Русская жена арабского наемника - Юлия Малахова

Поколебавшись, я подошла с тазиком к ювелиру и бодренько так сказала: «Беру все!». Бабы уронили тазики, и наступила мертвая и напряженная тишина.

Меня схватили под белы рученьки и мельком осмотрели — в себе ли деваха, я достала карточки Visa и положила на витрину. Ювелир попросил остальных женщин уйти в другую комнату, позвал двух помощников и они стали взвешивать каждую вещь, выписывать на нее сертификат и упаковывать. Мальчишка притащил нам всем безалкогольное пиво и жареную на углях рыбу, и мы, вытирая руки о газетку, перекладывали драгоценности ко мне в рюкзачок.

Я попросила конверт, мальчишка принес его из магазина напротив, с приклееной наискось маркой, я написала на нем «Отель Шератон», поставила свою фамилию и «До востребования». Завернув в клочок газетки, пахнувшей рыбой, все свои карточки с миллионами, я беспечно отдала конверт мальчишке. Он побежал на почтампт и был счастлив. В пыльном немытом коробе каирского почтампта валялся обычный конверт с втиснутыми в него двумя миллионами евро. Через два часа я вышла почти счастливая — тяжелый рюкзачок был полон бриллиантов и золота, карточки показали приличный баланс, все бумажки — сертификаты я бережно свернула трубочкой и засунула в подкладку рюкзака. Вот если бы еще отдать свитки Маркусу и увидеть любимого — можно бы было считать себя победительницей!

Таксист, оказывается, ждал белокожую клиентку. Он задорно свистнул мне и даже открыл заднюю дверцу — мол, приставать уже не буду. На город быстро упала ночь — без сумерек, без переговоров солнце и день сдали позиции.

Алая луна заняла все небо, перевернувшись рогом вверх, и силуэты минаретов с восторженными муллами заглушили звуки двадцатимиллионного города. Ночью все кошки серы, а восточные дома не отличишь друг от друга. Нырнув в гигантскую роскошную приемную, я прошла в приоткрытую дверь на первом этаж и очутилась под ехидным взглядом бандита Мины. Сзади щерил свою улыбку поганец-таксист, сдавший меня ублюдкам да еще и поимевший с меня деньги. Главарь сидел за пыльным письменным столом и разглядывал рукоятку плети, инкрустированную эбонитом и перламутром. Огромный хлестающе-режущий удар свалил меня от боли на ковер и я лишь вздрагивала от кошмарного свиста уродующей и вспарывающей мою плоть плетки. Исполосвав мое тело, коротышка пнул меня в живот и с ненавистью шепнул:

— Ты, русская шлюха, дочь паршивой собаки, считала себя умной, когда сбегала от Мины? Спасибо твоей ублюдочной подружке, которая не может трахаться и при этом не болтать, — весь Миср знает, зачем ты приехала и куда направляешься! Вам, сучкам, невдомек, что мои братья все мне докладывали!

Вой Люськи в другой комнате убедил меня в его правдивости. Люсенька кричала о пожаре в пекарне, и что сгорели все, даже ее парнишка-гигант, что она хочет домой к Гадюкиной, и что она пожалуется Феденьке на этих паразитов, избивающих ее. Мою подруженьку с распухшим лицом, окровавленым, когда-то таким холеным и любимым телом, втолкнули в гостиную и пинком уложили у кипевшего на камфорке чайника.

У арабской плиты свои особенности — она напоминает скелет европейской. Это чугунная раскаленная рама с наспех приваренными клеточками и подведенными к ним газовым трубочками, шланг и гигантский газовый баллон с вентилем. Не обращая внимания на протесты Люськи и мои мольбы, один из братьев схватил чайник и стал с улыбкой смотреть, как струя кипятка превращает ухоженную голову в валенок из рыжих комьев, слезающих с ее головы вместе с кожей. Люся потеряла сознание от боли.

— Зачем? — заступилась за подругу я. — Заберите мои драгоценности, их целый рюкзак! А вот и рукописи, оставьте только девушку в покое!

— С чего бы? — подхватив рулон с изречениям Исы, вяло отреагировал главарь. — Вы хотели передать истинные свидетельства ошибок современной Библии и миллионов христиан секте Маркуса? Так нет, именно мы, мусульмане, докажем вашу глупость и идиотизм! И тысячи православных, католиков и протестантов перейдут в нашу, истинную веру, как и предсказывал Пророк!

Он уселся на кушетку, похлебывая кокосовое молоко и стегая меня по ногам, словно козявку. Один глаз у него был прикрыт — видимо, привязанная мною бронзовая цапля хорошо его клюнула! Покрытый болячками и язвами, главарь чесался и злобно шипел в мою сторону. Похоже, он все дни напролет мечтал о том, как накажет меня за нанесенные увечья.

— Ты, дура, в стране шариата, и ты думала, что тебе и твоей сучке-подруге позволено все? Мы должны забить тебя камнями, но сначала я оставлю тебе свидетельство твоей веры!

Двое подручных подняли меня и задрали мне волосы наверх, а затем запах жареной курицы и нестерпимая боль заполнили гостиную. Я была помечена клеймом на шее сзади, как когда-то метили первых христиан римляне. Второе клеймо он медленно и с радостью нагревал на плите, затем молниеносно прикоснулся к моей руке. Запах горелого мяса и алеющий крест на левой кисти стали, казалось итогом этого дня. Но нет, визжавшую от ужаса Люську тащили к плите. Раздвинув ее ножки, привыкшие с дорогим депиляторам и массажу, звери посадили мою подруженьку на раскаленный остов плиты и так держали до окрика главаря «Холос» (Хватит).

Я потеряла сознание от боли и ужаса — меня поволокут на плиту вслед за помертвевшей и замолкшей подругой…

Глава 26. Этюд в сине-розовом

Во мне смешалось все — и дикая боль, и наслаждение от того, что я сейчас перестану ее ощущать, и запах горелого птичьего пера, и вопли людей, и отчаянная молитва муллы, вопиющего к Милосердному в четыре утра через динамики. Потом какие-то люди в белой форме тащили меня и Люську в пыльное авто с арабками, одетыми медсестарми и опутали нас капельницами. К счастью, плита издевалась над ней не так долго, а до меня и вообще дело не дошло. Но ран и болячек нам хватало…

Очнулась я на синих простынях за синей же занавеской — вся в проводках. Сидевшая в розовом одеянии медсестра сразу воткнула мне в кисть руки укол и нажала сигнальную кнопку. Привезли аппарат УЗИ, и красивый очкарик изучал мои внутренности около получаса, заверив меня, что после ожогов и травм я буду жить, так как меня не успели так изуродовать, как мою подругу. Кроме того, он делал многозначительные паузы и интересовался, замужем ли я и планируем ли мы ребенка…

Отодвинув очкарика, вошел тихий египтянин в классическом европейском костюме и на чистейшем английском стал расспрашивать меня о случившемся. Ответив почти на все вопросы, по их направленности поняв, что же произошло после плиты, я подытожила для себя:

1. Братьев выследила секретная египетская полиция, боявшаяся политических взрывов и соперников Мубарака. Увидев неожиданное перемещение бандитов и фанатиков-исламистов из Наг Хаммади в Гизу, они почувствовали неладное, а после пожара и гибели десятка парней в пекарне, увидели странный инетрес банды к этому месту. Мой татарчонок из МОСАДА им помогал, но истинный свой интерес не выказывал.