«Белое дело». Генерал Корнилов - Генрих Зиновьевич Иоффе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместе с тем напористое, можно даже сказать вызывающее, поведение Корнилова, «телеграммная бомбардировка» правительства сочетались с довольно отчетливым стремлением занять позицию, наиболее соответствовавшую линии Керенского — Савинкова. Особенно полно это проявилось в ключевом вопросе об отношении командования к войсковым комитетам. Фактически почти все высшие генералы держались той точки зрения, что именно существование этих комитетов, поддерживаемых правительством, составляло главную причину «разложения армии», с особой силой проявившегося в ходе июньско-июльских боев.
Когда в середине июля Керенский созвал в Ставке военное совещание для обсуждения прежде всего военно-стратегических вопросов, приглашенные генералы (А. Брусилов, М. Алексеев, А. Лукомский, А. Деникин и др.) «перевернули» повестку дня и на первый план фактически выдвинули политический вопрос: меры но восстановлению боеспособности армии. Верховный главнокомандующий Брусилов прямо заявил, что «работа комитетов и комиссаров не удалась», и решительно потребовал восстановления единоначалия в армии. Он нашел полную поддержку у Деникина и — в более осторожной форме — у других генералов, Комитеты, да и комиссарство должны быть устранены — таков был лейтмотив выступления Деникина. Фактически это был прямой призыв покончить с демократизацией армии, начатой Февралем, и вернуть ее к старым, дореволюционным порядкам.
Пожалуй, наиболее «левую» позицию в вопросе о войсковых комитетах занял… Корнилов. Он не присутствовал на совещании, свои соображения изложил в телеграмме. Разделяя взгляды большинства на необходимость усиления власти «начальников», Корнилов в то же время предлагал провести «основательную и беспощадную чистку» всего командного состава, роль комиссаров даже усилить, а войсковые комитеты сохранить, введя их, однако, в строго обозначенные рамки. Присутствовавший на совещании Савинков в выступлении выразил солидарность с мнением Корнилова, тем самым особо выделив его в глазах Керенского. Действительно, деникинская точка зрения, как впоследствии справедливо оценил ее Керенский, была «музыкой» военной реакции, которая чуть позднее вдохновляла корниловщину. Корниловская же точка зрения, казалось, во многом соответствовала видам Временного правительства на установление «твердого порядка» при сохранении буржуазно-демократического декорума Февраля. Чем же объяснить, что Корнилов проводил именно эту точку зрения, мало свойственную его мыслям, да и натуре? Можно предположить, что тут сказалось влияние Савинкова, советовавшего Корнилову поступить именно таким образом. И Корнилов принял совет своего комиссара. Он, по-видимому, понял, что путь к дальнейшей карьере и реализации своих планов может быть открыт только во взаимодействии с Савинковым, имевшим тогда значительное влияние на Керенского. В политической игре, которую вели все ее участники, Корнилов как бы жертвовал пешку, чтобы в дальнейшем пройти в ферзи. И не ошибся.
17 июля специальный поезд уносил Керенского из Могилева в Петроград. В салопе были все «свои»: министр иностранных дел М. Терещенко, начальник военного кабинета и шурин Керенского полковник В. Барановский, Савинков, по некоторым сведениям — Филоненко. Приватно обсуждали вопрос о затянувшемся формировании нового состава правительства и создании в нем руководящего ядра, некоего малого кабинета с участием Керенского, Терещенко и Савинкова. Политический смысл этого замысла состоял в том, чтобы сгруппировать вокруг Керенского «своих людей», способных проводить «бонапартистскую» политическую линию, не отталкивающую левых, но и обеспечивающую поддержку правых. Задача была трудной, и Барановский несколько позднее (когда 25 июля правительство уже было сформировано) передавал по телефону возвратившемуся в Ставку Филоненко, что «настроение у всех гадкое, т. к. чувствуется, что новый кабинет не даст того, что нужно».
Несомненно, однако, что обсуждение состава правительства связывалось с вопросом о новом Верховном главнокомандующем, так как положение Брусилова пошатнулось после неудачи наступления, с которым связывалось столько надежд. У Керенского был и «личный счет» к Брусилову. Он чувствовал в его отношении к себе презрительную раздражительность. Например, по прибытии на совещание в Ставку Брусилов не встретил Керенского, как военного министра, на вокзале, а прислал своего адъютанта. Для Керенского это не было мелочью: он углядел в поступке Главковерха намеренный вызов.
Кто же должен был сменить Брусилова? Сам Брусилов позднее утверждал, что мысль о назначении на этот пост Корнилова принадлежала Савинкову, что именно он, Савинков, «проводил» Корнилова. И по всем данным это было так. В салоне идущего в Петроград специального поезда Савинков и Филоненко уверяли Керенского, что как раз «линия» Корнилова больше всего соответствует правительственным видам восстановления «порядка» не путем «удара топора» по «революционной анархии», а путем «резания салями». Корнилов, доказывали они, счастливо сочетает в себе признание «завоеваний революции» со стремлением примирить офицерство с солдатской массой.
19 июля вопрос был решен. Меньше чем за две недели Корнилов проделал поистине головокружительный путь: от командующего армией до Верховного главнокомандующего! Высокие назначения получили Савинков и Филоненко. Савинков стал управляющим военным и морским министерством (военным министром номинально остался Керенский), а мало кому известный Филоненко получил пост «комиссарверха»: верховного комиссара правительства в Ставке. Дебют и миттельшпиль политической игры, рассчитанной на парализацию дальнейшего развития революции, закончились. Все основные фигуры (глава правительства Керенский, управляющий военным министерством Савинков, Верховный главнокомандующий Корнилов, «комиссарверх» Филоненко) заняли свои места.
Керенский явно рассчитывал, что «связка» Савинков — Филоненко будет удерживать Корнилова в случае, если его претензии и амбиции начнут выходить из-под контроля. Савинков, по образному выражению одного из современников, одну руку держа у козырька, другой водил Керенского за нос, имея собственные планы. Корнилов со своей стороны, по-видимому, подсчитал, что та же «связка» Савинков — Филоненко поможет ему продвигаться вперед, по крайней мере до необходимого ему рубежа.
Тем не менее, получив сообщение о своем, можно сказать, сенсационном назначении, Корнилов, пожалуй, с еще большим вызовом повторил эскападу недельной давности, при назначении главкомом Юго-Западного фронта. В «телеграммной войне» против правительства им был произведен новый залп. На имя главы правительства Керенского пошла телеграмма, содержавшая совершенно невероятные «кондиции», лишь при выполнении которых Корнилов… соглашался занять новый пост. Самой поразительной была та, в которой он заявлял, что будет нести ответственность не перед правительством, его назначившим, а «перед собственной совестью и всем народом». Упоминание о народе было, естественно, риторикой, а вот заявление о том, что Верховный главномандующий желает отвечать только перед самим собой, — это было, конечно, вызовом (остальные две «кондиции» — невмешательство правительства в назначения высшего комсостава и распространение жестоких карательных мер на тыл — фактически конкретизировали и развивали эту первую). И вновь эта действительно сенсационная телеграмма «просочилась» в прессу, рекламируя твердую, «железную» руку нового Верховного, которого правые газеты и до этого уже прочили в «спасители государства». После корниловских «кондиций» прямо вставал вопрос: кто же будет возглавлять государство — правительство или Верховный главнокомандующий?
Совершенно
