Упрямец. Сын двух отцов. Соперники. Окуз Годек - Хаджи Исмаилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это верно, — говорит сосед, — люди мы одинаковые, а живем по-разному. Все зависит от одной вещи: мы со своей женой имеем золотой альчик, а вы не имеете. Мы, как кончим работу на поле, идем домой и начинаем играть с золотым альчиком. Вот нам и весело. Приобретите себе такую вещь, и в вашей кибитке будет всегда той.
— Спасибо тебе, друг мой! — отвечает бездетный муж. — Теперь знаем, как поступить. Мы купим эту драгоценную вещь, чего бы это нам не стоило. Без нее и жизнь не жизнь, одна тоска.
Он отправился домой, чтобы обрадовать жену. Они жалели, что раньше не сходили к соседу за советом. Продав ковры, шелковые платья и несколько баранов, купили небольшой слиток золота. Мастер сделал им золотой альчик. Заказчик взял его и, от радости не вмещаясь в халат, поспешил домой.
Расстелили на полу чистый ковер, стали по очереди бросать и катать по ковру новую игрушку. Дня два-три альчик развлекал их, однако, веселья немного было, и сам альчик оставался обыкновенной мертвой игрушкой. И чем больше в нее играли, тем она больше надоедала. А из кибитки соседа по-прежнему раздавались громкие голоса и смех.
Владелец золотой игрушки забросил ее и опять отправился к соседу.
— Здравствуй, приятель!
— Добро пожаловать, в добрый час пришел, — ответил сосед, сидевший у кибитки.
— Я опять со своей бедой. Продал все, купил золотой альчик, как ты говорил, но от него никакой утехи нам с женой нет. Видно, мы не так играем. Научи.
— Так и быть, научим, — ответил тот, усмехаясь, и провел соседа в кибитку. Жена приготовила чай. Когда выпили чаю, сосед попросил жену привести ребенка. Их мальчику было около года. Он только учился ходить. Когда его поставили на ковер, он потянулся к отцу, пошел, упал, снова встал и опять зашагал нетвердой походкой, поднимая руки и хватая отца за бороду.
Так и расхаживал по кругу — то падая, то вскакивая. Ему хотелось свалить чайник на ковер, с разгона вспрыгнуть на колени матери. Это забавляло ребенка, а еще больше забавляло родителей. Бездетному соседу тоже стало весело. В кибитке стоял шум, все смотрели на мальчика, подавали ему различные игрушки или убирали от него то, что он хотел взять. Все говорили наперебой, смеялись. Среди голосов взрослых звенел чистый голосок ребенка.
— Вот, сосед-приятель, видишь какой у нас золотой альчик? Видишь, как мы с ним играем? Вот моя наука и совет мой, больше нечего сказать.
Вернувшись домой горестный супруг сказал жене:
— Все у нас есть, — и золотой альчик есть, — но того, что важней всего для жизни и веселья, — этого у нас нет.
Так заканчивала Сабир-эдже, наверное в сотый раз пересказывая Атаназару эту историю. Мираб медлил некоторое время после ее слов, потом задумчиво говорил:
— Да, жена, на то и пословица существует: дом с детьми — базар, без детей — мазар[1].
2
Перемену в настроении мираба первой заметила его жена. В самом деле, он как-то очень уж заметно был возбужден. Ей казалось, будто он собирался сказать какую-то новость, но удерживался и, хотя стал словоохотливее, ничего важного не говорил.
Он зачастил в город. Возвращался непомерно веселый, словно в городе для него устраивали той. Иногда покупал там явно ненужные вещи, привозил домой. Сабир пыталась узнать о причине такой перемены, но муж отделывался незначащими словами, ничего не объясняя.
…С вечера выпал дождь, смочил остывшую осеннюю землю, промыл листья на виноградниках, которые издали казались еще ярко-зелеными. Ночью небо нахмурилось, по утру солнце так светло заблистало над Мургабом, что людям показалось, будто к ним в аул снова вернулось лето. Был воскресный день. Атаназар поднялся на рассвете. Он привел лошадь, поставил на арбу ящик с персиками, уложенными с вечера, и приготовился в дорогу.
— Ай, мираб, что ты сегодня задумал? — любопытствовала Сабир-эдже, наблюдавшая за тем, как поспешно муж собирался к отъезду.
— Да вот… хочу на базаре побывать. День-то, видишь, какой? Поеду…
Дорога после вчерашнего дождя покрылась легкой коркой. Идешь по ней — земля потрескивает, хрустит, крошится корка, поблескивают следы колес и пешеходов. Все словно переливается над землей в двойном сиянии, исходящем от радужных солнечных лучей и от чистой зелени, что окружает дорогу.
В такие дни особенно оживленны дети. Их голоса раньше обычного начинают звенеть в детском саду. Они умываются, громко отфыркиваются, пускают пузыри, брызжут друг на друга полными пригоршнями воды. Сабир-эдже, любуясь ими, забывалась и ликовала вместе с ними, пришла домой, когда уже стемнело.
Со двора донесся стук колес и спустя немного знакомый голос мужа:
— Иди, иди, сын мой! Входи смело, это наш дом!
Сабир-эдже с изумлением увидела, что вместе с Атаназаром в дом вошел мальчик лет четырех, смуглый, крепкий, в светлом костюмчике и в новых башмаках. Видно сразу — мальчик не туркмен. Сабир-эдже подумала, что с мужем приехал из города гость, кто-нибудь из его знакомых, со своим ребенком. Молча она всматривалась в розовый сумрак за порогом. Муж понял ее и, ничего не говоря и не оглядываясь, прикрыл за собой дверь.
— Вай, какой он хороший, как бы не сглазить! — зашумела Сабир-эдже, присаживаясь на корточки. — Какой славный! Чей это сынок?
— Наш сын, Сабир-бай, — сказал мираб.
— Правду скажи, мираб! — волнуясь спросила опять жена. — Что за мальчик?
— Это твой золотой альчик!
— Чей?
— Твой и мой!
Совсем растерявшись, женщина придвинулась ближе к ребенку и хотела взять его на руки, но он, округлив свои большие черные глаза, пугливо попятился назад. Спрятавшись за широкой спиной Атаназара, он выглядывал оттуда недоверчиво и строго.
— А ты не стесняйся, мой ягненок, — ободрял его мираб. — Не стесняйся. Это будет твоя мама. Она будет любить тебя.
Малыш не сдавался. Атаназар посоветовал жене отказаться от желания сразу завоевать его сердце. В невозможности этого сам он давно убедился, почему и ездил пятнадцать раз в город. Надо не спеша и обдумать, найти подход к ребенку.
— Вай, какой он милый мальчик! — воскликнула Сабир-эдже. — Где ты нашел его? Как тебя осенила такая счастливая мысль?
Атаназар снял с малыша пиджачок, расшнуровал ботинки, посадил его, чтобы удобней было раздевать. Ботинки велел поставить за ковром у двери.
— Вот твоя кровать, она как раз по тебе, я ее специально купил, — объяснял он мальчику, нежно
