Господин посол - Уильям Харрингтон

Патрисия сощурилась, на минуту задумалась, словно что-то решая для себя, потом кивнула:

- Он производит впечатление.

Она спустилась на несколько ступенек, будто не хотела сидеть вровень с Марком. В голову пришла совершенно бредовая мысль - что он загораживает ветерок. На самом деле ветра не было. У Марка были солнечные очки, но он столько раз их снимал, чтобы вытереть заливающий глаза пот, что толку от них не было. Одежда Патрисии пропиталась потом. Она оглянулась - после неё на ступеньках осталось мокрое пятно. Пот щипал глаза. Это омерзительно. Она ненавидела пот. Всегда ненавидела.

Марк отошел купить сока со льдом. Патрисия была одна, когда затрещала рация. Говорил Джош.

- Вторая, есть прекрасная машина с кондиционером. Тебе она ещё нужна?

- Да, чем скорей, тем лучше.

- Годится. Она уже едет. Будет у вас через пару минут.

- Ладно. Ты уже уходишь?

- А почему нет?

- Действительно... Пока.

Когда Марк вернулся, "мерседес" ещё не появлялся. После сообщения Джоша прошло минут двадцать. Патрисия с Марком шатались взад-вперед по улице, потягивали сок и глазели на дорогу. Через полчаса стало очевидным, что посол поехал не сюда.

- Что нам делать? - спросил Марк.

- Оставаться здесь.

- Сколько?

- Пока он не вернется.

- Боже, это может быть до утра.

- Кто-то должен прийти нас сменить нас.

Теперь она пошла звонить, а Марк остался караулить. Памела была одна, но обещала послать первого, кто появится. До шести часов никого не было, а потом пришла Джуди. Марк торчал здесь дольше Патрисии, но настоял, чтобы ушла она. Она обещала вернуться, как только примет ванну. Когда она поймала такси ехать домой, на Монингсайд, пришлось показывать таксисту деньги, чтобы он вообще её посадил.

Вернулась она около половины восьмого. Марка уже не было. Джуди тоже. Тихую улицу золотили лучи лучей заходящего солнца. Видно, посол уже вернулся, и наблюдение сняли. Она прошлась по улице, чтобы одним глазком взглянуть на консульство. Патрисия успела принять холодный душ и переодеться - на ней было длинное, свободное фиолетовое платье. Она прошла мимо ступенек, на которых они с Марком так долго сидели. Там ещё валялись объедки от их обеда. Надо бы убрать, но так она обратит на себя внимание.

Она прошла мимо и направилась было к Изи.

- Пэтти...

Она остановилась.

Неожиданно рядом оказался Фрэнк, она не понимала, откуда он взялся.

- Тебе лучше? - спросил он.

Она кивнула.

- Надеюсь, мы не выглядели слабаками, но здесь весь день было ужасно жарко.

- И сейчас жарко, - кивнул он.

- Мистер Мишень вернулся?

- Нет. Но вот что интересно: вернулась машина. И его внутри не было.

- Сколько ты собираешься ждать? - спросила она.

- Не знаю.

- Насколько это важно?

- Нам нужно наблюдать за ним, пока мы не поймем его привычки, его образ жизни. Дьявол, как бы я хотел знать, где он сейчас...

- Может, в Вашингтоне? - предположила она.

Фрэнк вздохнул.

- Не знаю. В любом случае, мы подождем еще.

Ему не хотелось садиться на ступеньки, но он устал и все же сел. По неслись машины. На фоне красного заката сверкал зеленый светофор.

- Я хочу тебе что-то показать, - сказал Фрэнк. В кармане рубашки у него лежал свернутый конверт. Он достал его и подал ей.

Патрисия достала письмо. Краем глаза она видела, что он за ней наблюдает. Она пробежала взглядом по строкам.

Письмо оказалось из департамента исправительных заведений. В нем сообщалось, что срок его условного освобождения закончен и ему окончательно и безусловно дарована свобода. И никакого наблюдения.

Совершенно не понимая, как реагировать, она улыбнулась, кивнула и вернула ему листок.

Фрэнк снова прочитал, нахмурился, свернул и снова сунул в конверт. Конверт он без единого слова положил в карман.

- В честь этого мы можем где-нибудь выпить, - предложила она. И была удивлена, с каким восторгом принял он её слова.

Решили встретиться у Изи около полуночи.

Бар, в котором они сидели, претендовал на звание ирландского. Он гордо носил ирландское название, на стенах красовались несколько трилистников. После полуночи там было темно и почти пусто.

Они сидели в кабинке рядом, но почти не разговаривали, просто ждали заказ. У каждого хватало поводов для размышлений.

Посол не вернулся.

Когда Патрисии принесли её мартини, она подняла бокал, махнула им в сторону кармана Фрэнка, где лежало письмо, и сказала:

- Поздравляю.

Фрэнк поначалу удивился, потом улыбнулся.

- Спасибо. Выпускной вечер - наверное, так его можно назвать, а?

- Да. Давай называть так.

Фрэнк высоко поднял свой бурбон.

- И будем надеяться, что на этот раз навсегда.

Она не знала, что ответить, поэтому просто опустила глаза и отхлебнула мартини.

- От Изи я звонила на 52-ю, - сказала она чуть погодя. Никто не ответил.

Фрэнк кивнул.

- Марк повел Памелу в кино. Кажется, фильм называется "Дрянь". Похоже, для него большое дело - вывести её в люди - поэтому я сказал "валяйте".

- Подозреваю, Джош ещё где-то в районе Таймс-сквер, заметила Патрисия.

- Понятно все и обо всех, кроме Скотта, - резко бросил Фрэнк, и взгляд его стал жестче.

Патрисия вздохнула и покачала головой.

- Я не знаю, где он, Фрэнк, - очень тихо шепнула она.

Фрэнк пожал плечами, уголки губ его поникли. Потом полез в карман, на не за конвертом.

- Я нашел это в сточной канаве у заведения Изи, - он бросил на стол снимок из "поляроида" - она, обнаженная, раскинувшаяся в неприличной позе. - Нужна?

Она взглянула только на одно мгновение, достаточное, чтобы увидеть, что это такое. Потом качнула головой и отвела глаза. Фото лежало между их бокалами.

- Ты когда-нибудь была в Джорджии? - спросил он.

- В Атланте. Один раз. Кажется, ещё ребенком один раз меня возили в Саванну.

Фрэнк взял снимок, разорвал его и скомкал половинки.

- Когда я был ребенком, - начал он, - мы жили в лесах - в глухой деревушке. Когда я родилося, маме было лет семнадцать - восемнадцать. У неё была твоя фигура. Большие...

Он сделал жест на уровне груди, и разорвал фотографию ещё пополам.

- Тоже красивая. Я помню, как-то раз... мне было, кажется, лет восемь... но неважно. Мама пошла в церковь. Отец должен был оставаться дома и следить за детьми. Но он тоже ушел - видно, охотиться с приятелями - ушел с ружьем и с бутылкой. Мама вернулась поздно. Поздно для нас, детей. Было десять часов, и мы боялись, боялись быть одни. Когда она вошла, в доме было темно - электричества у нас не было. В то время мы жили словно робинзоны. Ей пришлось разжигать керосиновую лампу.

Ну вот, внесла она лампу, взглянула на нас, на детей, а потом пошла на кухню. А там, на кухне, между раковиной и шкафом, свернулась гремучая змея добрых пяти футов в длину, и смотрела на неё маленькими дырками в голове, где у них глаза. Кухня была маленькой, и змея была совсем близко - просто рукой подать. Мама потом никогда не могла объяснить, бросила она лампу в змею или просто выронила, но что случилось, то случилось.. Дом вспыхнул и сгорел дотла. Из огня она спасла только нас, детей.

Вернулся отец. Тут уже сбежались все соседи. Отец был пьян. Он посмотрел на пепелище, послушал сбивчивый рассказ мамы, потом пошел, срезал длинную, гибкую палку и принялся её лупить. Кричал, что она спалила дом по дурости. Что она просто выдумала историю про змею, чтобы оправдаться. И бил её той палкой. Бил по ногам и по спине, пока не потекла кровь, а она все кричала и пыталась вырваться.

Соседи просто смотрели. Никто не дернулся его остановить. Я до сих пор слышу её крик, Пэтти. И в эту самую минуту тоже.

Когда разрыли пепел, нашли скелет змеи, как раз где мама говорила под раковиной. Но мой отец так и не извинился. Так и не признал свою неправоту.

Фрэнк изорвал остатки снимка в клочья и выкинул в пепельницу.

- Когда я вырос, больше всего мне хотелось вернуться, найти старика и посчитаться за мать. В мыслях я убивал его тысячи раз. Думаю, именно это называется эдиповым комплексом. Сукин сын умер, когда я был в Германии. Умер своей смертью. Когда пришло извещение, я сидел в военной тюрьме. Мне его принес священник. Я позволил ему отработать по полной программе, позволил ему молиться за меня и держать меня за руку. Я действительно был несчастен, что это случилось.

Еще в самом начале истории он кивнул бармену, и два бокала уже ждали на столе. Первый он осушил одним глотком и дважды жадно глотнул из второго.

- Тяжелые воспоминания, - кивнула Патрисия.

- Там, в той глуши, мама ходила в маленькую баптистскую церковь. Каждую осень там устраивали так называемые дни сбора урожая. В одно из воскресений каждый приносил в церковь то, что мог - одежду, одеяла, еду. По большей части это была еда, фрукты и овощи. Там собирают целые запасы, и в понедельник дети со священником разносят их старым и немощным. Так что не все воспоминания таковы.