Элегии и малые поэмы - Публий Назон

        И не хочу пополнять царских невесток число,

        Не потому что Приам в семью не примет наяду

        Или Гекубе меня стыдно невесткой назвать.

85   Знатного мужа женой и хочу я стать, и достойна;

        Разве этим рукам жезл не пристало держать?

        Не презирай, что с тобой я лежала на буковых листьях,

        Больше мне будет к лицу пурпур на ложе твоем.

        Можешь к тому же меня ты любить без опаски: ни войны

90   Не загорятся, ни флот мстителей не приплывет,

        Будут с оружьем в руках Тиндариду требовать греки, —

        Этим приданым горда, в дом твой беглянка вошла.

        Выдать ее или нет? Спроси у Полидаманта,

        У Деифоба спроси или у Гектора ты,

95   Вызнай, что скажет Приам, каково Антенорово мненье,[106]

        Ибо недаром на них груз умудряющих лет.

        Для новобранца позор предпочесть отчизне добычу!

        Дело постыдно твое, праведно мужа копье.

        Если ты в здравом уме, не мечтай, что верна тебе будет

100 Та, что в объятья твои пала с такой быстротой.

        Так же, как младший Атрид, оскорбленный любовником пришлым,

        Нынче кричит и клянет брак обесчещенный свой,

        Будешь кричать и ты. Кто однажды нарушит стыдливость,

105 Больше ее не вернет: гибнет она навсегда.

        Любит Елена тебя, — но любила она и Атрида;

        Муж легковерный, теперь спит он в постели пустой.

        Преданный муж лишь тебе, Андромаха, достался на счастье!

        Брал бы ты с брата пример, — я бы осталась твоей.

        Ты же — легче листка, где ни капли тяжелого сока,

110 Легче сухого листка, ветром гонимого вдаль,

        Ты легковесней, Парис, чем в поле высоко торчащий

        Колос, который весь день солнце усердно палит.

        Помню, эту беду сестра мне твоя предрекала,[107]

        Так вещала она, пряди волос разметав:

115 «Что ты, Энона, творишь? В песок семена ты бросаешь,

        Берег пашешь морской на бесполезных быках!

        Телка из Спарты идет на погибель тебе и отчизне.

        Боже, беду отврати! Телка из Спарты идет!

        Море, корабль потопи непристойный, покуда не поздно!

120 Сколько крови на нем, крови фригийской, увы!»

        Молвила — и на бегу схватили менаду служанки,

        А у меня в тот же миг волосы дыбом встают…

        Слишком правдиво ты мне, пророчица, все предсказала:

        Телке досталося той пастбище наше теперь.

125 Пусть и прекрасна лицом, остается изменницей все же

        Та, что, гостем пленясь, бросила прежних богов.

        Ведь уж когда-то Тесей (если имя я правильно помню),

        Ведь уж какой-то Тесей прежде ее похищал.[108]

        Девственной мог ли ее возвратить молодой и влюбленный?

130 Спросишь, откуда мне знать? Знаю: сама я люблю!

        Скажешь: насилье, — и грех прикрыть постараешься словом.

        Ту и похитят не раз, кто похищать себя даст.

        А Энона верна и чиста перед мужем неверным,

        Хоть по законам твоим можно тебе изменять.

135 Буйных сатиров толпа гналась проворно за мною

        (В эту пору в лесах пряталась я от людей),

        Гнался и фавн, увенчавший рога колючей сосною,

        Там, где над кряжами гор Ида вздымается ввысь.

        Вашей строитель стены любил меня, лирою славный,

140 С бою добычей его девственность стала моя:

        Много в руках у меня волос его пышных осталось.

        Много на гладких щеках было следов от ногтей.

        Золота я и камней не просила с него за бесчестье:

        Ведь для свободной позор телом своим торговать.

145 Счел он достойной меня и сам обучил врачеванью,

        Мне к благодатным своим дал прикоснуться дарам.

        Корень любви и трава, наделенные силой целебной,

        Где бы они ни взросли в мире широком, — мои.

        Горе лишь в том, что любовь исцелить невозможно травою:

150 Лекарь умелый, себя я не умею лечить.

        Есть преданье, что сам врачеванья бессмертный создатель

        Пас ферейских коров, нашим огнем обожжен.[109]

        Помощи мне ни земля, в изобилье родящая травы,

        Ни божество не подаст, — можешь лишь ты мне помочь.

155 Можешь помочь ты, а я от тебя того заслужила:

        Я не веду на Пергам греков с кровавым клинком.

        Я твоя, и твоею была, когда мальчиком был ты,

        И до конца моих дней жажду остаться твоей.

Письмо шестое

ИПСИПИЛА — ЯСОНУ

        Слухи идут, что привел ты корабль к берегам фессалийским.

        Шерсть овцы золотой — груз драгоценный — привез.

        Если позволишь, тебя поздравляю с возвратом счастливым,

        Хоть известить меня сам должен ты был бы письмом.

5     Пусть мимо нашей земли ты проплыл, вопреки обещаньям, —

        Может быть, ветер не дал там, где хотел ты, пристать;

        Но, чтоб письмо написать, не нужны попутные ветры,

        А Ипсипиле привет было за что посылать.

        Так почему же письмо отстает от молвы, от которой

10   Знаю о Марсовых я в плуг запряженных быках,[110]

        И о мужах, что взошли на тобою засеянной пашне,

        Против которых тебе меч обнажить не пришлось,

        И о драконе, без сна сторожившем шкуру овечью.

        И о похитившей шерсть желтую дерзкой руке?

15   Если бы тем, кто верит с трудом, могла я ответить:

        «Сам он писал мне о том» — как я была бы горда!

        Впрочем, сколько бы муж не мешкал долг свой исполнить,

        Если твоей остаюсь, не о чем мне горевать.

        Но говорят, что с тобой приплыла из Колхиды колдунья,

20   Чтобы в обещанный мне брачной покой твой войти.

        Как легковерна любовь! Как хотелось бы верить, что мужа

        Я понапрасну виню в несовершенных грехах!

        К нам недавно приплыл из Гемонии гость-фессалиец;

        Чуть лишь ступил на порог, — спрашивать я начала:

25   «Как там мой Эсонид? Что он делает?» Гость мой смущенный

        В землю потупил глаза и не сказал ничего.

        С места срываюсь стремглав, на себе разрываю одежду,

        «Жив он? — кричу. — Или рок вслед призывает меня?»

        «Жив», — отвечает, но я с оробевшего требую клятвы,

30   Верить не смею, что ты жив, хоть свидетелем бог.

        Только опомнилась я, о делах твоих спрашивать стала;

        О медноногих быках Марса он мне рассказал,

        И о змеиных зубах, вместо семени брошенных в землю,

        И о взошедших из них вооруженных мужах,

35   Также о том, как погиб от усобицы строй землеродный,

        Днем одним исчерпав жизни отпущенный срок.

        Змей побежден; и опять, уцелел ли Ясон, я спросила;

        Верить надежда велит, верить мешает боязнь.

        Он же ведет свой рассказ, обо всем повествуя подробно,

40   И от искусных речей раны закрылись мои.

        Горе! Где клятвы твои? Где верность? Где право супруги?

        Факел, достойный зажечь лишь погребальный костер?

        Я не украдкой тебе женою стала: Юнона

        Брак наш скрепила, и с ней в пестром венке Гименей.

45   Нет, не Юнона, увы, не Гимен, а Эриния злая

        Передо мною несла факел кровавой рукой.

        Что мне минийцев отряд? На что мне Тритонии сосны?

        Кормчий Тифий, тебе что до отчизны моей?[111]

        Здесь ведь не пасся баран, золотою сверкающий шерстью,

50   И не на Лемносе был старца Ээта дворец.

        Я решила сперва — но судьба не к добру увлекала! —

        Стан чужеземцев прогнать с острова женским мечом.

        В битвах давно мужчин побеждать лемниянки привыкли;

        Надо бы жизнь защищать с войском отважным таким!

55   Но приняла я тебя, и в дом мой и в сердце впустила,

        Дважды здесь лето прошло, дважды зима для тебя.

        Третий созрел урожай, и, поднять паруса принужденный.

        Ты мне такие слова, полные слез, повторял:

        «Прочь увозят меня; но если дано мне вернуться, —