Поздние ленинградцы. От застоя до перестройки - Лев Яковлевич Лурье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подошел к окну лестничной площадки второго этажа, начал разбирать портфель и оставил на подоконнике черновик политической листовки, которую написал.
Затем пошел в клуб, занял рубль, вспомнил о листовке, вернулся. Оказалось, ее уже обнаружила бдительная уборщица, передала директору Дворца пионеров, началось расследование, Комитет государственной безопасности постепенно обнаружил и автора листовки и набросился на клуб «Дерзание».
Алексея Адмиральского уволили из клуба. Он пытался покончить с собой и умер в психиатрической больнице. После изгнания Алексея Михайловича „Дерзание” держалось на двух столпах: поэтическом – Нине Алексеевне Князевой, и жизнерадостно-прозаическом, коим был Рудольф Михайлович Кац, любовно Рудик. В начале 80-х их тоже выжили из Дворца пионеров.
Варвара Князева: «Куда бы я ни пришла, в любое культурное учреждение Петербурга, там обязательно найдется выпускник „Дерзания”. Это обязательно. Это как рыжий человек или, наоборот, кудрявый человек – он обязательно найдется, с ним тут же устанавливаются другие отношения, особые».
Улетели вихри
В дальние просторы.
Что-то слишком тихо,
Значит, буря скоро.
Не клокочут реки,
Не грохочут грозы,
Слишком много смеха,
Значит, будут слезы.
Отшумели войны,
На могилах плиты.
Слишком всё спокойно,
Значит, будут битвы.
Снег кружится рыхлый,
Щеки мне щекочущий.
Что-то слишком тихо
На Сенатской площади.
Н, Голь
Конец 1970-х – закатывалась слава клуба «Дерзание». Но поблизости, на Фонтанке, восходила звезда ЛИТО при пионерской газете «Ленинские искры».
В здании на Фонтанке, рядом с БДТ, помещались редакции почти всех ленинградских газет, в том числе «Ленинских искр». И хотя пионерская организация – вещь серьезная, но все-таки не такая, как КПСС или ВЛКСМ. И поэтому пионерам, как ни странно, дозволялось больше, чем их родителям и старшим братьям. «Ленинские искры» редактировали либеральные дамы Наталья Чаплина, Белла Куркова. При газете существовало ЛИТО, много лет им руководил Вячеслав Лейкин. Оттуда вышло несколько заметных поэтов.
Вячеслав Лейкин: «Мне предложили: „Хочешь детишкам глаза открывать на что-нибудь?” Я говорю: „Давай попробую”. Это был Сережа Фомичев, пушкино- и грибоедовед, мой одноклассник. Вот на одном из застолий он мне предложил. И я пришел, и меня взяли. Поразительно: я еврей, не член партии и человек без высшего образования, а они взяли».
Татьяна Мнёва: «Если в „Дерзании” стихи были средством радикального обустройства мира, то у Лейкина стихи оказывались способом гомеопатического изменения мира, легкого изменения. Значит, Лейкин сам очень хороший поэт, что, конечно, нам нравилось. На нас он не давил, с одной стороны, а с другой стороны, дурновкусие как-то не терпелось».
Вячеслав Лейкин: «Детки потом у меня пытались сформулировать и даже наше место нахождения. Они говорили друг другу: «Живем, как штаб партизан на чердаке фашистского штаба».
Бабник был и забияка,
Лопал яблоки и сушки,
А теперь его в России
Знает каждая собака.
Вячеслав Абрамыч Лейкин
Не дрожал за жизнь-копейку,
Не щипал судьбу-индейку,
Не издал и не продал
Ни стихов и ни таланта.
Восторженных диктантов не писал,
Но зато любим другими, как и мною, стал.
Т. Мнёва
Здесь дружили выпусками – от младших школьников до усатых инженеров и обремененных семьями выпускниц. И дружат до сих пор. Друг к другу было принято было относиться восторженно: «Гениально! Старик, ты гений!» Под прикрытием пионерской газеты удавалось даже выпускать сборники.
Вячеслав Лейкин: «По первоначалу приносили стихи про Ленина или про партию, а я им говорил: „Видите ли, милые мои, эта тема такая высокая, такая трепетная, что просто вот так шаляй-валяй наковырять на бумажке не надо!” Потому что они ж все, о чем мы говорили, они памятовали, они говорили дома родителям. Родители черт те знает кто у них. Как потом оказалось, замечательные люди, и никто на меня ни разу не стукнул, когда я стал им активно уже читать Бродского, Ходасевича, Гумилева и так далее».
В силу возраста студийцы перетекали во взрослые ЛИТО. На Обводном в 1979 году угнездилось одно из самых известных и вольнодумных ЛИТО Виктора Сосноры.
Расскажи мне, диво-девица, рассказ,
Как в синицу превратился таракан,
Улетел на двух драконах за моря,
Да гуляй, моя священная тоска,
Как и вся больная родина моя.
В. Соснора, «Песни Бояна», 1959
На мрачной набережной Обводного канала находился ДК им. Цурюпы, принадлежавший калошечному заводу «Красный треугольник». В 1979 году в ДК открылся ЛИТО замечательного ленинградского поэта Виктора Сосноры. Виктор Соснора, наряду с Александром Кушнером и Глебом Горбовским, несомненно, самый крупный из оставшихся в России официальных ленинградских поэтов. Поэт-футурист, поэт, пишущий для начальства абсолютно непонятно, его практически не публиковали. Единственное, что позволили, – это завести маленькое ЛИТО в окраинном Доме культуры.
Анджей Иконников-Галицкий: «1970-е годы – время, когда все двери окончательно захлопнулись и творческие люди попали в абсолютно безвоздушную среду. Соснора как-то говорил нам: „Вы счастливы, потому что вы абсолютно свободны. Вы можете писать всё что угодно, вас никто никогда не напечатает”».
Отец Григорий (Вадим Лурье): «Я знал поэта Соснору по стихам и относился весьма уважительно. И было интересно послушать лекцию поэта о Некрасове. Она была посвящена тому, какой Некрасов был подонок, как он всё врал: как он наврал про парадный подъезд, и вообще весь этот гражданский протест ради денег».
17 мая 1980 года в Большом зале ДК им. Цурюпы состоялось первое публичное выступление студийцев Виктора Сосноры. Напечатаны были афиши, авторы впервые увидели свои имена прошедшими цензуру, народу было не очень много, но тем не менее. 1980 год – американцы бойкотируют московскую Олимпиаду, советские войска в Афганистане, год очень тяжелый с цензурной точки зрения, и вот такое событие – ученики замечательного, вольнолюбивого ленинградского поэта Виктора Сосноры публично читают свои стихи в официальном зале в городе Ленинграде.
Маленькое сообщество талантов создавало свой микромир. Союз микромиров образовывал андеграунд. Он определял литературную действительность больше, чем официальный союз писателей. Ночные стихочтения на квартирах, машинописные сборники, перепечатываемые по ночам на папиросной бумаге, чтобы больше получилось экземпляров, неофициальные журналы «Часы» и «Обводный канал», слава в Сайгоне – единственная возможная для поэтов конца брежневской эры.
Анджей Иконников-Галицкий: «В ЛИТО Сосноры была тесная комната, и в ней
