За флажками - Дмитрий Красько

Дедушка Будильник тоже сообразил, что ждать больше нечего и, выскочив на своей «Волге», как чертик из табакерки, торпедировал микроавтобус.

И знаете, что я вам скажу? Он был прав, когда говорил Генахе, что умеет нежно, когда нужно. С его машиной ничего не случилось. Стальной бампер древнего дедушкиного драндулета смачно впечатался в хлипкий бок иномарки, сделал из нее галстук-бабочку, и я сильно сомневаюсь, что ему, то есть бамперу, стало от этого хуже. Ну, может, краска местами пооблетела.

А микроавтобус, который неожиданно для самого себя стал в два раза уже, подумал-подумал, да и рухнул на бок, зазвенев выпавшими стеклами.

Парни на крыльце ошалело обернулись. Они шли брать человека в плен и совсем не были готовы к встречной атаке. Тупое оцепенение длилось секунд десять, но я не стал использовать эти секунды, чтобы приблизиться к ним. Пятеро успели войти в подъезд, и мне нужно было, чтобы они выбрались обратно — из помещения их уже фиг выкуришь, а идея превращать дом Гарайтаса в дом Павлова меня совсем не грела.

Впрочем, все получилось по-моему. Когда первое оцепенение прошло, кто-то самый сообразительный из оставшихся на крыльце крикнул:

— Пацаны! Все сюда! На нас наехали!

Через несколько секунд вся компания была в сборе. Это был мой выход. И я шагнул вперед, подняв ТТ:

— Короче, вы, шлимазлы. Слушайте на меня. Я, Миша Мешковский, умные вещи говорить буду. Перебивать не советую, поскольку мужчину украшает шрам, а не сквозная дырка в голове.

— Это что за хер? — спросил кто-то из толпы.

— Это тот самый, кто нам нужен, — ответил знакомый до боли голос Самбура. — Сам пришел.

— Дергаться я тоже не советую, — поспешил сказать я. — У меня в руках ТТ, он стреляет далеко и метко, только из меня стрелок хреновый. Сейчас я целюсь в самого длинного, а в кого попаду — не знаю. Хотите проверить — валяйте.

Вы будете смеяться, но они захотели проверить! Какой-то самый невыдержанный из них, весь дерганый, как на шарнирах — натурально, не один год по зонам тренировался, — сделал несколько шагов в моем направлении.

— Ты че, козел, на понта решил взять? Ты мне че, щас вотрешь, что тебе человеческая жизнь — фуфло, или как?..

Он, наверное, еще много имел сказать. Только у меня не было желания его слушать. Я слегка подкорректировал прицел и выстрелил. Дерганый крутнулся волчком и с воем упал на колени, держась рукой за ключицу.

— Я ведь предупреждал, что хреново стреляю, — прокомментировал я. — Вообще-то, в голову целился. Извините, если что не так. У кого еще вопросы, пожелания будут?

Пожеланий не было. А вопрос возник. У Самбура:

— И что — ты нас до самого утра на мушке держать собрался?

Из темноты выступили две фигуры — Яна и Генахи. Поскольку глаза столпившихся у подъезда были направлены на меня, их никто не заметил. Генаха подошел к группе захвата чуть ближе Яна, присел на корточки и закурил. Потом выпустил носом дым и заметил:

— Вот лично я бы, пацаны, не стал так с этим человеком разговаривать. Он ведь больной во всю голову. Его даже в психушку два раза забирали.

— Ну, ты народ понапрасну не пугай. Меня же выпускали сразу, — возразил я.

— Правильно. Потому что таких буйных даже там не держат, — согласился Генаха. — Так что он реально опасный. Стреляет по всему, что двигается. Особенно когда пистолет в руке держит. Любит он такие переделки, пацаны.

Выстрел, понятно, наделал шуму. В нескольких окнах загорелся свет. Пара из них приняла в свои рамки встревоженные физиономии жильцов. Через минуту они начнут терзать телефонные аппараты с целью вызвать милицию. В принципе, нам на руку, но милиция нужна была не абы какая, а нужная милиция.

Я огляделся — быстро, чтобы у хуцпанов не возникло желания что-нибудь предпринять, и остановил взгляд на Генахе:

— Это не переделка, Кавалерист. Мне даже скучно. Вот когда с Каром разборы были — вот это был хипеш!

— Ну, ясно, — Генаха последней мощной затяжкой убил сигарету и щелчком отбросил окурок. — Слышали, пацаны? Ему с вами скучно. Вот когда он группировку Зеву в одиночку уделал — ему было весело. А что — «Калаш» в руках, есть, с кем постреляться. Хороший кураж!

— Так это ты тот залетный, что Кара похоронил? — протянул Самбур. — Слышал я эту историю. Ты в натуре чувак без тормозов. Уважаю. Только что ты с нами делать собрался? Не ментам же сдашь?

Парни явно не просекали тему. Причем сразу в двух направлениях. Во-первых, попав под пресс беспредела они, сами беспредельщики, сразу потерялись и не знали, что предпринять. Сказывалась привычка — прежде они, видимо, имели дело с теми, кто сперва пытался объяснить себе и окружающим проблему, а потом уже решать ее. Они работали от обратного — сперва устраняли проблему и часть пейзажа, ее окружающего, а потом уже догоняли, в чем эта проблема состояла. Поэтому всегда оказывались живее своих оппонентов. Но тут появился я и тоже принялся устранять то, что мне мешало — к примеру, лишние телодвижения развинченного на все шурупы коротышки — самыми радикальными методами. Впервые оказавшись в такой ситуации, посланцы Пистона растерялись.

Второй пункт — это то, что они меня слегка напрасно пытались причислить к ордену плаща и кинжала. А я вот не был рыцарем этого ордена, и соблюдать их кодекс чести не собирался. Другими словами, никакие самоограничения не могли помешать мне вызвать милицию. Как бы наши пленники не были уверены в обратном. Поэтому я плавно пошевелил пистолетом и сказал:

— Еще и как сдам. Знаешь, у меня на этот счет никаких комплексов нет. Могу сдать ментам, могу — патологоанатомам. А вы, граждане, отойдите пока от двери. Ян, сгоняй, позвони в милицию — пусть сюда ментиков из Советского РОВД присылают. Скажи, что это по их делу. Ну, и Балабанова, если они его в такой час найдут.

Пришельцы, сообразив, что я не их раскраски, разом сникли и отошли от крыльца. Не слишком быстро, чтобы я не нервничал, но и не медленно, чтобы не заподозрил их в саботаже. Ян воспользовался этим и прошмыгнул в подъезд.

Время остановилось. Одиннадцать человек стояли сплошной кучкой, не разговаривая и стараясь не шевелиться. Еще один лежал недалеко от основной группы, держался за плечо и тихо поскуливал, поминая маму и девушку, к которой давеча в бордель заходил. Генаха, совершенно безучастный ко всему, чистил ноздри длинным и гибким пальцем правой руки. ПМ свисал из расслабленной левой.

Я тоже слегка расслабился. Пистолет не опускал, следил за парнями внимательно, но внутренняя пружина ослабела. Было совершенно ясно, что группа захвата готова быть, простите, захваченной. И никаких попыток изменить ситуацию уже не предпримет.

Нет, возможно, кое у кого из них такая мысль поначалу и мелькала, но после того, как свой бравый партизанский голос подал Дедушка Будильник, все смирились со своей участью окончательно. Потому что Дедушку они видели смутно — тот едва выглядывал из-за поверженного микроавтобуса — и протестировать его на предмет вооруженности не могли. А неизвестность пугала — вдруг он за ними посредством пулеметного прицела наблюдает.

— Ну что, Генаха, я же говорил, что Дедушка может нежно, когда захочет, — самодовольно проговорил Будильник.

— Ты великий человек, старый, — лениво согласился Кавалерист, внимательно разглядывая сокровище из своего носа. — Если бы война не кончилась, стал бы командиром отряда.

— Если бы война не кончилась, тебя бы мамка с папкой не сделали, — рассердился почему-то Дедушка. — Может, это даже лучше было б.

Вдали заколотилась в акустических конвульсиях сирена. Все всё поняли. Ехали менты. Группа из одиннадцати человек еще больше погрустнела лицами. Двенадцатому было не до того.

Менты были вряд ли те, за которыми я посылал Яна. Скорее, первая партия, откликнувшаяся на призыв перепуганных жильцов.

— Генаха! — окликнул я.

Тот оторвался от созерцания собственного пальца и того, что было на кончике этого пальца, и уставился на меня. Я показал ему ствол и кивнул в сторону. Мол, спрячь пистолет.

Кавалерист был не дурак, хоть и необразованный. Но он сумел скопить арсенал, то есть определенными навыками в данной области обладал. А потому молча скрылся в темноте. Через минуту появился снова, безоружный и безвредный, аки младенец.

Вывалившийся в это же время из подъезда Ян тоже, насколько я мог судить, от пистолета избавился. Оставался ТТ у меня в руках, но им приходилось пожертвовать. Хотя у меня при одной мысли об этом сердце кровью обливалось. Мое доисторическое «я», охотившееся на мамонтов и разных динозавров, знало, что ни в коем случае нельзя терять столь замечательное оружие. И оно плакало. Потому что мое цивилизованное «я» не менее доподлинно знало, что в наше время за владение столь замечательным оружием можно познакомиться с уголовным кодексом несколько ближе, чем сам того желаешь.