Неземная девочка - Ирина Лобановская

— Ишь ты подишь ты… Оченно трогательно! Как наша Надюша явно напрашивается на ассоциации… Ведь всегда поет не о героях и героинях, а исключительно о себе, любимой!

Ленька и Филипп охотно засмеялись. Марьяшка изобразила полное презрение к Надежде.

— Да почему?! — возмутилась Нина и гневно дернула себя за косу. — Что ты все ее без конца поливаешь? У нас отличная литераторша! Таких еще поискать!

— Это таких дур, как ты, поискать, — так же лениво отозвался Борис. — Вечно ты со своими шурупами… А она… Твоя Надежда живет на этом свете только ради себя. Так что и не надейся… И ее литература — способ себя проявить и добиться восхищения у детей. Потому что у взрослых ей этого не добиться. И она сие прекрасно понимает. А без восхищения собой она не может. Это ее основа основ, неотесанная!

Нина не очень прислушивалась к Борьке, но кое-что начинала понимать и сама. И прежде всего, она неприятно удивилась, внезапно открыв для себя, что Надежда Сергеевна действительно терпеть не может вопросов и диалогов, словно боится их, хотя всегда внимательно всех выслушивает, не прерывая. Но ей нравится исключительно свой собственный монолог. И тогда она царит в классе.

Восхищалась Нина и смелостью учительницы. Она не боялась еще в те времена — а времена были еще те! — заявить в классе, что поэма Маяковского «Хорошо» написана плохо и проблема плагиата Шолохова стоит до сих пор.

Борька, обожавший Шолохова, просто взвился и готов был придушить Надежду на месте. А потом пробурчал сквозь зубы:

— Вот что бывает, если дать полуграмотному и злому человеку пользоваться свободой слова! От свободы люди запросто могут сдохнуть! Отчего дети порой вырастают хуже отцов? От этой самой пресловутой вашей свободы! Оттого и пьют и развратничают. У нас слишком часто путают свободу с вседозволенностью, а жесткость — с жестокостью.

Борис любил ниспровергать все авторитеты, в отличие от Нины, хотя обычно большинство рассуждает лишь по авторитету. Любил читать. Мог цитировать Гоголя целыми страницами. Увлекся Фолкнером, потом Прустом и Бёллем. Ленька и Олег как-то решили его позлить.

— Как думаешь, можно Акселевича чем-нибудь шокировать? — спросил Ленька.

— Фига! Если его Джойс не шокирует, то его не шокируешь ничем!

Борис всегда очень нежно и трогательно рассказывал про Джойса.

— А если ему сказать, что я считаю, будто «Старик и море» Хемингуэя написано лучше, нежели «Медведь» Фолкнера?

— Это его не шокирует, а просто разозлит. Так что лучше не надо. И вообще, ты ведь знаешь, старика Хема Боб тоже обожает. Только немного иначе.

Борька рано записался в районную библиотеку. Рыхлая тетка-библиотекарша, сидевшая между двумя слегка давящими ее, высокими и пыльными книжными полками, увидев нового читателя, сначала всегда сурово оглядывала его через очки. А потом деловито и коротко вопрошала:

— Что любишь читать? Любовные романы или детективы?

Если новый читатель публично заявлял о своем пристрастии к любовному чтиву, тетка тотчас брала первую попавшуюся книгу с полки справа. Если же тяготел к остросюжетному жанру, то библиотекарша с готовностью снимала книгу с левой полки.

Когда Борька пришел в библиотеку впервые, то на вопрос о личном вкусе ответил так:

— Мне бы чего-нибудь про воинов Российской армии. У меня папа военный.

Его ответ был явно не предусмотрен библиотечной программой, и тетка на нем моментально зависла, как уставший компьютер. А после полуминутного шока попыталась задать тот же привычный вопрос с более настойчивой интонацией:

— Что любишь читать? Любовные романы или детективы?

— Мне про воинов! — ответил Борька тоже намного упрямее.

Он принял предложенную ему игру.

Тетка снова обалдела, на этот еще сильнее. Запрос ее явно сбил с толку. Еще полминуты подумав, она выкрутилась по-своему — сунула руку на детективную полку и дала Борьке книжку оттуда.

Так повторялось и дальше. Борька упорно требовал про русских солдат, а библиотекарша столь же упрямо выдавала ему одну за другой книги с полки, считавшейся детективной. Таким образом, Борька прочитал «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», «Лунный камень» Коллинза, «Похитителей бриллиантов» Буссенара и даже почему-то «Черную вуаль» Амфитеатрова.

Позже он притащил в библиотеку лучшего друга Леньку Одинцова. И совершенно напрасно. Тот получил книгу Ивана Ефремова и моментально потерял ее. Объясняться с библиотекаршей по поводу пропажи Ленька отправил Бориса — сам он боялся. Юный Акселевич провел беседу неплохо, но библиотекарша все равно сказала:

— Купите книгу для достойной замены. Или точно такую же книгу того же Ефремова, или другой его роман. Или просто что-нибудь из нормальной, приличной фантастики. Брэдбери, Лема, можно Льюиса…

Борька солидно кивнул.

Но лучший друг продолжал свою подрывную деятельность. Он взял в библиотеке Куприна.

— Я давно хотел, чтобы у меня Куприн был дома. Теперь будет!

— Вот тебе и вот! — возмутился Борис. — А книги что, возвращать разве уже не надо?

— Ну, как тебе сказать… — промямлил Ленька. — Теоретически надо. Но, признаюсь тебе, у меня дома накопилась уже целая полка книг, взятых из школьной библиотеки.

Кончилось дело тем, что очкастая библиотекарша вдруг отобрала у Леонида только что им выбранные книги и так же молча и непреклонно указала ему на дверь.

— Чего она так? — пробурчал Ленька в коридоре и жалобно посмотрел на приятеля. — Ничего даже не объяснила, а я вел себя тихо. Может, правда у них уже кончилось терпение, что я книги не отдаю?

Борька захохотал.

— Вопрос можно? У Юрия Олеши ты что читал? — начал он допрашивать приятеля.

— «Три толстяка».

— А у Льва Толстого?

— «Три медведя».

— «Войну и мир», следовательно, не открывал?

— Почему это? — оскорбился Одинцов. — Я честно пролистал почти целый первый том!

— Трогательно, — хмыкнул Борис. — А «Обломова»?

— Как обычно — первую и последнюю главу, так что представление имею, — гордо отвечал Ленька.

— А есть что-нибудь, что ты читал целиком?

Ленька поразмыслил:

— Есть! «Ревизора» прочел от и до!

— Одного его?

— Да.

— При таком отношении к чтению сомнительно, что ты и «Ревизора» понял до конца, даже если действительно прочел его полностью, — скептически заметил Борис.

Леонид твердо придерживался своей политики и дальше.

— Скоро у нас сочинение по «Мертвым душам», а я их еще не читал. Но я не унываю! Я абсолютно твердо уже знаю фразу, с которой начну сочинение: «Жил-был Чичиков». Правда, что буду писать дальше, представляю весьма смутно…