И в сумерках придёт рассвет - Надежда Черпинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, друг мой, – произнес Эктавиан, помолчав, – видно, это моя вина… Ведь я поведал тебе об Эрсель и Джайне, и, когда ты смеялся надо мной, говоря, что я влюблен в них, сказал, что сам ты угодишь в такую историю. Прости, Лиарин! Любовь делала меня сумасшедшим, а тебя и вовсе сделала безумным. Наш народ не поймёт тебя. Особенно, Владыка Элиран. А уж Лиадран! – Эктавиан умолк, осознав размеры бедствия.
– Ты не виноват, – возразил Лиарин. – То была судьба, и ты стал лишь её покорным слугой. Что до нашего рода… Я знаю, что вызову у них бурю негодования, особенно у князя Элирана и княгини Лаяны, но я уже не могу иначе. Я бы отрёкся от своего бессмертия, если бы это было в моей власти, но от любви к Эрсель я не отрекусь! А Лиадран… мне жаль её! Но я никогда не давал ей обещаний. Она ждала от меня нежности, потому что все с детства твердили ей, что мы созданы друг для друга. Если мне не простят мою любовь, я уйду отсюда. Впрочем, всё равно уйду… Я должен найти её, даже если сама Мара не желает этого.
– Вот что, с этим повремени! Ты ведь не знаешь, куда тебе идти? Так что, как говорит госпожа Лаяна, подожди – и время даст тебе ответы на все вопросы. Вдруг, Мара вернётся, или ты получишь какой-нибудь знак о том, где тебе искать её…
– В этом ты прав, – согласился Лиарин. – Если Великий князь меня не выгонит, то пока останусь здесь. В мире людей для эльфа мало приятного! Там уже зима… А в Мангаре на меня смотрели как на ходячее чудовище, будто у меня четыре головы и на каждой по три глаза. И это в Северной столице, где Элдинэ – нередкие гости! Неприятно, знаешь ли… Но это не остановит меня. Я буду искать Эрсель, покуда не найду!
– Да... Кто бы мог подумать, что так выйдет, когда она только появилась здесь… – задумчиво промолвил Эктавиан.
– Я мог подумать! – горько ответил князь Лиарин. – Я понял это, когда увидел её первый раз. Я вдруг вспомнил всё то, что ты рассказывал о Маре, и сердце моё тогда наполнилось каким-то странным, необъяснимым чувством. В тот миг я понял, что это ОНА – моя Судьба, и мне стало страшно! Я поспешил тогда уйти. Почти сбежал! Я даже не захотел открыть ей своё имя. Мне было действительно страшно – я чувствовал, будто падаю в бездонную пропасть и тащу за собой Эрсель. Я надеялся убежать от этой гибельной любви, но как я был глуп. От любви сбежать невозможно. Наш с Марой приговор был подписан в тот миг, когда я вернулся с полдороги, укорив себя в неучтивости, чтобы назвать ей своё имя и пожелать доброго пути. Вот тогда всё и было решено, но понимаю я это только теперь.
Эктавиан присел рядом и положил руку на плечо Лиарина.
– Да, друг, – сказал он, – попал ты в историю! Такого давно уже не случалось в Лейндейле. Но что поделаешь, так уж произошло. Знай, даже если все в Эльфийской Долине отвернутся от тебя, я навсегда останусь твоим другом! А сейчас тебе надо отдохнуть и прийти в себя. Ты всё-таки теперь дома, на родине, хоть ты и пошёл против её законов… Так что идём ко мне! Приведёшь себя в порядок, Элинэль накормит нас завтраком, а вода из озера Лианэли (у меня немного дома припасено) вернёт тебе силы и бодрость.
– А Лиадран у тебя в гостях быть не может? – спросил усталый эльф, грустно усмехаясь.
– А что? Страшно? – рассмеялся Эктавиан.
– Боюсь, что я сейчас не готов выдержать порыв её гнева, – поддерживая друга, невесело засмеялся Лиарин.
– Ладно, мы с Элинэлью защитим тебя, если что! – успокоил Эктавиан. – Идём домой!
И эльфы быстро зашагали по лесу.
Работа в «Трёх чёрных кошках», мягко говоря, не доставляла Маре удовольствия, но платили исправно и хорошо – хватало и на жильё, и на еду (а есть теперь приходилось за двоих), и на то, что бы купить зимнюю одежду.
Декабрьский снег уже укутал мир белым покрывалом.
Мару воротило от вечно пьяных посетителей трактира, от затхлого воздуха, не выветривающегося из нижних комнат, но, как ни странно, она чувствовала себя здесь вполне уверенно. И легко могла одной фразой усмирить слишком уж прилипчивых постояльцев. Стоило кому-то распустить руки или язык, Мара спокойно глядела им в глаза и говорила что-нибудь вроде:
– Господа, будьте добры, делайте свой заказ и скажите, что принести вам на ужин! И имейте в виду – я в меню не вхожу!
То ли в голосе её, то ли во взгляде было что-то сдерживающее этих пьяных мужланов. Вскоре она заметила, что к ней относятся более уважительно, чем к другим помощницам Гектора. И те, кто бывал здесь часто, уже не позволяли себе вольностей по отношению к Маре Джалине. Так было до того злополучного дня в начале января, когда всё и случилось…
Подвыпившая толпа в тот вечер была как-то особенно озлоблена. Бранные слова сыпались, как снег на улице, пока Мара, бегая меж столов, разносила заказы. Она чувствовала себя не очень хорошо. Эльфийские дети развиваются быстрее людских, и все «прелести» беременности уже давали о себе знать. С каждым днём Маре было всё труднее работать.
Джалина испуганно обернулась, услышав крики и шум за спиной. В углу начиналась драка. Кто-то перелетел через стол и грохнулся на пол, но тут же вскочил.
Пьяная толпа взревела от восторга. Всё как-то вдруг пришло в движение, каждый хотел рассмотреть, что происходит.
Мара с замиранием сердца наблюдала за потасовкой.
– Да разнимите же их кто-нибудь! – воскликнула она, не сдержавшись.
Но её одинокий возглас потонул в гуле голосов кричавших: «Давай, Каран! Давай! Врежь ему, Джейкоб!»
Огромный детина Джейкоб швырял молодого и невысокого Карана как пушинку. Но Каран был шустрее. Он наскочил на спину громилы, повис как рюкзак, и обеими руками сжал его шею, пытаясь задушить.
Тут дело дошло до поножовщины… Изрядно побагровевший Джейкоб, которому не удавалось стряхнуть с себя Карана, схватил со стола нож и воткнул его парню в бок. Тот упал на пол, и, наконец, несколько мужчин оттащили от него Джейкоба.