попросила, — добавила она, — сделать для меня какую-нибудь мелочь, пустяк, помочь дома или в школе, ответ у него всегда приблизительно одинаковый: либо нет времени, либо ему неохота. Но пусть его о том же самом попросит Клаудиа — сразу и желание появится, и время найдется. Может быть, поэтому я ее и не люблю. Да, не люблю! Не люблю! Хотя видела только два раза в жизни, а разговаривала один раз. И больше всего эта девчонка меня раздражает потому, что из-за нее я узнала, каким Ясек может быть для других. Уж лучше бы я была его одноклассницей, а не сестрой, — печально закончила Агата.

Я вспомнила историю с выступлением Ясека по телевидению. Ведь и меня тогда разозлила обладательница забавных косичек! И по той же самой причине! Но не успела я хорошенько подумать, кто же тут все-таки виноват — мы или Ясек, как Агата заговорила снова:

— Знаешь, учительницу по обществоведению я не люблю тоже из-за Клаудии. Теперь, когда я тебе столько всего сказала, могу признаться и в этом. Я понимаю, это отвратительно, но ничего не могу с собой поделать — мне не нравится все, что хоть как-то связано с Клаудией! Думаю, я бы даже шпинат перестала брать в рот, если б узнала, что это ее любимое блюдо! Я бы не смогла встречаться с мальчиком, который из-за меня стал плохо относиться к своей сестре. Раньше Ясек таким не был…

Агата поднялась со стула, подошла к моей кровати и уселась на краешек.

— Я бы такому человеку не доверяла. Откуда б я могла знать, что он не изменит ко мне своего отношения, когда познакомится с более интересной девчонкой…

— Да брось ты, Агата, в пятнадцать лет не стоит чересчур серьезно относиться к таким вещам. Оставь это взрослым. Я понимаю, ты все время думаешь про дядю Томаша, но это совсем другое дело. А ты сама еще десятки раз будешь влюбляться и потом остывать, забывать и опять влюбляться…

— Я? — удивилась Агата. — Ох, Яна, ты меня не знаешь!

Я не стала больше ни в чем ее убеждать. Мне просто приятно было на нее смотреть — так ей была к лицу эта несокрушимая вера в себя!

— Ты все еще получаешь маргаритки, Агатка? — спросила я.

Агата молча кивнула.

Не помню точно — то ли на следующий день после нашего разговора, то ли еще через день, раздался один длинный звонок в дверь. Свои обычно звонят три раза, и поэтому один звонок подымает весь дом на ноги. На этот раз он поднял одну пани Капустинскую, которая стирала в ванной. Меня, по вполне понятным причинам, ничто не могло поднять на ноги. А кроме нас с ней, дома никого не было. Я прислушалась. Из-за плотно закрытой двери доносилось только невнятное бормотание, слов нельзя было разобрать. Спустя несколько минут пани Капустинская заглянула ко мне в комнату.

— Пришла какая-то девчонка, говорит, будто у нас ее учебник по физике. А откуда мне знать, у нас он или не у нас! Что с ней делать? Разрешить, что ли, порыться у ребят на полке?

— Пусть зайдет сюда, — предложила я. — Я с ней поговорю. Это, наверно, Агатина подружка. Агата вот-вот должна прийти.

— Ладно, скажу ей. Эй, барышня! — крикнула пани Капустинская в глубину передней. — Что ты там схватила? Здесь ничего нельзя трогать! Это, говоришь, что такое? Это сабля. Видала когда-нибудь вблизи? Нет? Ну, тогда погляди, погляди. Это старинная сабля, память о дедушке. Ох, знала бы ты, барышня, какие были герои в прежние времена! С такими вот саблями у пояса! А теперь что? Голодранцы голодранцами, старики и те невесть что на себя нацепляют, точно им шестнадцать… А коса-то у тебя своя? Не врешь? У моей соседки точь-в-точь такая, только не взаправдашняя. Синтетическая, словно тряпка какая или чулок…

Прислушиваясь к трескотне пани Капустинской, я пыталась вспомнить, кто из подружек Агаты носит косы, но почему-то ни одна коса не приходила мне на ум. Наконец пани Капустинская умолкла и ко мне в комнату вошла незнакомая девочка. Она была небольшого роста, а с макушки и вправду свисала толстая и короткая темная косичка.

— Добрый день… — сказала она неуверенно, как будто слово «добрый» в ее представлении не очень-то вязалось с днем, который человек вынужден проводить в постели.

— Добрый день, — ответила я. — Заходи и садись. Вон туда, на кресло. Агата сейчас придет.