Тридцать девять и девять (СИ) - Джим Вестван

отворачивался. Он смотрел, как держит она стакан в своей бархатной руке и подносит его к губам. Теперь он видел только эту маленькую красную губку, вытянувшуюся по прозрачному стеклу. Было уже совершенно ясно, что на месте ее граненого стакана сейчас появится кое-кто другой.

Данил едва дождался, когда юная пьянчужка оторвется от его стеклянного соперника, нервно забрал у Элины стакан, с грохотом поставив на тумбочку, схватил ее и жадно присосался к губам. В ответ она только открыла совершенно расслабленный рот и обвила его шею своими гибкими руками.

С Элей творилось нечто необыкновенное. У нее закатывались глаза, ее била крупная дрожь, заставлявшая сильно напрягаться живот. Зачем она так напилась! Она же похожа на какую-то тряпку! Но она ничего не могла с собой поделать, она практически теряла сознание, всеми легкими вдыхая исходящий от него запах сигарет и одеколона, она водила руками по его гладкой спине и запускала пальцы в мягкие волосы. Его теплые уверенные руки скользнули под халат. Она должна остановить его! Эля уже вдохнула, чтобы это сделать, но только застонала на выдохе — это слишком хорошо! Она еще немножко подождет, ведь ничего страшного еще не происходит… Хотя нет! Кажется, наступила невесомость…

Не отрываясь от ее лица, Данил слегка привстал и одним уверенным движением положил ее ноги на кровать. Он закрыл глаза, он больше ничего не хочет видеть и слышать. Он сделает это сейчас или никогда. Вернее, только сейчас! Он все равно уже не сможет себя сдержать. Почувствовав приятную тяжесть его тела, Эля немного собралась с мыслями. Но она ничего не видит! Его лицо закрывает ей весь обзор. Как же она очутилась в таком дурацком положении?.. Ее ноги беспомощно раздвинуты, и колени Данила уже находятся между ними.

— Ну все! Перестань, ну… хватит! — Эля попыталась его оттолкнуть, но он схватил ее руки и прижал к подушке. — Отпусти меня! Ну пожалуйста!

Она уже окончательно пришла в себя, и ей стало страшно. Данил прочно удерживал ее, прижимая к кровати. Эля отчаянно дернулась всем телом, но от этого он окончательно рассвирепел.

Внезапная боль заставила ее дико закричать. Он шумно дышал, нагнув голову к самому ее лицу. Она сделала еще одну попытку освободиться, но он резко, часто задергался, делая ей еще больнее. Эля мотала головой, сжимала зубы и выла от боли и ужаса, она изо всех сил кусала его руку, но он никак не реагировал, и это пугало ее еще больше.

Все закончилось довольно быстро. Она больно ударила его пяткой под колено, и Данил сел от неожиданности. Извиваясь и продолжая завывать, Эля в панике выползала из-под него, округленными от ужаса глазами глядя на открывшуюся картину, и Данил быстро закрылся простыней.

— Все, перестань орать! Да все уже, успокойся!

Но она, подняв на него полный ярости взгляд, стала изо всех сил бить его ладонями по лицу.

— Скотина ты! Свинья! Зачем ты!..

Данил схватил ее руки и сжал так, что она снова вскрикнула. Ему было больно, и он тоже разозлился. Эта святая невинность притащила его в свой сарай. Она заставила его раздеться догола и сама приперлась почти голая, в этом своем свободном халатике! Она напоила его вином и демонстрировала свои паучьи ножки! Она позволила себя целовать и шарить под этой символической тряпкой! Она разлеглась перед ним как настоящая шлюха, и когда он уже начал делать то, к чему она так сильно стремилась, она вдруг передумала. И теперь, после того, как он не смог по ее желанию остановиться, бьет его по лицу, обзывая последними словами! Да он сейчас врежет ей так, что вылетят ее куриные мозги!

Но Данил вдруг рванул ее на себя, заставив ткнуться лбом себе в грудь, и, прижимая к плечу ее голову, сказал:

— Что «зачем»?! Зачем! Понятно же, что я люблю тебя.

Он сказал это первый раз в жизни, раньше у него никогда не поворачивался язык. А сейчас это прозвучало как нечто само собой разумеющееся. Впрочем, она этого уже не услышала.

Эля громко всхлипывала, и ее прохладные слезы капали ему на живот. Данилу показалось, они просидели так очень долго, пока она понемногу перестала плакать и, внезапно выпрямившись, сказала:

— Ну все. Иди теперь. Ты же получил, что хотел!

Данил такого не ожидал.

— Эля, ты слышала, что я сказал?..

— Слышала! А я тебя — ненавижу! Видеть тебя не могу!

— Эля…

— Да уйди уже отсюда! — пихнула она его ногой, и Данил резко встал, начиная натягивать противные мокрые вещи, но снова к ней повернулся.

Ее спутанные черные волосы разбросаны по плечам, лицо — еще мокрое от слез, и немного опухли глаза. Она же действительно необыкновенная!..

— Послушай…

— Я знаю! Я сама виновата. Проваливай!

Данил хлопнул дверью и пошел вниз. Отлично, что она это знает! Он действительно получил что хотел, и если ее что-то не устраивает, пусть остается и спит здесь одна, по соседству со своей хозяюшкой! Он почувствовал тупую боль в предплечье и посмотрел на руку. Два полукруга ровных фиолетовых пунктирных отпечатков. Что, эта бешеная кошка его укусила?!

Элина снова начала плакать. Его шаги затихли, он ушел… Зачем он это сделал? Чего он добился? Она же теперь его ненавидит! Теперь он на первом месте среди самых ненавистных ей людей! И никого больше нет рядом с ней, нет даже ее брата, который мог бы за нее заступиться! Теперь она совсем одна, униженная и оставленная здесь со своим позором. Обманутая беспомощная дура! Она может только лежать на этой колченогой кровати, плакать и ненавидеть его. А ему — наплевать на эту ненависть, сейчас он здорово повеселится, рассказывая все своему дружку, этому горластому гитаристу! А завтра он найдет себе следующее развлечение. Он будет рассказывать эти свои истории, кататься на катерке, пока не добьется своего от такой же легковерной идиотки…

Эля ревела все громче, уткнувшись в свою жесткую подушку. Ей было нужно пойти вниз и нагреть воды, но она не могла двинуть ногами, ей было больно и без всяких движений. Ей вообще было больно шевелиться. А как отвратительно это выглядит — то, что она увидела, когда уже села. Она не думала, что это может иметь такую форму! Еще и ее кровью испачканную… Она представляла себе это совсем по-другому. И как только она могла так доверчиво себя с ним вести? Как он вообще мог ей нравиться? Эх, если б она могла уехать сейчас же! Уехать от этого стыда и больше никогда