Через три войны. Воспоминания командующего Южным и Закавказским фронтами. 1941—1945 - Иван Владимирович Тюленев

Песня в вагоне смолкла. Люди стали подгонять ремни, лямки, чтобы удобнее было нести сундуки с вещами. Добрые матери, сестры, а для некоторых жены не пожалели для своих сыновей, братьев и мужей ничего, только бы они были одеты и обуты.

Каждый новобранец вез все то, что мог получить от родных и от общества села, направлявшего рекрута в солдаты. Он вез с собой белье, обувь, если не на четыре года, то по меньшей мере года на два.

– Ты что, Зайнулин, шашку и коня не взял из дома? – смеялись мы, когда товарищ примерял свою большую ношу.

– Да, братва, действительно, я только коня и шашку не взял, остальное все здесь в багаже, хватит на всю службу.

Поезд остановился на станции Казань. Все новобранцы по команде «Выходи строиться» быстро, но в беспорядке покидали вагоны. Каждый из нас боялся отстать от своего товарища, с которым он сдружился за длительную дорогу. В темноте и второпях, теряя товарищей и окриками отыскивая их, мы долго толпились на воинской платформе. И, несмотря на все усилия старшего сопровождающего построить нас в две шеренги для встречи дежурного офицера полка, мы продолжали топтаться. В таком положении застал нас дежурный офицер. Его сильный строгий голос, замечание по нашему адресу «что за б… здесь творится» внесли в нашу группу еще большее замешательство.

Наконец мы, все двести человек, построились в одну шеренгу, по очереди стали складывать на подводы свои вещи, а сами справа по три зашагали в драгунские казармы, которые находились далеко за городом у озера Кабан. Новые казармы 5-го драгунского полка, только что, год тому назад, выстроенные, произвели на меня большое впечатление. Они мне показались в сравнении с нашими домишками крестьян или землянками рыбаков дворцами.

Расположились мы в помещении столовой, где прожили пять дней, выдерживая карантин. За это время нас распределили по эскадронам и ежедневно гоняли на строевые занятия. Я попал с Зайнулиным в 1-й эскадрон, которым командовал Якимов, лучший наездник не только в полку, но во всей легкой кавалерии.

За пять дней пребывания в карантине большинство из нас узнали офицеров своего эскадрона, их особенности. Большинство офицеров 5-го драгунского полка были, как и во всех кавалерийских частях старой царской армии, высокомерные представители высокой дворянской знати. Они мало занимались с солдатами, только присутствовали на занятиях. Воспитанием, если можно так выразиться, солдата занимались унтер-офицерский состав, сверхсрочные вахмистры и подпрапорщики. Воспитание и обучение солдата сводилось, главным образом, к технике использования своего оружия и к муштре, что, несомненно, вырабатывало у нас ловкость и большую физическую выносливость. Четырехлетний срок службы делал солдата виртуозом своего дела.

Большое внимание уделялось знанию истории своей части. Еще будучи в карантине, мы все уже знали, что наш 5-й драгунский Каргопольский полк сформирован из эскадрона кирасирского полка, отличившегося в 1812 году, и что на него был наложен арест – снят один погон на один год – за то, что взбунтовался в турецкую кампанию.

Имелась и своя полковая песня. Возвращаясь в казармы с полевых учений, драгуны лихо распевали:

Когда войска Наполеона

Пришли из западных сторон,

Был авангард Багратиона

Судьбой на гибель обречен.

Бой закипел и продолжался

Все горячей и горячей.

Людскою кровью напитался,

Краснел шенграбенский ручей.

Так свято ж помните об этом

На предстоящем нам пути.

И будет пусть у вас заветом

Всегда пять против тридцати!

Каждый из нас, солдат, должен был кроме истории своего полка знать все полки конницы, а их было пятьдесят четыре. Знать внешних и внутренних врагов, знать и чтить царя и всю его семью. Кстати сказать, последний изучаемый нами вопрос на каждом словесном занятии превращался в «вечер юмора». Взводный унтер-офицер Прокофьев, который занимался с нами по этому вопросу, очень любил спрашивать тех солдат, которые плохо разбирались в титулах царских особ:

– Ну-ка вот вы, Зайнулин или Мухамеджанов, скажите, как именовать царя?

Зайнулин хорошо знал этот прямой вопрос и на ломаном русском языке четко отвечал. Вслед за этим вопросом Прокофьев обязательно задавал Мухамеджанову второй вопрос: «Как титуловать наследника?» или «Кто такой цесаревич?». Здесь Мухамеджанов терялся, а терялся потому, что путал цесаревича с княжнами. После долгих усилий он спрашивал своего учителя, а кто цесаревич – «девчонка» или «мальчишка». Вот здесь-то после этого вопроса поднимался неудержимый смех. Смеялись все, смеялся и сам взводный и не замечал того, что этим занятием мы издевались над семьей самодержца.

…Кавалерийская служба – очень тяжелая служба. Чуть свет вставай и иди на уборку коней. Потом не успеваешь почиститься и выпить стакан чаю – стройся на осмотр, через час выходишь на езду или вольтижировку. После двадцатиминутного перерыва на обед – занятия с шашкой, пикой, «пеше по конному» (маневры и бои кавалерии, когда одни солдаты сидят верхом на других), а затем опять вечерняя уборка коней до темноты. Так ежедневно потянулась моя солдатская жизнь.

Я обладал крепким здоровьем, поэтому служба в коннице для меня не была «тяжестью». Я хорошо владел конем, вольтижировкой, был неплохим гимнастом и рубакой. С первых дней службы был намечен в учебную команду. И после Пасхи, когда мы приняли присягу, я ушел в учебную I команду полка, с которой делал поход на маневры дивизии из Казани в Симбирск на Волгу, в село под названием Часовня.

Трехсоткилометровый поход вдоль левого берега величественной Волги от Казани до Симбирска, переправа через Каму закаляли солдат. На этом пути мы проходили много селений. Народ всюду был приветлив, встречал и угощал солдат чем Бог послал. В то же время я не раз слышал от крестьян осторожный, с тревогой в голосе вопрос: «А что, братец, как бы война не наступила?» Я, как и каждый, особенно молодой, солдат, будучи далек от политики, не знал, что отвечать на неожиданный вопрос. И только потом, уже разобравшись с мыслями по этому вопросу, я перебирал все признаки надвигавшейся Первой мировой войны.

Таким признаком грозных туч войны у нас в полку была задержка демобилизации солдат 1910 года призыва. Вот, подумал я, где кроется причина их задержки. И когда мы на стоянке в одном большом селе на Каме пошли со старым солдатом Смолиным погулять, я спросил его, почему задержан десятый их год. Он, видимо, кое-что знал и по секрету сказал мне, что не исключена война с турками, и приказал мне молчать и об этом ни с кем не разговаривать.