Стихотворения - Осип Мандельштам

* * *

Я молю, как жалости и милости,Франция, твоей земли и жимолости,

Правды горлинок твоих и кривды карликовыхВиноградарей в их разгородках марлевых.

В легком декабре твой воздух стриженыйИндевеет – денежный, обиженный…

Но фиалка и в тюрьме: с ума сойти в безбрежности!Свищет песенка – насмешница, небрежница, —

Где бурлила, королей смывая,Улица июльская кривая…

А теперь в Париже, в Шартре, в АрлеГосударит добрый Чаплин Чарли —

В океанском котелке с растерянною точностьюНа шарнирах он куражится с цветочницей…

Там, где с розой на груди в двухбашенной                         испаринеПаутины каменеет шаль,Жаль, что карусель воздушно-благодарнаяОборачивается, городом дыша, —

Наклони свою шею, безбожницаС золотыми глазами козы,И кривыми картавыми ножницамиКупы скаредных роз раздразни.

Реймс – Лаон

Я видел озеро, стоявшее отвесно, —С разрезанною розой в колесеИграли рыбы, дом построив пресный.Лиса и лев боролись в челноке.

Глазели внутрь трех лающих порталовНедуги – недруги других невскрытых дуг.Фиалковый пролет газель перебежала,И башнями скала вздохнула вдруг, —

И, влагой напоен, восстал песчаник честный,И средь ремесленного города-сверчкаМальчишка-океан встает из речки преснойИ чашками воды швыряет в облака.

* * *

На доске малиновой, червонной,На кону горы крутопоклонной, —Втридорога снегом напоенный,Высоко занесся санный, сонныйПолу-город, полу-берег конный,В сбрую красных углей запряженный,Желтою мастикой утепленныйИ перегоревший в сахар жженый.Не ищи в нем зимних масел рая,Конькобежного голландского уклона,Не раскаркается здесь веселая, кривая,Карличья, в ушастых шапках стая, —И, меня сравненьем не смущая,Срежь рисунок мой, в дорогу крепкую влюбленный.Как сухую, но живую лапу кленаДым уносит, на ходулях убегая…

* * *

Я скажу это начерно, шёпотом,Потому что еще не пора:Достигается потом и опытомБезотчетного неба игра.

И под временным небом чистилищаЗабываем мы часто о том,Что счастливое небохранилище —Раздвижной и прижизненный дом.

* * *

Заблудился я в небе – что делать?Тот, кому оно близко, – ответь!Легче было вам, Дантовых девятьАтлетических дисков, звенеть.

Не разнять меня с жизнью: ей снитсяУбивать и сейчас же ласкать,Чтобы в уши, в глаза и в глазницыФлорентийская била тоска.

Не кладите же мне, не кладитеОстроласковый лавр на виски,Лучше сердце мое разорвитеВы на синего звона куски…

И когда я усну, отслуживши,Всех живущих прижизненный друг,Он раздастся и глубже и выше —Отклик неба – в остывшую грудь.

* * *

Заблудился я в небе – что делать?Тот, кому оно близко, – ответь!Легче было вам, Дантовых девятьАтлетических дисков, звенеть,Задыхаться, чернеть, голубеть.

Если я не вчерашний, не зряшний, —Ты, который стоишь надо мной,Если ты виночерпий и чашник —Дай мне силу без пены пустойВыпить здравье кружащейся башни —Рукопашной лазури шальной.

Голубятни, черноты, скворешни,Самых синих теней образцы, —Лед весенний, лед вышний, лед вешний —Облака, обаянья борцы, —Тише: тучу ведут под уздцы.

* * *

Может быть, это точка безумия,Может быть, это совесть твоя —Узел жизни, в котором мы узнаныИ развязаны для бытия.

Так соборы кристаллов сверхжизненныхДобросовестный свет-паучок,Распуская на ребра, их сызноваСобирает в единый пучок.

Чистых линий пучки благодарные,Направляемы тихим лучом,Соберутся, сойдутся когда-нибудь,Словно гости с открытым челом, —

Только здесь, на земле, а не на небе,Как в наполненный музыкой дом, —Только их не спугнуть, не изранить бы —Хорошо, если мы доживем…

То, что я говорю, мне прости…Тихо-тихо его мне прочти…

Рим

Где лягушки фонтанов, расквакавшисьИ разбрызгавшись, больше не спятИ, однажды проснувшись, расплакавшись,Во всю мочь своих глоток и раковинГород, любящий сильным поддакивать,Земноводной водою кропят, —

Древность легкая, летняя, наглая,С жадным взглядом и плоской ступней,Словно мост ненарушенный АнгелаВ плоскоступьи над желтой водой, —

Голубой, онелепленный, пепельный,В барабанном наросте домов —Город, ласточкой купола лепленныйИз проулков и из сквозняков, —Превратили в убийства питомникВы, коричневой крови наемники,Италийские чернорубашечники,Мертвых цезарей злые щенки…

Все твои, Микель Анджело, сироты,Облеченные в камень и стыд, —Ночь, сырая от слез, и невинныйМолодой, легконогий Давид,И постель, на которой несдвинутыйМоисей водопадом лежит, —Мощь свободная и мера львинаяВ усыпленьи и в рабстве молчит.

И морщинистых лестниц уступки —В площадь льющихся лестничных рек, —Чтоб звучали шаги, как поступки,Поднял медленный Рим-человек,А не для искалеченных нег,Как морские ленивые губки.

Ямы Форума заново вырытыИ открыты ворота для Ирода,И над Римом диктатора-выродкаПодбородок тяжелый висит.

* * *

Чтоб, приятель и ветра и капель,Сохранил их песчаник внутри,Нацарапали множество цапельИ бутылок в бутылках зари.

Украшался отборной собачинойЕгиптян государственный стыд,Мертвецов наделял всякой всячинойИ торчит пустячком пирамид.

То ли дело любимец мой кровный,Утешительно-грешный певец, —Еще слышен твой скрежет зубовный,Беззаботного права истец…

Размотавший на два завещаньяСлабовольных имуществ клубокИ в прощанье отдав, в верещаньеМир, который как череп глубок;

Рядом с готикой жил озоруючиИ плевал на паучьи праваНаглый школьник и ангел ворующий,Несравненный Виллон Франсуа.

Он разбойник небесного клира,Рядом с ним не зазорно сидеть:И пред самой кончиною мираБудут жаворонки звенеть.

Кувшин

Длинной жажды должник виноватый,Мудрый сводник вина и воды, —На боках твоих пляшут козлятаИ под музыку зреют плоды.

Флейты свищут, клевещут и злятся,Что беда на твоем ободуЧерно-красном – и некому взятьсяЗа тебя, чтоб поправить беду.

* * *

Гончарами велик остров синий —Крит зеленый, – запекся их дарВ землю звонкую: слышишь дельфиньихПлавников их подземный удар?

Это море легко на поминеВ осчастливленной обжигом глине,И сосуда студеная властьРаскололась на море и страсть.

Ты отдай мне мое, остров синий,Крит летучий, отдай мне мой трудИ сосцами текучей богиниВоскорми обожженный сосуд.

Это было и пелось, синея,Много задолго до Одиссея,До того, как еду и питьеНазывали «моя» и «мое».

Выздоравливай же, излучайся,Волоокого неба звезда,И летучая рыба – случайность,И вода, говорящая «да».

* * *

О, как же я хочу,Не чуемый никем,Лететь вослед лучу,Где нет меня совсем.

А ты в кругу лучись —Другого счастья нет —И у звезды учисьТому, что значит свет.

Он только тем и луч,Он только тем и свет,Что шёпотом могучИ лепетом согрет.

И я тебе хочуСказать, что я шепчу,Что шёпотом лучуТебя, дитя, вручу…

* * *

Флейты греческой тэта и йота —Словно ей не хватало молвы —Неизваянная, без отчета,Зрела, маялась, шла через рвы.

И ее невозможно покинуть,Стиснув зубы, ее не унять,И в слова языком не продвинуть,И губами ее не размять.

А флейтист не узнает покоя:Ему кажется, что он один,Что когда-то он море родноеИз сиреневых вылепил глин…

Звонким шёпотом честолюбивым,Вспоминающих топотом губОн торопится быть бережливым,Емлет звуки – опрятен и скуп.

Вслед за ним мы его не повторим,Комья глины в ладонях моря,И когда я наполнился морем —Мором стала мне мера моя…

И свои-то мне губы не любы —И убийство на том же корню —И невольно на убыль, на убыльРавноденствие флейты клоню.

* * *