Упрямец. Сын двух отцов. Соперники. Окуз Годек - Хаджи Исмаилов

ребята занимались уже не по классам, а каждый самостоятельно или в небольшой группе готовился к выпускным экзаменам. Последние дни пребывания в училище прошли в напряженной работе, почти без сна.

Настал, наконец, день, когда экзаменационная комиссия должна была объявить результаты. Вместе со своим другом Сапаром Амановым Реджеп стоял в уголке коридора, недалеко от канцелярии. Как и все ребята, они с нетерпением ждали, что скажет комиссия, и старались ободрить друг друга.

— Ах, Реджеп-джан, — говорил Аманов, — если бы мне дали четвертый разряд, я от радости небо достал бы головой! Но, знаешь, перед Иваном Степановичем стыдно будет. Он сказал вчера: «Если пятый не получите, то я буду считать, что очень ошибся в вас и труд мой вроде как ни к чему». Здорово получилось бы, Реджеп, если бы пятый разряд дали! И Ивану Степановичу приятно было бы. Правда?

— Да-а, — задумчиво протянул Дурдыев. — Я тоже об этом думаю. Если не оправдаем его надежд, то я Ивану Степановичу и в глаза не решусь смотреть.

Из канцелярии вышел секретарь и что-то сообщал ребятам, осаждавшим дверь. И тут же послышался громкий непонятный выкрик из толпы. Размахивая фуражкой, один из выпускников понесся в ту сторону, где стояли Реджеп с Амановым, и едва не свалил их с ног. Это был Баллы Байрамов.

— Четвертый… Четвертый разряд! Вот здорово! — выкрикнул он. — Если все получат четвертый разряд — хорошо! Ай, как здорово, смотрите, — четвертый разряд!..

— Кому четвертый разряд? О ком ты говоришь? Скажи яснее! — наперебой стали спрашивать Байрамова товарищи, но он не слушал и, продолжая размахивать фуражкой, мчался дальше, чтобы объявить новость другим.

Реджеп и Аманов приуныли; о ком говорил Байрамов? Тут вышел из канцелярии Иван Степанович. Он шел в их сторону и, заметив своих питомцев, прибавил шаг. Лицо его казалось недовольным. Реджеп, глядя на старшего мастера, побледнел и молча переглянулся с Амановым, который также стоял, опустив руки и чуть не плача.

— Идите-ка сюда! — серьезно, не поднимая нахмуренных бровей, сказал Иван Степанович. Он отвел воспитанников к окну, чтобы им никто не мешал разговаривать.

Юноши медленно, словно виноватые, пошли за ним.

— Слышали, сынки мои, или нет? — спросил старик.

— Уже слышали, Иван Степанович. Да, слышали, — тихо отвечали Реджеп и Аманов, и оба готовы были расплакаться.

— Что же делать? Как хотел, так не получается. Вам кто сообщил от этом?

— Байрамов.

— Угу-у! Ну что же, иного выхода нет, — продолжал старший мастер. — Чего добивался, то не вышло. Подумать только: хотят оставить меня без вас! И не первый год такая история, всегда вот так. Я-то, сами знаете, не против, конечно, чтобы вы дальше учились, чтобы стали мастерами, техниками, инженерами. Я даже сам помогу в этом, на сколько сил хватит. Но за то, что этакий труд вложил, могли бы мне вас оставить хоть на один годик — помощниками!

От волнения и от того, что речь старика была как-то обрывочной, Реджеп и Аманов ничего не поняли из его слов.

— По какому же предмету мы не выдержали, Иван Степанович? — прерывающимся голосом спросил, наконец, Аманов.

— Как «не выдержали»? — удивился старший мастер. — Что такое вам сказал Байрамов?

— Он сказал, что все кончили на четвертый разряд.

— Что вы, что вы! — замахал руками Иван Степанович. — Это он получил четверку, и то, но правде говоря, с натяжкой. Пришлось повоевать за него. А вы оба, сынки мои, без всяких скидок вышли на пятый разряд. Разве об этом речь! Эх, чудаки вы, ребята! Соль-то вся в другом. Комиссия решила послать вас на двухгодичные курсы по усовершенствованию знаний. Там, понятно, из грамотного слесаря станешь мастером, техником, — вот дело-то в чем. Так что мне с вами обоими, а с одним уж, наверняка, придется попрощаться, а этого я и боялся! Спорил, спорил, да меня, старика, и слушать не хотят — комиссия авторитетная и директор на ее стороне.

Юноши слушали его с широко раскрытыми глазами. Все оказалось не так, как им представилось вначале. Их желания сбывались — сам Иван Степанович говорит об этом. Едва дошли до их сознания его слова, они не в силах больше сдержаться, чуть не заплакали и шумно стали обнимать своего учителя. Старик, часто моргая, некоторое время молчал, растроганный их благодарностью, потом овладел собой.

— А ну-ка, ребята, отыщите мне этого озорника Байрамова, я с ним поговорю, — сказал он. Скорее всего, старик просто хотел остаться один, чтобы ребята не видели его волнения.

Выглянув в окно, Аманов увидел Байрамова в группе ребят на дворе и крикнул, чтобы он шел к Ивану Степановичу. Тот появился, как всегда, прыгая на одной ноге и размахивая руками. Иван Степанович засмеялся, увидев его, и, обращаясь к стоявшим рядом юношам, тихо сказал:

— Хотел побранить парня, да видно все придется ему простить. Глядите, как радуется!

— Спасибо вам, Иван Степанович, спасибо за все, что вы мне сделали хорошего! — взволнованно сказал Байрамов. — Я так рад, если бы вы только знали! Я отцу сейчас же телеграмму пошлю.

— Это хорошо, — сказал старик. — И я от души поздравляю тебя. Пусть и в будущем ждет тебя успех. Старайся!

Через несколько дней, на выпускном вечере, к столику, за которым сидели директор, воспитатель и Иван Степанович подозвали Реджепа Дурдыева. Директор объявил ему, что его как лучшего из воспитанников ремесленного училища, решено послать учиться на мастера. От радости Реджеп не мог сказать ни слова. Старший мастер поднялся и негромко сказал:

— Нас не забывай, Реджеп! Помни: как сына родного люблю я тебя и, как сыну, желаю успехов в работе и жизни. Стремись, добивайся знаний честным трудом, упорством. Ты добьешься — ведь ты комсомолец!

*

В Ашхабаде крупными хлопьями шел снег. Землю густо покрыло белой мягкой пеленой, в воздухе кружились большие легкие снежинки, которые здесь называют тельпеками. Особенно красивыми они выглядели в свете уличных электрических фонарей.

Студентка Дурсун Атаева не спеша шла по улице, думала о только что сданном зачете и любовалась падающими снежинками. У ее подруги зачет завтра. Дурсун шла к ней узнать, как идет подготовка, подбодрить и помочь, если надо. С мостовой на тротуар перешел юноша в длинном черном пальто с каракулевым воротником и в большой кепке, низко надвинутой на лоб. Он пристально взглянул ей в лицо. Она почувствовала это, но не подняла глаз. Ей нередко приходилось замечать взгляды встречных юношей, но не будешь же каждого из них рассматривать и на каждую улыбку отвечать улыбкой! Спустя немного она услышала за своей спиной:

— Дочь учителя! Дочь учителя!

В деревне, куда они ездили с отцом еще