Охота - Кирилл Цыбульский

Следом кто-то вылил мне на голову компот. Я слизала с губ его мерзкий вкус, потому что в детском доме нельзя оставлять еду. Воспитатели подумают, что ты не голодный, и неделю будут пить за тебя. Такие уж правила, baby.

Проститутка повторяла некоторые выражения Терри, выговаривая их так, будто рубила дрова. Слишком грубо. Но Терри Коул любил, когда она так делала, в такие моменты он думал, что она его любит.

Моника вдыхала горячий воздух, возвращая его обратно, посвистывая, как кипящий чайник. Ничто не нарушало ее красоты. Моника была идеальной. Идеальными в ней были боль и слезы, смех и радость.

Сидя рядом с любимой женщиной, Терри слышал, как Лобовски называет ее грязной сукой и обещает отыметь туда, куда не заберется и таракан. Терри слышал каждое слово внука польских беженцев, словно тот говорил с ним. Голос Моники отражал интонацию Лобовски, передавал его европейский акцент и вселял в Терри абсолютную ненависть. Окажись он там, Терри Коул проучил бы этого жирдяя. Нет. Он бы его уничтожил.

– Короче говорят, – продолжила Моника. – Лобовски сам размазал то дерьмо, которым нас кормили, мне по груди. Тогда мне было тринадцать лет. По прикосновениям его жирным мягких ладоней я чувствовала, как его член наливается кровью, и знаешь, что я сделала?

– Ударила его?

– Нет, – она рассмеялась. – Никто не смеет бить толстяка Лобовски. Поэтому я воткнула вилку ему прямо в лобок. Лобовски получил в лобок.

Ее лицо ничуть не скривилось от этих слов. Моника была такой же. Красивой. Гордой. Шлюхой.

– Если хочешь выжить в детском доме, научись пользоваться некоторыми предметами не по назначению, – сказала девушка. – Слышал бы ты, как этот боров взвыл.

Терри поднимался по лестнице в стельку пьяный. Он устал. Он чертовски устал. Иностранец положил билет, взявшийся из ниоткуда, в задний карман брюк и бросился прочь. Они следили за ним. Прохожие. Заглядывали под солнечные очки, срывали с него капюшон и толкали, желая сбить с ног. Так и было, Терри не сомневался.

Завернув во двор с главной улицы, Терри Коул чуть не оказался под колесами машины. Водитель не думал останавливаться. Он видел в иностранце ту черную кляксу со столба, за которую обещали вознаграждение. Никогда еще жизнь Терри не была такой ценной.

Перепрыгнув через капот, заблокировав водительскую дверь так, чтобы за ним не погнались, иностранец пересек двор и оказался на соседней улице. Те же автомобили сигналили, мешая друг другу, те же люди щурились, пытаясь вспомнить, кого им напоминает прохожий под капюшоном.

Какой-то мужчина столкнулся с Терри и упал, закричав. Каждый счел своим долгом облить кипятком взгляда незнакомца, стоявшего рядом. Терри Коул не выдержал и рванул со всех ног. Он пробегал мимо машин, рискуя взлететь так высоко, как еще не летал. Даже после индийской травки с виски.

Везение было на стороне иностранца. Терри пересек оживленный проспект и больше не останавливался. Он бежал до тех пор, пока не увидел рекламу города мечты.

Последние ступеньки отделяли от убежища, в котором можно запереться и стать невидимым, призраком, какой должен быть в любом заброшенном доме. А этот дом на другой и не был похож. Терри Коул цеплялся за перила, ноги волочились на нескольких ступеньках сразу. Они волочились где-то за спиной пьяного мужчины и словно растягивались, не успевая за Терри.

На лестничной клетке стоял маленький мальчик с голубыми глазами. Длинная пижама свисала с его рук, он наступил на штанины и держался ровно, как оловянный солдатик, наблюдая за ползучей тварью.

– Что с тобой? – спросил Олег.

Денис посмотрел в ту сторону, откуда слышался голос. Он сосредоточился на маленькой светлой фигуре где-то наверху, пытаясь разглядеть лицо. Линии размывались, улетали облаком густой краски, которую будто растворили в стакане воды. Пятно становилось все больше, оно заполняло пространство, и это значило, что Денис на верном пути. Он поднимался по ступеням, приближался к убежищу.

– Денис? – повторил мальчик.

Иностранец снова сощурился. Кто такой Денис? Подумал Терри. Краски сгустились, а затем сжались, позволив различить перед собой фигуру. Слишком маленькая, чтобы это оказалась она. Его любовь.

– Это я, Олег.

– Олег…

– Я видел, как к тебе приходила тетя.

– А что ты еще видел?

– Больше ничего, – ответил мальчик.

– Вот и молодец.

Денис вставил ключ и открыл дверь.

Терри рухнул с порога, поджав ноги так, чтобы удалось захлопнуться от этого мира. Как же быстро меняется мир. И он тянет за собой, тянет изо всех сил, пока ты ни сдашься и ни подчинишься. Нужно подчиниться, чтобы выжить.

Один выстрел отнимает жизнь. Крошечный свинцовый шарик останавливает работу миллиардов нервных клеток, проделав отверстие диаметром не больше мизинца. Одно слово ударяет в висок так, что голова звенит точно гонг. Земля под ногами вздрагивает и сбивает с ног. Плевать ей на твои планы. У нее есть свои.

Контроль – это панацея. То есть ложь. Человек ничто не может контролировать, кроме уровня мочи и кала в своем организме, и то не всегда. Спросите Терри. Семьдесят килограммов и почти два метра роста подтвердят это. Хотя и будут отрицать.

Думаешь, можешь что-то контролировать? Тогда все по плану. Ты под контролем.

Терри слышал голос Моники.

– Знаешь, как поступают с теми, кто втыкает вилку кому-то в лобок? – говорила Моника. – Их запирают в кладовке с грязным бельем и швабрами. Запах хлорки разъедает слизистую носа за ночь, и утром воздух, попадающий в легкие, кажется ледяным. Приходится спать на полу, потому что завтра ты должен быть сильным. Встречи с толстяком Лобовски не избежать. Он ждал меня всю ночь. Ждал, когда медсестра брила лобок, чтобы осмотреть рану. Ждал, когда член и не подумал встать от руки первой женщины, коснувшейся его причиндалов. Боль была сильнее. Еще сильнее она была только тогда, когда Лобовски первый раз натужился, прежде чем отлить. После этого долго пришлось терпеть…

Моника говорила прямо на ухо. Голос был монотонным, сильным. Живым. Она не выдавала боли о том времени, шепча о ночи в кладовке, но слова высекали в душе Терри огонь. Самопоглощающее пламя, жар которого растапливал даже самое черствое сердце.

По щекам Терри Коула потекли слезы, и он, стиснув зубы, стал стучать кулаками о пол, вбивая в него накопившуюся ненависть. Кто посмел отнять у него Монику? Расследование зашло в тупик. Ни одного подозреваемого, кроме него самого. Так неужели это все-таки правда?

Ночь отражала кривое лицо Терри, когда он уставился в окно. Сжатые скулы, насупившиеся брови. Глаза, переполненные отчаянием. Голос звал его. Моника продолжала свою историю, даже когда иностранец зажал голову в тески широких ладоней.

– Толстяк Лобовски ударил меня ножом сзади, – говорила шлюха. – Нож для масла проник по самую ручку туда, где у сильных людей находится трехглавая мышца плеча. У меня же там была