Живый в Помощи(Записки афганца 1) - Виктор Николаев

— Командир зовет, — вытирая рот, проговорил он.

— Случилось что-то? — спросил Виктор.

— Случится завтра, а сейчас пошли, — радист начал стягивать одеяло.

У комэска, как это было принято, уже грелся чайник. Подходившие командиры отрядов и групп старались занять место поближе к столу. Командир эскадрильи, будучи человеком не особенно дипломатичным, сразу стал пугать всех тем, что их ожидает завтра. После чего всем присутствовавшим за чаем требовалось высказать свое мнение по поводу того, чтобы это «плохое» завтра не стало еще хуже.

— В общем так, — проговорил командир. — К нам едет «ревизор». Причем, «ревизор из-за „ленточки“. Человека три ташкентских, остальные, по-моему, из Москвы. Сейчас по спецсвязи передали. Поэтому на завтра объявляю парко-хозяйственный день: моем, чистим, драим. Вопросы и дополнения есть?

Вопросы и дополнения были. Самый щекотливый, тяжелый и подхалимский, то есть об организации стола и бани, взял на себя начальник штаба. Самый патриотично-государственный о политзанятиях и несуществующих конспектах трудов классиков марксизма-ленинизма задал Виктор. Инженер эскадрильи, имевший всегда для подобных случаев двадцатилитровую канистру „живой воды“, должен был обезпечить технический осмотр. На семнадцать часов дня назначили время „Ч“ — к этому сроку база должна быть готова к приему „ревизоров“. Самих гостей ждали к двадцати трем часам завтрашнего дня.

— Ну, я все сказал, — душевно просто произнес комэск. — Сейчас начало третьего, можете идти спать, а по дороге решите, как лучше все устроить.

К семнадцати часам база должна быть готова к приему „ревизоров“.

На „Скобу“ гости прилетали крайне редко. Последний раз аналогичная проверка была четыре месяца назад. Цель таких посещений была одна — за орденами. Ибо уже за один перелет на „Скобу“ писались наградные листы как минимум на орден Красной Звезды.

В двадцать два часа все, кому было необходимо, уже толпились у домика руководителя полетов, курили в кулак, шепотом лихословили, подтрунивали друг над другом, в общем — „отдыхали“. Чувствовалась легкая нервозность, так как борт с гостями был уже на подлетаем курсе.

Из зарулившего на стоянку вертолета высадились восемь человек. Ежась от ночного холода и спотыкаясь в кромешной темноте, в сопровождении командира эскадрильи они потянулись в сторону штаба. Командир, вторично попросивший гостей выключить фонарики, почувствовал их легкое недовольство. Тогда он пояснил:

— Видите ли, по яркому свету фонарика бьют снайперы. Хоть тяжелых последствий у нас не было, но пули посвистывают.

Аргумент прозвучал убедительно. Гости не только выключили фонарики, но и дышать стали реже. Вдруг за спиной у них, тряхнув землю, про гремел оглушительный взрыв, и в небо взвился огненный смерч высотой метров пятнадцать, а в разные стороны от места взрыва стали разлетаться куски только что прибывшего вертолета.

— Вот так-так, — единственное, что смог произнести один из окаменевших гостей. И тут же раздался голос комэска:

— Ложись!

И на песок рухнули все, кто находился в тот момент на аэродроме. Его приказ уже и не требовался — местные зарылись в песок одновременно со вспышкой, закрыв голову руками. „Духовский“ снаряд попал точно в топливный бак, так что вертолет сгорел дотла минут за десять. Один из ревизоров, придя в себя, тоскливо произнес:

— У меня же там осталась летная зимняя куртка, совсем новая…

Его горестный голос прозвучал настолько глупо в данной ситуации, что вызвал долгий нервный смех у всех, слышавших эту фразу.

Не смеялись только пилоты сгоревшего борта. А перекрестившийся командир произнес:

— Еще пару минут церемоний, и все были бы на небесах!

После этого привычного для обитателей „Скобы“ и неожиданного для проверяющих случая, намеченное для ревизии время сократилось с трех

суток до одних. Солидный план проверки урезали до трех пунктов: баня, стол и… политзанятия. „Не было бы счастья, да несчастье помогло“, — сплюнув, пробормотал начальник штаба.

Утро началось в обычном рабочем ритме. Технические представители ушли к техникам, штабные — к штабистам, летчики — к летчикам. Так как Виктор являлся заместителем командира эскадрильи и по политической части, то с ним приступил к душевному разговору молодой подполковник-„политрук“. Порассуждав министерским голосом с полчаса в курилке о ночном происшествии, он попросил Виктора собрать личный состав в классе для проведения политзанятий и напомнить при этом, чтобы не забыли прихватить с собой конспекты безсмертных трудов классиков марксизма-ленинизма.

После напоминания о конспектах, больше похожего на приказ, Виктор подскочил и, заметно нервничая, попытался дипломатично объяснить политруку, что лучше бы он не позорился и отменил глупое распоряжение:

— Товарищ подполковник, у нас сегодня первый день передышки после двухнедельных боев, да и то благодаря лишь вашему приезду. Мы понесли серьезные потери, люди нуждаются в отдыхе: постирать белье, написать письма домой, да и просто выспаться. Давайте, я вам откровенно расскажу, как и где протекает наша политучеба, а вечером, после того, как люди отдохнут, мы их соберем, и вы сами сможете обо всем с ними поговорить. Пожалуйста, не обижайтесь, но я вам как политработнику от чистого сердца говорю: так будет лучше.

Говоря все это, Виктор ходил взад-вперед по курилке, не видя лица подполковника. А когда закончил и посмотрел ему в глаза, увидел в них полное непонимание и родовую политручью спесь. Лучше бы и не смотрел…

Еле сдерживая раздражение, подполковник с металлом в голосе произнес:

— Товарищ капитан! Сейчас ровно девять часов. В девять тридцать вы соберете весь личный состав офицеров и прапорщиков эскадрильи. Солдат мы соберем позже. Я поговорю с людьми, проверю на вскидку конспекты, пусть все придут со своими партийными билетами, хотя они и без напоминания должны быть у каждого с собой.

— Товарищ подполковник, я вас предупредил, а вы не согласились. Теперь пеняйте на себя, — Виктор повернулся и вышел, провожаемый вдогонку криком уже почти не владеющего собой подполковника:

— Вот это расхристанность!

Личный состав начал собираться в классе не в девять тридцать, а на час позже. Сорок пять минут Виктора, стучавшего во все комнаты, спрашивали в своем ли он уме, не ранен ли в голову, а если нет, то ему надо эту голову тотчас оторвать, и тут же всем, что попадалось под руку, стремились выполнить угрозу. В четырех комнатах из шестнадцати сразу пообещали лишить жизни, если зайдет еще раз, а в двух — резонно заметили, что если подполковнику надо, то пусть сам приходит.

Войдя в единственный на всю „Скобу“ класс, Виктор доложил хмурому, раздувшемуся от гнева проверяющему, что сделано все возможное. К двенадцати часам из восьмидесяти шести человек по штату в классе сидело девятнадцать. Почти все были неумытые, нечесаные, спросонья, в тапочках, курили в кулак и, не обращая внимания на подполковника, без конца переспрашивали:

— Витек, надолго эта тягомотина?

Вместо конспектов в руках виднелись только пачки с папиросами. Подполковник произнес одну-единственную фразу:

— Коммунисты среди вас есть?

— Кто? — переспросил, зычно икнувший и не пришедший в себя после сна, один из летчиков. А Гена из поисково-десантной группы, видимо, не поняв сути вопроса или думая о чем-то своем, с готовностью ответил, привстав:

— Сейчас позовут. Я уже дал команду.

Политзанятия были сорваны. Быстро удалявшемуся из класса ночному гостю в спину неслось:

— А жрать когда привезут? Колонны с харчами из Кабула нет больше месяца.

Час спустя Виктор отчитывался за сорванные политзанятия, за разболтанную партийную дисциплину, за хранение партийных билетов, благо он успел раздать их всем партийцам по карманам. До этого они хранились в железном чемоданчике. Ребята просто боялись их потерять в ежедневной боевой суматохе.

Три года назад в одном из гарнизонов произошло нечто подобное. На разведвыходе десантник при ранении потерял партбилет. Вернее, с него, раненого после подрыва на мине, была сорвана обгоревшая одежда, и уже полуголого ребята дотащили до гарнизона. Узнав о потере партбилета, насмерть перепуганный командир послал всю роту на его поиски. С утра до вечера прощупывали пальцами место боя, и все-таки нашли злосчастный документ. Но вместе с ним на базу принесли еще двоих раненых, подорвавшихся на других минах.

Осмотрев партийную документацию, подполковник нашел кучу недостатков. К ним же был отнесен и плакат над кроватью Виктора — „Меня все равно хрен победишь!“

— Так уж никто и не победит? — зло усмехнулся проверяющий, с удовольствием записывая Виктору строгое партийное взыскание. — Выходит победил, а?