Третий источник - Дмитрий Кравцов

Крот достал из бардачка картонную коробочку, протянул ему:

— На-ка вот, надо в нагане патроны сменить.

— Зачем? Что я теперь с ним делать стану? Да вообще, на кой черт он мне сдался-то. Лучше выкинуть, и дело с концом! — Толяныч вырвал наган из-за пояса и хотел уже кинуть его Кроту на колени, как наткнулся на прищуренный от сигаретного дыма взгляд, словно Серега целил в него из невидимого оружия. Наткнулся и замолк.

— Так и пробросаться недолго, — медленно процедил Крот, перекидывая сигарету в другой угол рта. — Ты видать еще не догоняешь, братан, во что вляпался. Дело-то может повернуться ох как серьезно. Так что ты уж походи с этой пушкой, пока мы тебе чистую не подберем. Чем порожняка гонять, лучше решай, что с этим дерьмом делать, — он кивнул на котелок, упакованный теперь в пестрый пакет с сисястыми, подстать таганрогской герцогине, барышнями на борту. — И я бы на твоем месте все же махнул в Параминово, пока мы тут понюхаем. Не факт, что мы их всех к ногтю взяли… Совсем не факт. Вряд ли их много, это ж не братва нормальная, а отморозки. Ну, и на предяъву ответим, если что. Ладно. Ты думай пока и скажи, куда теперь поедем.

— Давай теперь на Даниловское кладбище. Надо бы эту руку хоть похоронить по-человечески.

Крот не возражал:

— Слушай, Фант, я тебя временами вообще перестаю понимать. И охота тебе возиться со всякой дрянью? Не проще ли на свалку выбросить, или опять же в реку?

— Сам напросился со мной кататься. — Все, что Крот только что высказал, наверняка имело под собой веские основания, но в голове пока не укладывалось, а лишь отзывалось недовольством «соседа». Наполняется опять, родимый. — Так что не выступай, а давай жми.

И Серега дал.

Старое Даниловское кладбище располагалось как раз на стыке высокой и низкой Москвы, в районе огромного Казачьего рынка, где верхние уровни города сходились до первого, плавно перетекая в хитросплетения транспортных развязок. Здесь проходило первое транспортное кольцо Центра и система пневмо-магнитных магистралей. Если оглянуться в сторону Центра, то пейзаж вызывал резкое чувство оторопи — словно бы огромный стеклянно-бетонный нарыв силится прорваться из недр Среднерусской возвышенности к небесам. Прорваться и извергнуть из себя… Что? Судя по новостным блокам и, так сказать, художественно-развлекательным программам, ничего хорошего не извергнется. Недаром Центр ассоциировался у Толяныча в первую очередь с гнойником.

Само кладбище укрылось как бы в тени эстакад и транспортных развязок, сохранив для себя и немногих посетителей этакий зеленый уголок. Здесь давно уже никого не хоронили: ограда покосилась, асфальтовую мостовую не меняли уже лет этак с десять, и она причудливо пучилась, безнадежно пропуская сквозь свою серо-черную грудь стрелы бурьяна. Но пройти было можно — к церкви Николы-Мученника вела вполне хоженная дорожка, которую добрые прихожане выстлали обломками железобетонных плит. Вокруг кладбища плотно толпились двадцатиэтажные дома барачного типа. Здесь же проходило кольцо надземки.

— Ну, и чего это мы сюда приперлись? — Поинтересовался Крот, паркуясь у опоры эстакады прямо напротив ворот кладбища.

— А другое подходящее место поблизости ты знаешь?

— Нет.

— Вот и я нет. У меня здесь дед с бабкой похоронены. И церковь действующая есть. Здесь и прикопаем нашу добычу — в освященной земле.

— Твою. Твою добычу. — Сплюнув, уточнил Крот, и полез из Жигуля, продолжая бормотать что-то матерное.

На кладбище Толяныч первым долгом зашел в церковь. Он не очень представлял, как проводят похороны — умерших давно уже не придавали земле, а успешно кремировали, причем Толяныч подозревал, что кремация проходит прямо на мусоросжигательных заводах, коих в Москве насчитывалось около десятка. Оставлять же котелок батюшке или ставить пузырь водки могильщикам было стремно: если из чистого любопытства кто-нибудь заглянет во внутрь, то недолго и в кутузку загреметь. Значит придется все сделать самому, можно еще положиться на интуицию. Что ж, раз уж Крот твердит, что здесь не все чисто, значит, поиграем в мистику.

Разоспавшуюся Матрену оставили в машине. Странно, но ни ему, ни Кроту сон вообще не шел ни в один глаз. Наоборот, после двухдневных возлияний и бурной ночки, оба чувствовали себя как парниковые огурчики. Пусть и зеленые, зато свежие.

В такую рань в церкви никого еще не было, кроме шустреньких старушек, больше похожих на рослых мышей. Толяныч поймал за рукав одну из них и купил пару свечей, маленькую икону Николы-Угодника, к которому почему-то относился с симпатией с самого детства, и серебряный крестик. Зачем нужен крестик, он не задумался, с похвальным стремлением следуя своему наитию. Потом долго петляли, углубляясь все дальше от ворот в поисках места поукромнее — ну в самом же деле, не прикапывать эту штуку под бочок к родным дедушке с бабушкой, что здесь похоронены.

Найти укромное место оказалось довольно сложно сделать — кругом, тут и там, прямо на могилах обосновались бомжи, и многие огороженные холмики были превращены в настоящие дома с целлофановой крышей, обложенные слоистым пластиком от телевизионных коробок. Дома сливались в поселки по непонятной стороннему человеку клановой принадлежности. Обитатели смотрели на них с нехорошем интересом, словно на зуб пробовали, но не приставали, хотя Толяныч прятал на ходу довольно приличную пачку наличных чипов — по пути он размочил полученную от Крота карту и обменял сотню «евриков» на эл-рубли.

Наконец набрели на свободный от поселений участок под толстенной покосившейся вербой. Толяныч подобрал довольно острый обломок палки и стал ковырять землю. Крот не спеша курил, сплевывал, но вертел во все стороны головой. Видно было, что при всем своем небрежном выражении лица и развязной позе, чувствует он себя здесь неуютно. Еще бы — в каких-нибудь полста метрах обосновалась приличная колония, настоящий бомжатный город.

«Как бы они потом не раскопали нашего захоронения.» — Толяныч сделал вид, что занят уборкой могилки, заодно глянул, кому это он такой подарочек подкладывает. Лауреата звали исторически — Скобелев.

Ямка была готова, он положил туда котелок, предварительно сунув внутрь иконку и просфору, выпрошенную у той же старушки за отдельную плату в двадцать чипов. Засыпал импровизированный гроб землей и вдавил в землю поверх него крестик. Все, можно идти. Пакет бросил на ближайшую кучу мусора.

— Пошли, Серега.

Назад они возвращались той же дорогой — Толяныч хотел еще зайти в церковь, поставить свечку. Тут-то и заступили им дорогу четверо немытых, но здоровых мужиков. Исходящее от них амбре чуть не отбило у Толяныча всякую охоту и возможность обонять вообще. Один держал в руках лопату с блестящим от частого употребления штыком, у другого имелся в наличии прут из могильной ограды в виде копья, остальные держали на виду ножи довольно внушительного размера.