Жрецы (Человек и боги - 2) - Валентин Костылев

Рувим покраснел. Возрадовалось его сердце. Он с уважением и трепетом смотрел теперь вслед идущему впереди атаману.

- Видать - советоваться будем. Тяните атамана на тот берег... Рыхловского зорить, - науськивал товарищей Сыч. - Самый главный лишай он на белом свете. Господи, что же это за сукин сын такой уродился?! Не умру я, детушки, спокойно, пока не отомщу за Степаниду! Зарежу я Фильку, я печенки его по сучкам развешаю - клюйте, галки, вороны, сороки! Долбите его!

Турустан, слушая Сыча, погрузился в размышления:

"Цветок беленький лесной, Мотя моя дорогая! Как же должен я о тебе сокрушаться! Поля и леса родные, девушки и парни, старики и старухи! Турустан сдержит клятву и вырвет у злодея, коршуна в облике человечьем, свою невесту. Отомстит он и за отца своего, и за мать родную, и за всю мордву!"

У Рувима были свои мысли:

"Защитники христианства, - думал он, глядя на Макарьевский монастырь, - чего добиваетесь?! Почему ополчились на нас, на евреев? За что страдает мой отец? Чем провинился он? В талмуде говорится: "Негодует на нас небо за наши грехи, а мир за наши добродетели". Отец, кроме добра, никому ничего не делал. Неужели ему суждено погибнуть за свое доброе сердце?!"

Трудно было удержаться от грустных мыслей, идя по пустынному берегу Волги и слушая унылый осенний водоплеск. Каждому хочется жить спокойно, не страшась никого. Каждый бы с радостью поселился где-нибудь на постоянное житье, обзавелся бы семьей, но... все эти люди - беглые преступники. Сам Михаил Заря был бы в торговле умнейшим из купцов. В Нижнем только и разговору о том, что разбойники доставили "порядочнее всех прежних артелей" соль для Строганова. Но попробуй явись Михаил Заря к губернатору, покайся в своих поступках и попроси у него работы, - все одно каторга, если не хуже.

Закон неумолим: "Буде приведут разбойника - его пытать. Буде он с пытки повинится, что он разбойничает впервые, а убийства не учинил, у того разбойника за первый разбой отрезать правое ухо, да в тюрьме сидеть три года, а животы* его отдать истцам. После тюрьмы посылать его в кандалах работать всякие изделья. А ежели первый раз и с убивством - тех разбойников и за первый разбой казнить смертью".

_______________

* Имущество.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Совет держали в рыбачьей сторожке: Михаил Заря, Ванька Каин, цыган Сыч, есаул Зари уральский башкир Хайридин, Рувим, Турустан и какой-то поп-расстрига. Спор был большой. Ванька, всем на удивление, стал доказывать - необходимо до ниточки обобрать Макарьевский монастырь. Михаил Заря смотрел на него недобрым взглядом.

- Как же нам грабить монастырь, когда монахи зла ватаге не делают, а многие из них даже помогают? И зачем нам золото? Ни больному не приносит пользы золотой одр, ни неразумному - большое счастье. Нам нужен хлеб, мир в нашем стане, а коли мы озлобим монахов - не житье уж будет нам тут. И кормить они нас не станут.

При слове "золото" Ванька краснел, потел и бил себя кулаком в грудь, уверяя, что в Москве за золото можно любую душу купить, даже сенаторскую. Глаза его делались мутными, словно от вина.

Примирил атамана Зарю с Ванькой Каином расстрига, сказав:

- Не поддавайся соблазну, раб Иоанн! Лучше жить бедняком, нежели обобрать обитель. Мир - что огород, - все в нем растет. Под небом много и других кладов земных. Не обижайся на монастырь! Где нашего не пропадало?! Поверни острие глаза своего на имение бывшего царицына любовника, ныне отдыхающего на покое в дареной ему царицей усадьбе, в Работках... Богат он. Звать его Алексей Иванович Шубин... Сего доброго христианина едва ли можно нам оставить без нашего внимания...

Ванька Каин от радости засмеялся, пошлепал попа по заду:

- Свет христов просвещает всех!

Повеселели и другие.

- Вельможу тем мы не обидим, - сказал с улыбкой и Михаил Заря, - все пойдет в дело: богу на свечу, царю в подать, нам на пропитание...

Посыпались шутки. А в это время к костру приблизился один высокий худой монах, приведя с собой дюжего детину, только что пожаловавшего в монастырь беглого крестьянина. Был он белокур, молод и простовато весел.

- Как тебя зовут? - обратился к нему Заря.

- Кого? Меня? Василием.

- Чей родом?

- Из-под Нижнего, деревни Монастырки...

- Попал сюда как: охотой или неволей?

- Утек по нужде, от рекрутчины.

- Души не губливал?

Глаза Михаила Зари сощурились; он пристально вглядывался в лицо присоединившегося к ватаге.

- А что?

- А коли придется - погубишь?

- Нужда заставит - отчего не так?! Согрешу.

- Присягнешь мне служить верой и правдой?

- Присягаю. Вот тебе крест честной!

- Молись на все четыре стороны.

Заря поднялся со скамьи. Встали и все другие.

- Присягаю не щадить жизни своей за атамана и товарищей. Попадусь никого не выдавать... Умирать одному за всех...

Он послушно повторял слова присяги за атаманом.

- ...Будут истязать - стану молчать. Резать будут - буду нем как рыба.

- ...нем, как рыба...

- ...А нарушу присягу - быть мне убитому, как собаке.

Взгляд атамана смущал Василия. Парень подсмаркивался, вертел головой.

Впрочем, Василий оказался малым со смекалкой. При людях он не высказывал атаману всего. И только после присяги отвел его в сторону и по секрету на ухо сообщил, что у него важное дело: он, Василий, своими глазами видел, как губернаторовы люди и монахи грузили в Нижнем в одну из расшив оружие и церковную утварь. И слышал он, что-де расшиву эту отправляют губернатор и епископ. А идет она в некое место повыше Макарьева. И предназначено оружие в чувашские и мордовские земли для воевод бить разбойников, а утварь для вновь строящихся храмов. С тою расшивою плывут также пристав, малая команда человек в десять да монаха два и несколько бурлаков.

Василий крестился в сторону монастыря и клялся до хрипоты, что не врет, что расшива эта скоро будет даже у самых макарьевских песков.

Крепко задумался Михаил Заря, заходил, нахмурив брови взад и вперед по берегу. Он строго-настрого приказал парню до времени хранить то, что он знает, втайне.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Поздно ночью, у костра, Рувим и Турустан знакомились с башкиром.

Хайридин помнил, как объезжали башкирские деревни какие-то "бояр" на тройках, собирали сходы, поили башкир вином, давали им разных товаров. Народ удивлялся - откуда ему привалило такое счастье. А после больших пиров и веселья - "бояр" заставили башкир подписать бумагу. Ну как же таким людям не подписать бумаги? И "бояр", уезжая, давали башкирам деньги, и башкиры благодарили аллаха за нежданное счастье. А потом... потом... деньги вышли, в лесах понастроены были новые избушки, в которых поселились злые и дерзкие люди, а с ними пришли и попы, чтобы крестить башкир. И оказалось нежданно-негаданно, что лес и землю башкиры якобы продали ласковым "бояр"... Башкиры не могли больше сеять хлеба, не могли рубить себе дров, и, когда наступила холодная и голодная зима, они поняли, почему так ласковы были с ними "бояр". Хайридин и многие другие его односельчане взяли луки и стрелы и пошли выгонять из своей земли нахальных и злых людей, захвативших их села и поля. Тогда царица прислала солдат, и они огнем уничтожили многих и многих башкир. Остальные разбежались в разные места. Так же поступил и Хайридин. Он не захотел жить в неволе у царских купцов и ушел на Волгу. Вот каким образом и оказался он в ватаге у Михаила Зари.

Тихо потрескивал валежник, искры улетали в темноту, в сторону Волги. От воды прохладило - тихо шуршали волны в сухих водорослях. На макарьевской колокольне колокол торопливо отбивал конец всенощной.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Утром Михаил Заря передал своим товарищам рассказ Василия, при этом заявил:

- Шубин в Работках подождет. Никуда не денется.

Снова разгорелся спор. Ванька Каин опять на дыбы! Зачем-де нам трогать государев корабль? И чего ради нам ввязываться в дела язычников?! И черт с ними, и с оружием! Пускай подавятся им воеводы! Пускай перебьют хотя бы всех чувашей, черемисов и мордву! Не разбойничье это дело. Какая нажива ватаге от оружия и от поповских риз?! Куда их! Бунтовать Каин отнюдь не желает.

Михаил Заря слушал его и грустно качал головою: "Ну и ну, московский вор!" Когда Заря выразил Несмеянке желание познакомиться с Каином, он думал о Каине совсем иначе. Он считал, что Каин сообщит что-нибудь новое о власти; прояснит ум волжской вольнице; даст понятие, как жить бездомному люду дальше? Не будет ли какого снисхождения у властей вольным людям? Многие ведь рвутся к раскаянию, к оседлой жизни, но... есть ли на милость царицы твердая надежда? Ванька Каин - московский житель, много слышал, много знает, и вдруг... такая ошибка! Надежды на лучшее может ли поддержать в измученной разбойничьей душе этот жалкий воришка?!

Сыч озабоченно следил за выражением лица своего атамана. Не он ли дал честное атаманское слово помочь мордве? Сыч начал волноваться. Он догадывался, о чем думает Заря. Всем известно, что атаман многого ждал от встречи с Каином. И в Лысково-то устремился с низов едва ли не ради этой встречи с знаменитым московским вором. Он сам, Михаил Заря, тоже ведь устал. Признавался друзьям. Два десятка лет ведь скрывается он от губернаторов и воевод как затравленный зверь.