О гномах и сиротке Марысе - Мария Юзефовна Конопницкая

— Конечно! — горячо подтвердил Хвощ.

С готовностью поддакивая товарищу, он в глубине души не очень-то был рад, что придётся делиться с ним жирными кусками. И немного погодя Хвощ сказал:

— Знаешь что? По-моему, учёному не пристало со всяким мужичьём якшаться, с неучами из одной миски хлебать. Так недолго и репутацию погубить. Давай сделаем вот как: я пойду в деревню, а ты — в лес. А ночью, когда все заснут, я приведу тебя в хату, и ты подкрепишься чем бог послал. Не беда, если не всегда будет густо, ведь не хлебом единым жив человек; зато своего достоинства не уронишь. Разве это не самое важное?

— Спасибо за добрый совет, братец! — воскликнул растроганный Чудило-Мудрило и, бросившись Хвощу на шею, стал его обнимать и целовать.

У Хвоща было доброе сердце, и ему стало немного не по себе. Уж больно легко Чудило-Мудрило дал себя провести. Но жадность заглушила добрые чувства, и, быстро подавив угрызения совести, Хвощ обнял учёного, проводил его до леса и распрощался с ним, пожелав мудрых мыслей. А сам, крадучись, задами стал пробираться к самой богатой с виду хате.

Но каково же было его разочарование!

В чулане хоть шаром покати, мышь и та с голоду сдохнет; в квашне вместо теста отруби; ни окорока, ни каши, а салом и гусятиной даже не пахнет! В горшки заглянул — пусто; не похоже, чтобы в них и вчера-то что-нибудь варилось. Осмотрел миски, сковородки — ничего.

Хвощ — бежать из хаты. Шмыгнул в другую — и там не лучше. Домов с десяток обежал — везде одно и то же.

А спящие люди худы, как скелеты.

Ни постели, ни утвари сносной, даже лошади или коровы хорошей ни у кого нет. Многие хаты совсем завалились и стоят, подпёртые жердями, как калеки на костылях. Не лучше и дом старосты.

Вот как туго всем пришлось перед новым урожаем.

— Ах ты обманщик! — обозлившись, крикнул Хвощ и сжал кулаки. — Вот это надул! А я-то, дурак, попался на удочку! Да ведь это сущая Голодаевка! А он, негодяй, наплёл, будто деревня Обжираловкой зовётся и у каждого здесь сало с бороды каплет! Вот тебе и сало! Вот так ешь, сколько влезет! Да я здесь, как жердь, высохну! Хоть бы хлеба корочку раздобыть, колбаски кусочек или мисочку борща!

Уже светало, и нищета деревни проступила совсем ясно, когда Хвощ остановился перед столбом на распутье и, задрав голову, стал по складам читать надпись на дощечке.

Читал и глазам не верил. Что за наваждение?

А на дощечке стояло:

«Голодаевка».

Он ещё раз перечитал: «Го-ло-да-ев-ка». Чёрным по белому написано.

— Голодаевка!

Хвощ всплеснул руками и остался стоять посреди дороги.

А солнышко медленно поднималось из-за леса.

Он еще раз с тоской взглянул на столб, прочёл: «Голодаевка», и вздохнул.

V

Ночь была холодная, и Чудило-Мудрило, прохаживаясь по лесу, чтобы согреться, набрёл на довольно высокий песчаный холмик, под которым виднелась глубокая дыра. Каждый с первого взгляда понял бы, что это лисья нора.

Но наш учёный весь свой век просидел над книгами и ничего не смыслил в таких вещах.

Он становился как вкопанный и стал раздумывать, что бы это могло быть.

«Гора? Крепость? — гадал он. — Уж не языческий ли это храм наших предков? Весьма вероятно! Весьма вероятно!»

И он с величайшим вниманием стал обходить холм.

А из норы между тем осторожно высунулась рыжая мордочка клинышком, с горящими глазами и крепкими, острыми зубами. Высунулась, спряталась, опять высунулась, и наконец из норы вылезла поджарая лисичка Сладкоежка.

Она сразу же узнала учёного, но виду не подала, а напустив на себя важность, сделала шажок ему навстречу и спросила:

— Кто ты, незнакомый странник? И что привело тебя в сию обитель науки и добродетели?

— Придворный летописец короля Светлячка из Хрустального Грота к вашим услугам, — вежливо ответил Чудило-Мудрило.

— Ах, это вы, сударь! — воскликнула Сладкоежка. — Какой счастливый случай привёл вас сюда?.. Как! Неужели вы не узнаёте меня? Я автор многих научных сочинений, Сладкоежка, которую вы недавно почтили своим посещением.

Чудило-Мудрило хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Как же! Помню, помню! На меня просто минутное затмение нашло. Покорнейше прошу простить, сударыня.

Он сказал «сударыня», решив, что не подобает называть такую важную даму просто на «вы».

Они сердечно поздоровались. Потом Чудило-Мудрило сказал:

— Я был бы бесконечно признателен вам, сударыня, если бы вы сообщили, что это за холм. Но, может быть, я кажусь вам слишком назойливым?

— Нет, что вы, помилуйте! — ухмыльнувшись, сказала Сладкоежка. — Я велела насыпать этот холмик, чтобы всегда иметь под рукой достаточно песку для присыпания моих рукописей[3].

Она потупила взор, потёрла лоб лапой и скромно добавила:

— Я много работала в последнее время, очень много… А как подвигается ваше сочинение, уважаемый коллега? — спросила она с любезной предупредительностью.

— Ох!