Элегии и малые поэмы - Публий Назон

120 Жизнь уберечь ей не мог скрытый под сердцем залог.

        В дом он не принял ее, не светил им свадебный факел,

        Чтоб не наследовал ты, сын незаконный, отцу.

        Братьев тебе он со мною родил, — но рождением братьев

        Ты обязан ему, только ему, а не мне.

125 Нет, мой прекрасный, ничем повредить я тебе не хотела, —

        Лучше бы разорвалось чрево мое от потуг!

        Чти по заслугам теперь отцу постылое ложе,

        Ложе, которое он всеми делами отверг!

        Скажут: мачеха лечь в объятья пасынка хочет;

130 Пусть не смущают тебе душу пустые слова!

        Благочестивый страх был хорош в Сатурновы веки,

        Нынче он устарел, скоро умрет он совсем.

        Благочестивым лишь то, что приятно нам, сделал Юпитер,

        И при супруге-сестре стало дозволено все.

135 Узы родства меж людьми лишь тогда неразрывны бывают,

        Если Венера к ним звенья добавит свои.

        Да и таить нетрудно любовь: люби без помехи!

        Ведь под покровом родства скрыта любая вина.

        Если увидят, как мы обнимемся, — нас же похвалят,

140 Скажут, что пасынок мне, мачехе, дорог как сын.

        Мужа сурового дверь тебе отпирать не придется,

        Красться в потемках ко мне, чтоб сторожей обмануть,

        Общий был у нас дом — и будет по-прежнему общим,

        Буду тебя целовать, как целовала, — при всех.

145 Ты не рискуешь со мной ничем: если даже увидят

        Нас в постели вдвоем — люди похвалят тебя.

        Только не медли, прошу, и союз заключи поскорее,

        Пусть не терзает тебя так, как меня, Купидон.

        Видишь, я не стыжусь до слезной унизиться просьбы.

150 Где ты, гордая речь? Где ты, надменность моя?

        Твердо решила я страсть побороть и всесильной не сдаться, —

        Твердых решений, увы, не допускает любовь.

        Сломлена я и колени твои обнимаю рукою

        Царской; пристойно иль нет — дело какое любви?

155 Я не стыжусь: мой стыд убежал, как воин из строя,

        Ты пожалей же меня, нрав свой суровый смягчи.

        Что мне с того, что отец мой — Минос, над морями царящий

        Что многомощной рукой молнии мечет мой дед,

        Что остриями лучей чело венчает мой предок,[105]

160 Жаркий день в небеса мча на пурпурной оси?

        Знатность сдается любви; пожалей хоть род мой высокий,

        Если меня не щадишь, предков моих пощади!

        Крит, наследье мое, Юпитера остров священный,

        Я под державу твою, мой Ипполит, отдаю.

165 Дикую душу смири! Быка соблазнила когда-то

        Мать. Так неужто же ты будешь свирепей быка?

        Ради Венеры, всю мощь на меня обратившей, помилуй!

        Пусть не отвергнет тебя та, кого будешь любить,

        Пусть помогает тебе богиня резвая в дебрях,

170 Пусть в добычу тебе дичь посылают леса,

        Пусть не враждуют с тобой сатиры и горные паны

        И под ударом копья падает грузный кабан,

        Пусть хоть всех, говорят, молодых ненавидишь ты женщин,

        Нимфы влагу пошлют, жажду сухую унять, —

175 Только слова мольбы, над которыми слезы лила я,

        Ты прочитай и представь бедную Федру в слезах.

Письмо пятое

ЭНОНА — ПАРИСУ

        Строки прочтешь ли мои иль жена не позволит? Прочти их,

        Ведь не микенской рукой писано это письмо.

        Славная между наяд фригийских, пеняет Энона,

        Милый, тебе (если звать милым позволишь себя).

5     Воля кого из богов мольбам моим стала преградой?

        Быть перестала твоей я за какую вину?

        Легче муку терпеть, если мучимся мы по заслугам,

        Кара больней, если мы не заслужили ее.

        Знатен ты не был еще, но я и тогда не гнушалась, —

10   Дочь великой реки, нимфа, — союза с тобой.

        Сыном Приама ты стал, но — стесняться нечего правды! —

        Был ты рабом, и раба, нимфа, взяла я в мужья.

        Часто с тобой между стад под деревом мы отдыхали,

        Ложем была нам трава или сухая листва,

15   Часто, когда мы лежали вдвоем на разостланном сене,

        Нас от морозов седых хижины кров защищал.

        Кто для охоты тебе показывал лучшее место

        Или скалу, где в норе прятал детенышей зверь?

        Я расставляла в лесах испещренные пятнами сети,

20   Вместе с тобою гнала свору собак по горам.

        Имя Эноны прочесть и сейчас еще можно на буках —

        Буквы, которые твой вырезал ножик кривой.

        Ствол вырастает, и с ним вырастает имя Эноны;

        Пусть он растет, чтоб живой надписью в честь мою стать.

25   Тополь, я помню, стоит на речном берегу над водою,

        Есть и поныне на нем в память мою письмена.

        Тополь, молю я, живи у обрыва над самой водою

        И на шершавой коре строки такие храни:

        «В день, когда сможет Парис дышать и жить без Эноны,

30   Вспять, к истокам своим, Ксанфа струя побежит»,

        Ксанф, назад поспеши! Бегите, воды, к истокам!

        Бросив Энону свою, дышит Парис и живет.

        День один мне гибель принес, несчастной; с него-то —

        Горе! — неверной любви злая зима началась;

35   Трое: Венера, Юнона и та, что красивей в доспехе,

        Вышли нагими к тебе выслушать твой приговор.

        Ты рассказал мне о них — и запрыгало сердце от страха,

        И до костей пронизал ужас холодный меня.

        Древних старух я звала на совет в непомерной тревоге,

40   Старцев звала — и сочли все они суд твой грехом.

        Срублена ель, и распилен ствол, и флот наготове,

        И навощенный корабль в синие воды скользнул.

        Плакал ты, уходя, — хоть от этого не отрекайся:

        Надо не прежней тебе — новой стыдиться любви.

45   Плакал ты и смотрел, как из глаз моих катятся слезы.

        Общими были они, общей была и печаль.

        Не обвиваются так виноградные лозы вкруг вяза,

        Как обвивались твои руки вкруг шеи моей.

        Сколько раз, когда сетовал ты, что ветер мешает

50   Плыть, смеялись друзья: ветер попутный крепчал.

        Сколько раз ты меня целовал перед этой разлукой,

        Как было трудно губам вымолвить слово «прощай»!

        Легкий ветер надул свисавший с поднятой мачты

        Парус, и стала седой веслами взрытая гладь.

55   Я же, пока не исчез убегающий парус, следила

        Взглядом за ним, и песок сделался мокрым от слез.

        Чтоб воротился скорей, Нереид я зеленых молила,

        Да, чтоб на горе мое ты воротился скорей.

        Значит, вернувшись с другой, ты моими мольбами вернулся!

60   Всем угодила, увы, гнусной сопернице я!

        Мол природный стоит, обращенный к просторам пучины;

        Прежде гора, он теперь волн отражает напор.

        Парус на мачте твоей я первой с него увидала

        И бегом по волнам чуть не рванулась к тебе;

65   Вдруг на высокой корме в глаза мне бросился пурпур;

        Я обмерла: не твоя это одежда была.

        Ближе и ближе корабль, подгоняемый ветром проворным, —

        Сердце трепещет: на нем женское вижу лицо.

        Мало ли мне? Для чего я, безумная, медлю на месте?

70   Новая льнет без стыда телом подруга к тебе!

        Тут уже в грудь я бить начала, разорвавши одежду,

        Стала ногтями себе мокрые щеки терзать,

        Жалобным воплем моим огласилась священная Ида,

        Так и ушла я в слезах в мой каменистый приют.

75   Пусть Елена, как я, горюет, брошена мужем,

        Мне причиненную боль пусть испытает сама!

        Жены такие теперь под стать тебе, что готовы

        С мужнина ложа бежать за море вслед за тобой;

        А когда беден ты был и стада гонял с пастухами,

80   Кроме Эноны, бедняк, жен не имел ты других.

        Пышный мне твой не нужен дворец, на богатства не зарюсь,

        И не хочу пополнять царских невесток число,