Тудор Аргези - Феодосий Видрашку

в Париж. Но соблазн тянет ее в Монте-Карло, чтобы умножить свои тысячи, ведь она уже узнала, что на эти деньги и двух недель в Париже не проживешь… В Монте-Карло за пять минут Романица осталась ни с чем. Упрямая девушка не пала духом и все же добралась до Парижа. Стучалась то к одному концертному богу, то к другому, и — о ужас! — она убедилась, что их прежде всего интересует не ее голос, а ее ноги. «Выше! Выше!» — кричали они, когда она пела на сцене, пританцовывая. Она думала, что надо ноту брать выше, а «боги» издевательски требовали подымать ноги. Она плакала, вытирала слезы и отправлялась искать другое место. Места певицы она так и не нашла. И тогда Романица вспомнила, что она умеет издавать тот неповторимый свист, который звучит в ее родном краю на берегах реки Арджеш, в предгорьях Карпат. Первое же выступление принесло громадный успех, аудитория сходила с ума, пресса стала называть Романицу «карпатским соловьем».

«Карпатский соловей» мерз в небольшой комнате в квартале Нотр-Дам. В огромном не по размерам комнаты камине тлел корень желтой акации. Это Аргези по запаху дыма узнал. Романица не стала рисовать радужные картины: найти здесь работу гораздо сложнее, чем в Бухаресте, потому что сюда за «счастьем» едут отовсюду, а «собаки с теплыми калачами на хвосте»[22] и тут, как и в Бухаресте, почему-то не попадаются. Но возвращаться домой ни с чем неохота, да и потом что там делать?

— Я тебе сказала все это не для того, чтобы напугать, а для того, чтобы ты сразу же все знал. Но не расстраивайся. В самом худшем случае научишься и ты свистеть.

Перед тлеющим камином раздался разбойничий свист, потом комната наполнилась звуками свадебных весенних трелей всех пернатых обитателей Бэрэгана и Карпат. Аргези мысленно перенесся в свои родные края: в Бухарест, на родину Галактиона в телеорманскую долину, к берегам Арджеша. Он вдруг вспомнил степную дорогу среди кукурузного поля в Бэрэгане, писк оставшихся без родителей дрофят.

Романица ожидала, что скажет этот угрюмый бородатый лохматый медведь.

— Я не умею свистеть, сестра моя… И не буду…

Хозяйка Романицы сдавала комнаты для одиноких, для семейных и койки для «всякого сброда». Романина сказала ей: бухарестский гость — давний друг и двоюродный брат, и, она гарантирует, он станет одним из примернейших ее постояльцев. Она не сказала хозяйке, что ее друг в Париже проездом. Хозяйка сдавала комнаты и койки на продолжительное время и брала плату вперед — таково требование домовладельцев, проживающих в центре.

Прекрасное знание французского помогало Аргези свободно обращаться среди пестрого населения Парижа и ничем не выделяться в шумной, вечно куда-то движущейся толпе. Вот только борода и эти длинные волосы. То и дело на него оборачивают взгляд. «Смотри, какой черный старик!» — воскликнет хихикающая барышня. «Это не старик, — скажет другая. — Это аккуратный цыган…» И Аргези вошел как-то в первую попавшуюся парикмахерскую. Он нарисовал еще вчера вечером свою будущую прическу — короткая стрижка, волосы на прямой пробор, усы как в Олтении[23] — короткие, широкие, над всей губой: две жесткие щетки. Вечером он зашел к Романице. Перед певицей стоял молодой красивый мужчина, плечи широкие, глаза сверкают, под усами чуть заметная улыбка, наряд странный — яркая голубая блуза, поверх новый, выглаженный темный комбинезон с огромным карманом на груди. Это была форма парижских носильщиков знаменитого рынка «Чрево Парижа».

— Завтра приступаю к работе, — сказал Аргези Романице. — А сейчас я пошел отдыхать.

— А мы думали, что ты побудешь немного с нами, — сказала Романпца. И только тогда Аргези заметил сидящую в кресле молодую женщину. Это была Констанца Зису, румынская поэтесса, приехавшая в Париж тоже за счастьем. В Бухаресте она посещала кружок социалистов и печаталась в газете «Адевэрул» («Истина»). Узнав о приезде Аргези в Париж, она сказала Романице: «Я соблазню этого монаха…»

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

В суматохе парижского «чрева» любящие чистоту и аккуратность торговцы овощами, зеленью и ранней черешней уже успели заметить усатого черноголового носильщика. Только потребуется — он тут же подхватит ношу, поднесет и поставит, куда укажут, не торгуется, не считает денег, а получая монету, поклонится с улыбкой, поблагодарит и побежит к другому клиенту. К вечеру у него в кармане оказывалась сумма, достаточная для того, чтобы купить билет в «Комеди франсез» или «Гранд опера», не хватало на это — покупал билеты на любые спектакли, он впитывал в себя все — и образцы прекрасного искусства, и поделки, смотрел и откровенную халтуру, посещая базарные балаганы.

Через две недели работы на рынке старательный носильщик накопил денег на самый дешевый, но приличный черный костюм.

Романица не нарадуется, глядя, как ее двоюродный брат преображается на глазах. Она строит планы совместной покупки дома в самом центре Парижа и открытия собственного театра, где она будет «патронессой», а ее компаньон займется хозяйством, и, поскольку он имеет еще и наклонности к стихосложению, будет писать либретто, куплеты, шутки. Они поставят спектакли на сюжеты румынского фольклора, покажут французам экзотические картины из далекого прошлого. Правда, для осуществления этих планов не хватит жизни. Да, тут еще может пригодиться поэтический опыт и дарование Констанцы Зису. Что скажет об этом Янку?

Тудор Аргези не был фантазером. Жизнь научила его мыслить реально и не убаюкивать себя несбыточными надеждами. К тому же у него в кармане письмо. От того, что он уже так долго не дает этому письму хода, у него все чаще появляется тревога — не потерял ли? И поэтому нередко щупает свой левый внутренний карман.

— Не сердце ли у тебя болит? — спросила Романица однажды: он задержал ладонь у сердца. И Романица тут же побежала к шкафчику и поднесла брату коричневый влажный квадратик сахара:

— Прими валерьянки, Янку, сейчас же пройдет!

Аргези расхохотался. Давно он не смеялся так громко. Он никогда еще не принимал никаких лекарств. Обойдется без них и в Париже.

2

В пасмурные, дождливые дни на большом рынке работы было мало и носильщиков становилось вдруг больше, чем в дни бойкой торговли. Тогда Аргези вставал чуть свет и спешил к знакомой типографии, там можно было брать для доставки подписчикам газеты. У оптового торговца он забирал стеклянные безделушки и продавал их