Граф Никита Панин - Зинаида Чиркова

Может быть, она кричала и не так связно, фразы вылетали из ее румяного рта отрывисто и беспорядочно…

Все поняли, против кого направлен гнев императрицы. В ее характере — напасть сперва на ни в чем не повинного человека и только потом ударить по главному противнику…

Аннушка с удовлетворением посмотрела на великую княгиню. Щеки той покраснели от нанесенного публично оскорбления, но держалась она спокойно, так, словно бы упреки императрицы вовсе не ее касались и в ее гневе виновата вовсе не она. А ведь только у нее одной лиловое платье, и это-то платье стало предметом зависти Елизаветы. Женская натура императрицы не выдержала, и весь запас своего отборного красноречия она вылила на головы всех, имея в виду лишь одну…

Машеньке наскучил громкий и гневный голос, спины придворных закрывали от нее императрицу, и она бродила взглядом по лужайке в поисках цветов. И вдруг увидела, как от дерева к дереву перебегает кучка острых иголок и черная мордочка с блестящими бусинками глаз шныряет между высоких стеблей травы.

Замерев от восторга, она дернула Аннушку за руку и молча показала ей глазами на ежика.

Но Анна только кинула взгляд на зверька и снова отвернулась. Она вся была наполнена мстительным чувством и не отрывалась от созерцания жертвы императорского гнева. К ее сожалению, Екатерина никак не выдавала своей обиды. Хоть и покраснела, да держалась спокойно и никак не показывала досады. А Аннушке хотелось, чтобы ей, великой княгине, еще больше досталось от Елизаветы.

Ежика увидел и старый шут двора Аксаков. Машенька только глазами показала ему на шныряющую мордочку.

И голова старого шута заработала. Чтобы потешить императрицу, он всегда был готов на шутки и на диковины.

Стащив с головы свой дурацкий колпак, он бросился за ежиком. Тот свернулся в клубок и мгновенно очутился в ладони Аксакова. Всюду у этого клубка были одни лишь острые иголки.

Аксаков протиснулся сквозь толпу придворных и низко поклонился государыне:

— А погляди, матушка, что я тебе тут припас, — заверещал он своим высоким надтреснутым голосом.

Елизавета глянула на руку Аксакова. Ежик, почувствовав тепло и безнаказанность, развернулся и высунул свою острую мордочку.

— Мышь, мышь, — в ужасе завизжала императрица и со всех ног бросилась к своей палатке. — В Тайную канцелярию его, — бросила она на бегу, путаясь в высокой траве парчовыми юбками и едва не падая.

Два гвардейца тут же скрутили руки старику и потащили его в глубь леса. Там стояли наготове возки для возможных арестантов…

Императрица скрылась в своей палатке, где ей подали обед. Она не пригласила к своему столу никого из приближенных. Даже Шуваловым пришлось на этот раз удовольствоваться лишь скучным обедом.

Аксакова приговорили к ссылке.

А княгиня очень спокойно прошла в палатку, приготовленную для нее и ее приближенных, весело и ласково приказала подавать обед и ни разу не споткнулась ни в слове, ни в улыбке. Словно бы и не о ней шла речь в ругани Елизаветы. Да и императрица, ругаясь, как скверный извозчик, не упомянула имени своей невестки — не перешла ту грань, за которой кончаются все отношения и начинается открытая война.

Не впервые так унижали и оскорбляли великую княгиню. Екатерине хотелось рыдать и грызть от бессильной ярости ухоженные ногти. Но она держалась весело и светло, дарила всем улыбки и остроумие, а заодно и мелкие сувениры, крохотные подарочки, которыми уже привыкла подкупать своих приближенных. Везде и всегда она находила повод подарить пусть незатейливые вещицы — браслет с яшмой, табакерку с простым агатом, веер из слоновой кости, ручку к трости, но всегда умела сопроводить милые пустяки ласковыми и ободряющими словами. Правда, потом Екатерина думала иначе. Поток ругательств не лучше императрицыных изливался в ее душе и сердце, но на людях она вела себя настолько благопристойно, настолько тактично и деликатно, что все приближенные, и в особенности те, кто бывал на ее приемах иностранных послов, находили великую княгиню очаровательной, обворожительной, щедрой и чрезвычайно остроумной.

Она нравилась придворным, нравилась всему окружению. Это и была ее главная задача. Единственный человек, кто разглядел ее ласковое лицемерие, кто понял, познал ее холодную и черствую душу, умение интриговать и нравиться, — был ее совсем молоденький муж Петр Федорович. Он-то знал, как расчетлива его молодая жена, прибегал к ее услугам, когда нуждался в решении проблем по управлению Голштинией. Она выручала его. Но души в их отношения, в их жизнь она не вкладывала. Петр чувствовал это, хотя и не мог связно объяснить, в чем суть этой коварной и расчетливой спутницы, навязанной ему в жены. Сам простой и прямодушный, он находил, что его грубые голштинские солдаты гораздо лучше и добрее, чем все придворные, широко пользующиеся милостью императрицы. Влюблялся во всех подряд. Прежде всех выделил маленькую красавицу фрейлину Лопухину, дочь той самой Евдокии, что так пострадала от ревности Елизаветы и которую, конечно же, удалили от двора. Что прикажешь делать молодому сердцу, если не по душе жена, если рядом с ней кровь не зажигалась, не кипело сердце, если с ней он мог быть таким же бесчувственным, как старое кресло или дубовый стол. Но даже кресло согревалось от тепла человеческого тела, а от жены исходил такой холод, что не мог согреть его сердце…

После пышного и веселого обеда, данного придворным, Екатерина задумалась о причинах немилости Елизаветы к ней, своей невестке, которую сама выбирала в подруги наследнику…

Поначалу все складывалось хорошо для маленькой принцессы, когда она прибыла в северную столицу. Великая княжна очень старалась заслужить благоволение красавицы-императрицы, искренне восхищалась ее блестящим двором, утопавшим в восточной роскоши и неге, которых Екатерина не видела в своем захудалом немецком герцогстве.

Едва Екатерина, крещенная в православие, заболела, как Елизавета взялась сама ухаживать за тощенькой принцессой, столь слабой здоровьем. Воспаление легких — очень серьезная болезнь, все опасались за жизнь четырнадцатилетней девочки, перенесшей длительное путешествие зимой и простудившейся из-за того, что ночами она старательно учила основы русского языка. Да, Екатерина простудилась только потому, что босиком шлепала по холодным полам дворца, где не было и намека на уют и тепло. Из всех щелей дуло, огромные окна пропускали не только свет в комнаты, но и тепло от печей наружу, пуховики увеличивали жару и духоту, а стоило вылезть из-под них, как холод охватывал все тело.

Екатерина лежала в жару, истомленная болями, и Елизавета не отходила от девочки. И вздумалось же матери Екатерины, принцессе Цербтской, в это самое время отнять у дочери великолепную голубую материю, затканную серебром, которую ей подарил еще король Фридрих в их последнее свидание в Берлине.

Елизавета ничего не сказала, но видела, как огорчилась бедная девочка, даже слезы показались. Но маленькая принцесса лишь со вздохом отправила матери материю.

Елизавета приказала прислать Екатерине несколько кусков такой ткани, о которой и не могла мечтать ее мать…

«Бедное дитя, — думалось Елизавете, — уж если мать в это роковое время, во время такой тяжелой болезни может доставлять дочери огорчения, стало быть, не очень-то прикипела сердцем к своему ребенку принцесса Цербтская».

Оказалось (выяснил это путем перлюстрации писем принцессы Бестужев), принцесса Цербтская не только бессердечная мать, но еще и шпионка, и интриганка. Фридрих пообещал ей аббатство, если она уговорит окружение Елизаветы служить именно ему, Фридриху…

С позором выгнала императрица мать Екатерины сразу же после свадьбы дочери. Она искренне старалась стать достойной матерью Екатерине, надеялась на взаимную приязнь со стороны маленькой принцессы. Екатерине удалось выйти чистой, без подозрений, из всей этой истории. Главной целью Екатерины как супруги наследника престола оставалось сделать Елизавету бабкой, произвести на свет наследника и тем обеспечить династии Романовых достойное продолжение. Прошло уже пять лет, а плода от брака Екатерины с Петром все не являлось. Вот и бесилась будущая бабка, нынешняя свекровь Екатерины. А тут еще долги великой княгини…

Первые тридцать тысяч червонцев, полученные Екатериной к свадьбе, кончились довольно скоро. Наряды и удовольствия матери стоили дорого. После смерти мужа, герцога Цербтского, принцесса пустилась во все тяжкие. Она уехала в Париж и там под именем графини Ольденбургской вела жизнь, которая не делала чести ее дочери. Она сблизилась с дворянином по имени Пуйи, с которым познакомилась в Гамбурге у его родственника Шампо, резидента Фридриха в этом городе. Путешествие с Пуйи по Германии и Голландии стоило кучу денег, но не ей — у нее их просто не было, а дочери… Она поставила свой дом на широкую ногу, в ее салоне бывали все знатные люди Франции, ей требовалась ложа в придворном театре, ее экипажи были лучшими в Париже. Все долги она записывала на счет дочери. Доходы же герцогства Цербтского были конфискованы Фридрихом, и это больно ударило по отношениям Елизаветы с невесткой.