Русская жена арабского наемника - Юлия Малахова

Проведя самые жаркие часы полудня на водах Нила, я словно ожила. Легкая музыка, незаметная прислуга, великолепные виллы старинной постройки, утопающие в цветах и смотрящиеся в речное зеркало, казалось, это райское местечко создано для покоя и счастья. Но дикая резь внизу живота и резко подступившая тошнота неожиданно вернули меня в мир боли и страха. Я поскреблась в комнатку к Люське — моя боевая подруга встретила меня с распростертыми объятиями и спросила, как зубр ее дружка — произвел на меня впечатление, и не хочу ли я расслабиться вместе с ними. Я ответила, что мечтаю о русской парной с березовым веником и запотевшем мерзавчике с малосольным огурцом и ни один зубр в мире меня уже не и нтересует, — от них одни неприятности!

Люська изменилась в лице и, соскочив с дивана, спросила, давно ли меня тянет на солененькое. Я молча посмотрела на подругу, и мы заревели…

На рыдания русских дурочек собралась вся наша группа секусальной поддержки и стала нас утешать: набросали на пол газетенок, притащили фиников и крепкого чаю. Угостив, ласково поприставали. Люська сердито отмахивалась от своего верзилы-малолетки и отвела меня на кровать. Парень впрыгнул в открытую щелку, как тигр и растерзал бы нас, если бы Люська — впервые наверное в жизни — не отказала мужику и не выставила его прочь. Она налила в стакан теплого козьего молока, отломила мягкой пресной лепешки, и, обняв мою голову, легла со мною, запев про медвежонка Умку. От этого стало по-хорошему пусто в моей тоскующей душе и я уснула.

Очнувшись на следующее утро, по писку кур и молитвам муллы я поняла, что намаз в разгаре. Бабы-соседки резали птицу к пятничному обеду, правда, они готовили простой невкусный бульон, а куски вареной курицы обжаривали на сковороде. И так из века в век — никакой фантазии! Было тихо — вся наша черномазая орава отправилась в мечеть.

Я нашла Люську в очень странном виде — она сидела посреди застеленной газетами комнатки с телевизором вся голая, но измазанная в какой-то гадости, и отчаянно отмахивалась от стаи мух.

Люська, ты совсем очумела от секса? Это что за ритуал вуду?! Спятила деваха — в перьях, дерьме каком-то, — брезгливо пятясь назад, пыталась отчитать ее я.

Люська обиженно отрапортовала, что нет для женщины лучше средства, как смесь спермы с молоком или сметаной. А Людмила добавила туда еще и свежие куриные яйца и медку. Вот на такой коктейль и слетелись все каирские мухи. Но Люська утверждала, что ее кожа и волосы в данный момент под таким кайфом, что мухам она не отдаст ни капли честным трудом заработанной спермы. Мне стало завидно и я с визгом разделась и бросилась обнимать свою подругу, обтеревшись задарма молодильным коктейлем. Чумазые, вонючие мы с хохотом бегали нагишом по комнате, и вентиляторы ошалело гудели, боясь окончательно сдвинуться от полчища мух.

Дверь раскрылась, и на пороге оказалась маленькая соседская девочка в хиджабе и галабее. Она прибежала на шум и теперь завороженно смотрела на нас, широко раскрыв рот, из которого вытекала струйка таявшего мороженого. Так землянин из НАСА — разумный дипломированный специалист — встретил бы инопланетян.

Мы стыдливо прикрылись газетками и побежали в душ.

Мне снова пришлось мучиться в женском вагоне метро, чтобы добраться до назначенного места — меня ждали в крохотном переулке возле площади Аль Тахрир. Дома вокруг — большие, похожие на сталинские полнометражки с колоннами и красивыми окнами, с лепниной — чем-то напоминали родную Москву. Да и жили здесь не заезжая шантрапа и искатели легкой добычи, а коренные каирцы, повидавшие и лучшие времена. В одной из огромных квартир с массой переходов, огромной европейской ресепшн и балкончиками и расположился татарчонок из моего детства. Это жилище он снял давно у старой египтянки, чей отец служил еще англичанам и принцу Фаруху, сбежавшему в пятидесятые в Лондон. Почти блистательное каирское общество тогда переживало почти те же проблемы, что и москвичи в 90-е, но большинство все же эмигрировало в Англию и США. Мадам с отцом остались и не было дня, чтоб они не сетовали на свою ошибку. Но исправить что-либо было поздно — теперь к египтянам относились гораздо хуже, чем во времена королевской семьи…

Дверь открыла мадам — так почтенно горожане называют замужнюю египтянку. Она была одета почти как европейская леди, лишь тончайший сиреневый хиджаб выдавал, что мы находимся в стране шариата. Мадам проводила меня к удобному старинном креслу, чьи подлокотники держали бронзовые цапли, и я провалилась в мягчайшие подушки. Полумрак и сладкий запах ароматических курений и ледяной лимонад из свежевыжатого лимона дали мне возможность почувствовать себя защищенной. От кого? Как так случилось, что успешная деловая москвичка полгода скитается черт-те где и давно уже не ела нормальной русской еды и не делала нормального шоппинга, не говоря уже о походе в салон красоты? Одичала… Жестокая штука эта любовь — она хватает вас, когда вы полны сил, энергии и как вампир высасывает из вас жизнелюбие и соки, выбрасывая как пустышку на обочину жизни.

Айдар стоял у косяка кабинетной двери и почти ласково рассматривал меня. Кто бы нам сказал, что нас ждет — когда идущие в первый класс с большими букетами, я с бантами в косах, он — в голубой береточке, мы случайно взяли друг друга за руки и так затем шли десять лет по жизни — два веселых товарища…

— К-катюнь, — почти по-родному воззвал Айда — плюнь на своего араба, он явно наемник какой-то. Лучшего мужа, чем еврей в мире не найти! А мы с тобой вообще главные годы — школьные — прожили вместе. Может, метнешься в мой лагерь? Поживешь в сладость. Я буду тебя беречь…

Я заревела. Громко, как корова, — со всхлипываниями, соплями и подвываниями. Айдарчик стал меня гладить по голове, а мадам удалилась на кухню и громко загремела кастрюлями. Ревела я от души, выжимая из себя остатки боли, ужаса и отчаяния, которыми была нашпигована моя жизнь. Почувствовав, как все улетучилось, я посмотрела на Айду молящими глазами. Он хохотнул и закрутил самокрутку.

Поочереди затягиваясь, мы стали с особым весельем вспоминать школьные проделки и старых друзей, словно и не были в шумном, галдящем на всех языках каирском муравейнике. Затем съев самый настоящий суп-лапшу (какое это блаженство — куриная наваристая гуща с ручной, мелко нарезаной лапшицей! Только без картошки, а с лучком и морковкой!), я поняла, что перестала бояться и моя предыдущая — до визита к Айде — жизнь стала прошлым, дурным сном.

— Сам учил тетку готовить? Молодец, ипташляр! А беляши — слабо?

— А беляши т-ты мне н-налепишь, — засмеялся мой татарчонок и передал пыльную котомку. В них лежали копии свитков — тяжелые грязные — на почти окаменевших кожаных полосах были написаны странные знаки, немного напоминавшие и идиш, и арабский. Айдар показал мне оригиналы и копии, затем поменял их местами и открыл Макинтош — мы проверили зачисление денег на карточки Visa. Наверное, с тех пор всегда сочетание лимонада с лапшой и открытый Мак будут вселять в меня увереность и покой. Я вяло сопротивлялась, когда Айда предложил по-нашему, по русски отпраздновать успешную сделку. Мадам исподтишка убивала меня взглядом, когда вносила ведерко с шампанским и большие ломти белого хлеба с икрой. Я уплела все сэндвичи одна, мой однокашник все похохатывал и шептал: «мин яратам кызыл, яратам кызыл» (я люблю эту девушку). Мадам громыхала посудой за стеной. Белокожая русская гостья явно не была ей по душе. Возможно, она готовила в жены татарчонку какую-нибудь сопливую родственницу? Кто знает…