Путеводитель: ГТГ Русское искусство второй половины XIX века - Т. М. Коваленская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1886 году, то есть в год своей первой поездки на Волгу, Левитан начал работать над картиной «Вечер на Волге», оконченной в 1888 году. Узкая и косая полоса берега с вытянутыми на песок лодками, стальная поверхность воды и простертое над ней свинцовое небо - вот тот немногословный природный мотив, который передан в картине. Но несмотря на это, она захватывает зрителя гораздо сильнее, нежели изображения живописных звенигородских уголков.
Округленные очертания волжских берегов подсказали художнику плавные линии композиции этой картины. Рисунок, намечающий их, скуп и выразителен. Он заставляет глаз зрителя подняться по отлогому и плавно округленному берегу, задержаться на далеко выступающей в воду косе и затем вернуться по спокойной прямой линии дальнего берега, оживленной пологим подъемом. Желая придать движению глаза замедленную мерность, соответствующую плавному течению реки, Левитан использует ритмическое расположение лодок вдоль берега, не разрушая этим основного движения, но слегка задерживая его.
Тем же задачам характеристики русских просторов подчинен и колорит картины, в сумеречной гамме которого Левитан раскрывает гармонию свинцово-серебряных тонов.
Картина «Вечер на Волге», при своей немногословности в рисунке и колорите, поражает удивительной верностью образа природы. Поражает той силой, с которой удалось художнику в первом же произведении, посвященном изображению великой русской реки, передать самое существенное и типичное: песенный волжский простор.
В процессе дальнейшей работы Левитана над волжской темой окончательно рассеялось его первое впечатление об унылом однообразии волжского пейзажа, и Волга предстала на его полотнах во множестве своих обликов.
В картине «Вечер. Золотой плес» (1889) зеркальная гладь воды отражает теплое золото вечернего сияния зари, заливающей своим ровным светом безоблачное небо. Мягкой линией обозначены очертания отлогого, но высоко поднимающегося холма ближнего берега. С этой картиной особенно связываются слова, сказанные о Левитане М. В. Нестеровым: «Солнце не часто светит «а его картинах, но если светит, то и греет и дает отраду усталому сердцу».
Если в картине «Вечер. Золотой плес» Левитан создал образ природы в час отдохновения, так необходимого «усталому сердцу», то в картине «После дождя. Плес» он показал природу в ее будничном облике. Поэзия серого дня раскрыта им как поэзия обновленной и помолодевшей природы, настроения светлых надежд. Дождь, смывший пыль с крыш домов, с кустов у реки, увлажнивший землю и бока старых лодок и барж, сообщил свежесть и глубину краскам природы. Тусклые крыши небольших домиков приречного городка превратились в зеркала, собирающие солнечный свет. Кажется, только отгонит ветер дождевые тучи, и начнется работа на стоящих у причала баржах, вступит в свои права прерванный дождем обычный день, полный труда и забот. Об этих трудах и заботах напоминает нам буксирный пароход, взбирающийся вверх по течению реки у ее дальнего берега.
Картина «После дождя. Плес» - одно из лучших произведений Левитана по ощущению поэзии жизни - вместе с тем является и одним из удивительнейших по мастерству. В ней замечательно решена задача, которую Левитан считал важнейшей для пейзажиста: объединены в единое целое небо, земля и вода. Их взаимотяготение друг к другу раскрывается в единстве колорита. Цветовым «камертоном» картины является сизо-голубой цвет вымытых дождевой водой куполов церкви. Сизо-голубой цвет, просветляясь в небе и сгущаясь до лилового оттенка в цвете земли, определяет единый топ картины, создает ощущение влажности воздуха над рекой после дождя.
Первая заграничная поездка (1890 год) Левитана обозначила собою рубеж между волжским и следующим периодом его творчества, относящимся к началу 90-х годов. В этот период были созданы наиболее знаменитые картины, с которыми долгое время связывалось представление о пессимистической сущности левитановского творчества.
В 1892 году Левитан закончил картину «Владимирка». В ней, может быть, как ни в одной другой картине, дано ощущение беспредельности «русского» пространства. Подымаясь и опускаясь по мягким волнам земли, сопровождаемая в своем движении бегущими рядом тропинками, дорога уходит в неизведанную даль, оставляя позади придорожный крест, перелески, еле видимую у горизонта колокольню деревенской церкви… Начиная работу над своим произведением, Левитан увлекся именно этой поэтической темой дороги. Но в один из моментов работы художник осознал, что «неизведанная даль», в которую уводит Владимирский тракт, - это хорошо изведанная прошедшими по ней русскими людьми даль каторги.
Один из друзей Левитана, увидев «Владимирку», воскликнул: «Какой простор и какая тоска». Земля кажется распластанной под свинцовой тяжестью неба. Придорожный голубец, воздвигнутый на могиле умершего в пути ссыльного, подчеркивает основное настроение картины. Нестеров называл «Владимирку» «историческим пейзажем». Это справедливо, так как в «Володимирке», - как обозначил ее название сам художник в надписи на картине, сознательно придав этому названию его народное произношение, - воплощен тот исторический момент, который страна переживала между двумя волнами общественного подъема. В скорбной элегии этой картины звучит протест против бесправия, подавляющего Россию, против гнетущей атмосферы русской жизни 90-х годов. Сознавая особую общественную значимость «Владимирки», Левитан принес ее в дар Третьяковской галерее.
1894 год ознаменовался в творческой биографии Левитана появлением картины, о которой сам художник писал П. М. Третьякову: «В ней я весь, со всей моей психологией, со всем содержанием». Речь идет о картине «Над вечным покоем» (1894).
«За лесом серая вода и серые люди, серая жизнь… не нужно ничего! Все донкихотство, оно благородно, ну, а дальше что? - Вечность, грозная вечность, в которой потонули поколения и потонут еще…» Вот высказанная словами та мысль, которой стремится художник дать образное воплощение в этой картине.
Серая, холодная и словно бы матовая вода, кажется, никогда не отражала и не способна отразить в себе небесной синевы и сияния солнца. Вечно серая и вечно холодная, она чужда человеческой жизни. Мы не видим на суше ни вытащенных лодок, ни домов. На фоне этой серой, водной пустыни, на пригорке земли, вдавшейся в озеро в виде мыса, лишь небольшое кладбище. Деревянная церковь древней архитектуры дает ощущение многих веков существования этого кладбища, вызывает представление о тех человеческих поколениях, которые, как говорил Левитан, «утонули» в веках. Идея вечности, в которую канут еще новые человеческие поколения, раскрывается здесь как идея небытия, холод забвения, как отсутствие преемственной связи в жизни человеческих поколений и
