Неземная девочка - Ирина Лобановская

Заглянув как-то к Акселевичам, Ленька попросил:

— Дай мне какую книжку почитать. Есть у тебя «Робинзон Крузо»?

Борька нашел книгу и протянул другу. Ленька глянул на обложку:

— Ну, Боб, ты чего, с винта съехал? Тут же написано «Даниель Дефо», а мне нужен «Робинзон Крузо»!

Дружили они с Леонидом с первого класса.

В старших Борька стал пересказывать приятелю во всех подробностях по телефону свои сексуальные фантазии на тему какой-нибудь девицы из класса — «что бы я сделал, если бы она мне отдалась».

Леонид терпеливо и молча выслушивал Акселевича до конца. Однажды, все изложив, Борис поинтересовался:

— Ну и что ты думаешь по этому поводу?

И Ленька ответил нарочито спокойно, с легким пафосом:

— Что ты — пошлый и похотливый развратник!

Борька удовлетворенно хмыкнул:

— В музей завтра идешь?

Надежда Сергеевна обожала водить своих учеников в музеи. И сама проводила экскурсии, не доверяя весьма сомнительным, на ее взгляд, экскурсоводам.

Когда Нина училась в третьем классе, Надежда Сергеевна поручила ей описать, а потом пересказать всем свои впечатления о картине Левитана «Осень в Сокольниках», а Леониду и Олегу велела точно так же рассказать о полотнах Саврасова и Серова.

Рассказывали прямо в Третьяковке. Она чем-то пугала и настораживала Нину — строгие и холодные залы, где коченели ноги и руки, а шаги раздавались необычно гулко, излишне привлекая к себе в этой странно-напряженной тишине. Бледная Нина непрерывно дергала себя за косу, но осталась безумно довольна и горда собой — слушать ее собрался не только класс, но и посетители галереи. Подошла даже старенькая смотрительница.

— Какие хорошие у вас детки! — сказала она Надежде Сергеевне.

Та молча сияла.

Позже эти номера проходить перестали. Показывала, например, Надежда девятиклассникам античную статую «Дискобол».

— Обратите внимание: момент движения в «Дискоболе» есть, но в то же время спортсмен запечатлен в минуту остановки, именно перед тем, как метнуть диск со всего размаха. И зрители словно не знают — сейчас он метнет диск или через год…

Борька хмыкнул:

— Ишь ты подишь ты… Неужели зритель — такой наивный дурак? И не подозревает, что этот придурок вообще никогда не метнет свой диск?! Трогательно…

Надежда притворилась оглохшей. И вдохновенно рассказывала дальше:

— К Микеланджело придрались, что у его Давида вроде бы толстоват нос. Но скульптор не хотел ничего менять. Он набрал в горсть песок и сделал вид, что слегка стер нос, а на самом деле просто тихонечко ссыпал песок мимо.

Борька откомментировал, как всегда лениво и деловито:

— Вот тебе и вот! Так и остался Давид вот с таким носом! — и показал жестом огромную картошку.

Почему он не терпел Надежду?…

Глава 9

Однажды Борис заявил во всеуслышание с привычной ленцой:

— Между прочим, в этом мире нет ничего постоянного. Только мы сами по глупости своей, по нашему общему неразумию все время пытаемся создать на земле нетленки: восхваляем якобы великих, ставим идиотские памятники, лепим всюду мемориальные доски… А музеи? Я про Третьяковку не говорю. А вот эти самые: музей Толстого, Чехова, Горького… Ну что изменится в наших душах, если мы туда сходим? Да ровным счетом ничего! Увижу я стол Антона Павловича и нэцкэ Алексея Максимовича… Это меня как-то обогатит? Даст мне что-то? Этот ложно-благоговейный вид экскурсантов, входящих в музеи… Эта приторная фальшивая восторженность… Прям как у нашей Надежды.

Его рассуждения имели в классе немалый успех. И постепенно все «бандиты» дружно объявили Надежде обструкцию и отказалась ходить на экскурсии. Учительница беспомощно и гневно кусала губы. Нина ее жалела. Вслед за «бандитами» отказались и некоторые «алкоголики». Они легко шли на поводу у параллельного класса, где лидировала непререкаемая сила воли Акселевича.

Нередко Борис принимался рассуждать на литературные темы:

— Вот все говорят о том, какой благородный был Дон Кихот, а я выскажу другую мысль. Дон Кихот от рождения круглый идиот! Ну, давайте рассуждать трезво: он набрасывался на мельницы! А мельница, между прочим, дает людям хлеб! И что — не идиот и не вредитель он натуральный после такого?! Хотя с другой стороны… Идиот — главная по величию фигура в мире. У Достоевского, например. Правда, это особь статья… Ну и наш Дон Кихот в энтом плане туда же.

— Скажите, Надежда Сергеевна, чего хочет литература? — как-то протянул он насмешливо.

Учительница ненадолго задумалась, вновь совершив очередную ошибку. Акселевичу нельзя было давать ни малейшей форы. Он и так прекрасно умел использовать любой шанс в свою пользу.

— Лучше я отвечу сам. Цель литературы — помочь человеку понимать себя, развивать в нем стремление к истине, бороться с пошлостью в людях, уметь найти в них хорошее, пробуждать в их душах стыд, гнев, мужество, делать все, чтобы люди стали благороднее и сильнее. А почему люди ненавидят пошлость больше, чем агрессию? От агрессии можно психологически отгородиться, от пошлости — не загородишься, она напрямую оскорбляет души человеческие. А вы вот слишком долго думаете…

Класс смотрел на Бориса с огромным любопытством, хотя все давно привыкли к его почти ежедневным протестным выступлениям. Каждое новое оказывалось неожиданностью, непредсказуемостью — уж очень был оригинален Акселевич во всем. А самобытность — дар редчайший. Равно как и настоящий разум, и подлинная человечность.

— Я вот читал в одной газете статью, — лениво продолжал Борис. — Ее автор серьезно заявлял примерно такой тезис: «Прежде всего, учитель в любом случае должен знать больше, чем ученик!» Гениально, верно? Это же надо додуматься до такой великой, своеобразной, свеженькой мысли!

По классу вновь побежали дружные нехорошие ухмылки. Нина уже хотела вмешаться, но вдруг поняла, что ей это надоело, она устала бороться с очевидностью, измучилась бесполезностью своих призывов… И отвернулась к окну, рассматривая серый, плаксивый денек. В конце концов, Борис уже взрослый человек, со своими сложившимися убеждениями. И если у него есть причина спорить и возражать… А в том, что она у него есть, Нина не сомневалась. Ну и пусть его… Сколько можно путаться в нитях чужих отношений?

Борис хитро и одобрительно на нее покосился.

— Ты растешь прямо на моих глазах, Шурупыч. Пообтесалась! — шепнул он.

Расцветающая алыми пятнами Надежда кусала губы.

Борис явно издевался над Надеждой.

— Твой Надёныш, — ласково говорил он Нине.

Она отмалчивалась. Ей все эти дискуссии казались нелепостью, надуманностью. Да и многим в классе они казались такими. Но все без исключения все равно принимали сторону Акселевича. Потому что все явно знали куда больше, чем Нина. Но она и не хотела ничего знать. Ей было неинтересно…