Живый в Помощи(Записки афганца 1) - Виктор Николаев

Виктор не удержался и напоследок признался друзьям:

— У вас тут, пожалуй, страшнее, чем у нас…

По дороге на аэродром Виктор чувствовал себя так, будто его контузило. Образ распятого в невыносимых мучениях умирающего воина, икона и крест — это неизгладимое воспоминание будило в Викторе множество чувств и мыслей, с которыми невозможно было справиться привычным на фронте усилием воли: что поделаешь? война! И жизнь, и смерть, и Бог вдруг предстали в его сознании типичного советского офицера, по совместительству — политработника, чем-то неразделимым, чем-то единственно важным и значимым по сравнению с остальными проявлениями собственного бытия.

Виктор старался переключиться на еще одну предстоящую встречу, но увиденное в госпитале никак не поддавалось забвению. Последний пакет подарков, который был собран для того, чтобы быстрее решить кадровые проблемы нескольких ребят, он передал дородному адъютанту одного из руководителей Афганской войны,

— Теперь полный набор для Володьки, — облегченно вздохнул адъютант. — Есть с чем подойти.

— Какому Володьке? — спросил Виктор.

Адъютант, забивая невыносимый запах перегара жвачкой, развалился в кресле и, раздобренный подачкой „Скобы“. великодушно поведал о ночной попойке с известным юмористом, заскочившим сюда из Союза.

— Он что — в Кабуле? — изумился гость адъютанта.

— А у нас будет? — наивно добавил он.

— Чего ради??

— Понял-понял… — осекся Виктор, осознав всю глупость вопроса.

— Будет, — гоготал непроспавшийся адъютант, — если таких же мешков на двух „бэтээрах“ привезете.

После ухода Виктора он еще минут сорок отстирывал и полоскал свои похмельные внутренности рассолом из столовой начсостава, смачно костеря капризную зажигалку, не дающую огня уже для третьей переломанной папиросы. После появившейся с первой затяжкой способности мыслить, адъютант со страстью Плюшкина стал копаться глазами и руками в добре, оставленном Виктором. Высоко оценив качество подарков и рассортировав их по принципу: кому че, кому ни че, — он наконец наткнулся взором на сиротливо лежавший рядом с добром конверт. Виктор просил адъютанта передать его лично в руки тому, кто в состоянии был „прооперировать“ давнишний газнийский кадровый и продовольственный нарыв.

„Ближайшее к верхам лицо“, развернув без интереса листок, прочло:

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА

В настоящее время в связи с полной неопределенностью о выводе войск и предстоящей замене у личного состава эскадрильи возникает много вопросов, ответы на которые получить практически негде.

Несмотря на то, что поставленная задача выполняется с высоким качеством, растет недовольство среди подчиненных из-за следующего:

1. Не были в отпуске за 1987 год 30 % летного состава

2. У 20 % летного состава 20 марта сего года выходит 15–17 месяцев без отпуска. Следовательно, к концу апреля 1988 года не имеют права летать первый и четвертый отряды, и частично второй и третий отряды.

3. К 12 марта выходит срок ВЛК (врачебно-летной комиссии) у 100 % летного состава. Нужно немедленно искать выход из данного положения, так как вследствие усталости летчиков безопасность полетов трудно гарантировать. Достаточно обратить внимание, что за 10 прошедших месяцев средний налет составляет около 500 часов на одного пилота, что в десятки раз превышает годовую норму налетов для мирного времени. А если учесть специфику работы — налет за смену одной эскадрильи 60 часов на предельно малой высоте в горно-пустынной местности при активном огневом противодействии ПВО мятежников, это требует срочного решения вопроса.

4. Не решены жилищно-бытовые условия у 40 % личного состава.

5. Повторно в Афганистане 40 % личного состава, а двое из них в третий раз, причем — пилоты.

6. Имеют боевые ранения различной тяжести 179 человек, но продолжают выполнять свои задачи.

7. Не решен вопрос о досрочной замене капитана Картачева по семейным обстоятельствам. У него дочь и сын после очередной операции (четвертой) находятся без движения в постели.

То же у капитана Третисова. Жена с тяжелым заболеванием нервной системы длительное время находится на излечении в закрытом отделении НИИ. Оба эти летчика в Афганистане повторно.

8. При полном попустительстве представителей ОРАТО (отдельной роты аэродромно-технического обезпечения) старшего лейтенанта Морозова не налажена нормальная организация питания у личного состава. По данному товарищу состоялся суд офицерской чести, где было принято решение ходатайствовать о снятии его с должности и выдворении из ДРА. Исполняющий обязанности командира роты старший лейтенант Рогачук А. (он же заместитель по политчасти) откровенно заявил, что было указание сверху из тыла ВВС о том, чтобы не давать хода этому материалу до особого указания. Чье оно, неизвестно. Мое мнение по данному вопросу такое — товарищ Морозов хочет спокойно замениться, так как у него срок службы в Афганистане истекает в марте. Это будет его очередной уход от ответственности, так он попал в ДРА за растрату в 9 тысяч рублей, являясь начальником продовольственной службы батальона в гарнизоне Вазиани Закавказского военного округа. Но с целью замести следы его отправили сюда.

В заключении хочу сказать, что поставленные задачи личный состав части выполняет и будет выполнять. Изложенные факты не результат пораженческого настроения, а результат обвального нарушения летных законов, приказов Министра обороны СССР, который может привести к подрыву боеготовности части…

— Им что там больше делать нечего?! — потянувшись до сладкого онемения в дородном теле самому себе пробубнил адъютант. Швырнув скомканное послание в угол, злобно процедил:

— Мне бы их заботы!

А Виктор, выйдя от адъютанта в легкий вечерний сумрак, моментально выкинул из головы все неприятные и брезгливые эмоции, связанные с последним визитом. И даже мысль о том, будет ли дан ход составленной им бумаге, совсем не волновала его. Что-то неизмеримо более важное и для боевых друзей и товарищей, и для него самого, и для его родных, и для этой войны, и для Родины открывалось теперь в его душе. Сострадание к умирающему в госпитале полностью обожженному бойцу, поначалу вызвавшее острую душевную боль, сейчас преобразилось в иное переживание, просветляющее и сердце, и ум, и совесть. Виктор неожиданно вспомнил глубокое детство, когда он по-младенчески лепетал, тая при этом от небывалой радости:

— Боженька, помоги всем. Боженька, спаси всех!

Безпричинная надежда на нечто лучшее и безпричинная любовь ко всем без различия непроизвольно наполнили его огрубевшую в боях душу. И он вновь переживал совершенно забытую детскую радость. Все вокруг становилось источником той радости: и ночь над Кабулом, и завтрашний день, и люди, живущие на этой грешной земле, убивающие, обманывающие, ненавидящие и любящие друг друга.

И снова бой, и снова „Аисты“

После трехдневной отвратительной нелетной погоды вышедшее из-за туч знойное солнце вновь дало „добро“ на боевые операции. Днем решили „прогуляться по Кандагарке“. Последние разведсводки сообщали о передвижениях „духов“, маскирующихся под гражданское население, вдоль этой единственной магистрали Кабул-Кандагар.

Распознавать бандитов было трудно, потому что они постоянно прикрывались женщинами и детьми, а оружие прятали под днищами автомобилей. Досмотры, когда месторасположение тайника неизвестно, отнимали много времени и оборачивались холостыми пролетами.

Возвращаясь домой после второго пустого вылета, минут за пятнадцать до подлета к аэродрому, увидели стремительно приближающегося по курсу велосипедиста. „Дух“ ехал в ту же сторону, и поэтому был спиной к экипажу. Ведущий борт, шедший на высоте около трех метров, снизился до полутора. На приказ остановиться велосипедист не отреагировал, верный признак того, что это не мирный поселянин, а ломающий дурочку бандит, привыкший играть со смертью.

— Надо восстановить летные навыки, — усмехнулся тогда командир.

Виктор не спускал глаз с приближающейся фигуры противника. Привычный к вертолетному шуму „дух“ продолжал крутить педали по правой стороне дороги, не обращая внимания на усиливающийся звук. Оставшиеся сто метров молниеносно сократились. Исчезнувший под бортом велосипедист дал о себе знать легким стуком головы о переднюю стойку шасси. Вертолет круто завалился вправо, а затем — влево с легким набором высоты, чтобы увидеть результат.

— Ювелир, однако, — проговорил летчик с заднего ведомого борта.

Удар передней стойкой шасси по голове велосипедиста был настолько безпощадно точен, что тот, всадником без головы, продолжал по инерции движение еще метров пятнадцать, и лишь после этого завалился. Борта, идущие в кильватере, болтая хвостами, поаплодировали летному мастерству командира.