Вратари — не такие как все - Брайан Глэнвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один там, за воротами истошно заорал: «Хочешь пойти к судье, нюня? Смотрите, он собирается пожаловаться судье!», и тут градом посыпались новые монеты. Одна из них даже попала мне в спину, но не больно. К счастью, игра переместилась к противоположным воротам, и я смог отойти примерно к тому месту, откуда пробивают пенальти, — там они уже не могли меня достать. Но все равно было не очень приятно думать о том, что рано или поздно придется вернуться назад и заботиться не только о мяче, но и о монетах. К тому же я слышал, что иной раз там бросают вещи и покрупнее.
В результате судье пожаловался Джеки Нокс. Он пришел в штрафную площадь, когда игроки «Юнайтеда» далеко выбили мяч, и увидев монеты, спросил меня: «Они что, бросали это в тебя?» Я ответил «да», и он позвал судью, а мы начали собирать монеты. Собрали около дюжины. Судья позвал полицейского, тот поговорил с инспектором, и они оба пошли потолковать со «Стретфорд Эндом», который к тому времени уже обложил меня всеми ругательствами, имеющимися в английском языке. Затем игра возобновилась, и теперь они ограничились только оскорблениями, что было тоже не очень-то приятно, но хотя бы не могло причинить вреда. Надо сказать, что среди них было немало порядочных свиней.
В конце концов мы проиграли из-за этого гола. Не думаю, что я провел плохой матч; хотя нам иногда приходилось туго, но до серьезных моментов дело не доходило, наша защита со всем справлялась хорошо. Парням из «Юнайтед» предстояла кубковая игра в следующую субботу, и, вероятно, поэтому они не слишком напряглись. Мы уже были выбиты из Кубка «Дерби Каунти», и нам вообще было не за что бороться.
Так все и шло до конца сезона. Я сохранил свое место, мы что-то выиграли, что-то проиграли. Но рядом с боссом, который придавал мне уверенности в себе, у меня не было проблем. Да их обычно и не бывает, в семнадцать-то лет.
Я иногда встречался с Майком, по старой памяти заглядывая на игровую площадку. Во время сезона времени у меня было не много, но летом я иной раз заскакивал туда — не играть, а так, просто посмотреть. Ребята просили меня встать в ворота, особенно самые молодые, появившиеся уже после моего ухода. Майк тоже говорил: «Давай, Ронни, посмотрим, улучшилась ли твоя игра, сынок», и иногда я вставал на несколько минут. Но не часто. Не то, чтобы я важничал, нет. Просто когда ты настоящий профессионал, играешь в лиге, твое отношение меняется. Не хочется лишний раз рисковать, особенно если ты вратарь, потому что знаешь: в субботу ты должен будешь рисковать. Им это было нелегко объяснить, но я видел, что Майк понимает меня; если я отказывался играть и просто смотрел, он не возражал, хотя отпускал какую-нибудь шуточку, вроде: «А, у тебя новый костюм, да, Ронни? Боишься его испортить?».
Через пару недель после начала нового сезона нам предстояло лондонское дерби: мы принимали «Арсенал». Однажды вечером раздался звонок в дверь, я открыл и увидел Майка. Он выглядел немного смущенным — уставился куда-то в пол и все такое, и в конце концов сказал: «Я не хотел бы просить тебя, Рон, но может быть, у тебя есть пара билетов — из тех бесплатных, что вам дают. То есть я, конечно, заплачу, бесплатно не надо. Понимаешь, на прошлом матче «Боро» — «Арсенал» все билеты были заказаны, и я не смог купить. Иначе я бы, конечно, пошел на трибуну, как обычно». Он улыбнулся и добавил: «За твоими воротами, разумеется».
До этого он никогда не просил меня ни о чем. Я был смущен еще больше, чем он сам, и ответил: «Да, Майк, конечно, Майк», хотя мне полагалось всего три билета в неделю, и я отдавал их родным. Но взять у него деньги я не мог. «Ладно, Рон, — сказал он, по-прежнему не глядя на меня, — спасибо», — и сразу же ушел. Я смотрел ему вслед — он, конечно же, шел рядом с велосипедом, а не ехал на нем.
Тем летом мы ездили в турне по Скандинавии, провели по нескольку матчей в Швеции и Дании. Это было сказочно. Спокойно, раскованно, отличная погода, красивейшие места, фантастические девушки. Пару матчей мы свели вничью, остальные выиграли; ни один из них не был особенно трудным, но по правде говоря, мы не выкладывались полностью. Босс говорил перед каждой игрой: «Выходите и получайте удовольствие. Играйте в футбол». Он был бесподобен — держался с нами на равных, шутил без конца, распевал; я никогда не видел его таким расслабленным. Обстановка в команде была что надо — все мы молодые, и все у нас общее.
К тому времени Терри Морган поправился, но между нами не было никаких недобрых чувств: на тренировках я помогал ему, а он — мне. Босс сказал, что я буду в составе, пока играю хорошо, а чего еще можно было желать?
В Копенгагене мы ходили в парк Тиволи и отлично провели время, осматривая красивые места и танцуя с девчонками. Там еще были всякие аттракционы, и мы сыграли злую шутку с Билли Уоллисом, затащив его на одну такую здоровенную вращающуюся штуковину — он их боялся до смерти. Босс пообещал ему пятерку, если он продержится два круга, и мы вдвоем или втроем пошли вместе с ним. Я никогда не видел, чтобы человек нервничал так, как нервничал Билли перед тем, как эта штука завелась. Когда она начала крутиться — а надо признать, что завертелась она довольно лихо, — он запричитал: «Меня вырвет, меня вырвет, — а едва они остановились, завопил: — Я вылезаю!». Но мы стали удерживать его, как договорились с боссом. Он сопротивлялся, как сумасшедший, я бы никогда не подумал, что он такой сильный, при его-то комплекции. В результате, пока мы боролись, эта штука закрутилась вновь, и мне стало его немного жаль, так ужасно он выглядел. Когда она наконец остановилась, он вылез из нее и зашатался, как пьяный, — я даже заволновался. Но он вздохнул, тряхнул головой и направился к выходу. Босс подошел к нему и сказал: «Великолепно, Билли, вот твои деньги! Купи себе сэндвич с ветчиной».
Бедный старина Билли, он выглядел чудовищно. Ушел от нас и не появлялся до следующего утра. Мы все смеялись над ним, а босс сказал: «Когда-нибудь он уморит меня, этот Билли», — он все время подшучивал над ним.
Дэнни был с нами в этом турне и играл потрясающе. До этого он ни разу не выходил в первой команде, но вы бы ни за что не догадались; увидев, как он заиграл с самого начала. Конечно, там было не очень тяжело, ведь матчи товарищеские и борьба за мяч не была жесткой. Поля были — как будто специально для него — очень сухие, и мяч всегда оставался легким — такой мяч Дэнни очень любил. Но и сам он делал все здорово, показывая свои любимые трюки, — обводил двоих-троих за раз, пасовал пяткой, обманывал кого угодно и как угодно. И все это с пользой — такими финтами он создал немало голов.
Один из них, который он забил в Копенгагене, был из разряда тех, которые забивал Пеле в телевизоре. Кто-то прострелил по верху в штрафную, Дэнни поймал мяч на ногу, подбросил его над головой и ударил через себя «ножницами». Позже в раздевалке босс сказал: «Вот он, парни, — белый Пеле». Так мы и стали называть его с тех пор.
ГЛАВА 3
Я не мог дождаться начала нового сезона. Было непривычно сидеть дома, иметь так много свободного времени и при этом кучу денег. Неудобно, честное слово, когда старик вскакивает каждое утро и идет разносить газеты, а ты лежишь в постели и еще весь день после этого бьешь баклуши. Одним из моих редких занятий были уроки вождения. У всех, ребят в первой команде были машины, и мне бы тоже тачка не помешала ездить в Снейрсбрук каждый день. К тому же у Грэма был один знакомый торговец, который мог сделать небольшую скидку для меня — болельщик «Боро», естественно.
Это было хоть какое-то занятие. Другим были девчонки. Хорошо летом — никаких беспокойств по поводу режима, не надо рано ложиться спать. Из старых приятелей у меня никого не осталось. Ведь за последние два года я понемногу отошел от них: естественно, что большую часть времени я проводил с теми, с кем играл. Да и деньги сыграли свою роль: лично мне-то все равно, сколько тот или иной парень зарабатывает, но у большинства из тех, с кем я рос, была обычная работа — хорошо, если удавалось заколачивать двадцатку в неделю. Поэтому, когда мы ходили в бар, мне было неловко. Я мог угостить всех, а потом наступала чья-нибудь очередь, и этот парень знал, что должен сделать то же самое, — но я-то понимал, что это ему не по карману. Все, естественно, ожидали, что я каждый раз буду первым, но я знал, что тем самым подставлю остальных.
Это одно, а еще ведь были в этих барах люди возраста моего отца или немного постарше — в рубашках без воротничков и часто небритые, — которые работали, быть может, всю свою жизнь, чтобы теперь получать в год столько, сколько я получаю за пару месяцев. Я понимал, что это несправедливо, и хотя в этом не было моей вины, чувствовал себя не очень уютно. Никто и никогда ни о чем подобном не заговаривал, но это все равно висело в воздухе: во взглядах, а каких-то отрывочных замечаниях.