Френдзона для бэдбоя (СИ) - Лари Яна

— Мам, а почему Костя с нами не пошёл?

— Потому что Костя со своей мамой будут делать осеннюю поделку.

— Нам тоже надо… — вздыхает она, поднимая с тротуара каштан, чтобы тут же закинуть в глубокую лужу и пытливо проследить, как Макс отреагирует на забрызганные джинсы.

Тот к её явному разочарованию снова проявляет чудеса актёрской игры, делая вид, что смотрит на часы.

— Надо, но планы поменялись, — решаю последовать его примеру и в порядке исключения «проглядеть» очередную пакость. — Не переживай, утром будет тебе поделка.

— Опять не ляжешь спать?

Вопрос хоть и адресован мне, а глазки щурятся, с упрёком глядя на Макса.

— Ляжет. Я сам сделаю, — опережает меня он.

Ксюша с сомнением хмурится.

— Бартер?

— Компенсация.

— Копе… Конпи… — Малышка сдаётся, не осилив с первого раза новое слово. — Что это?

— Это когда ты кому-то доставил проблемы и потом делаешь что-то хорошее, чтобы загладить вину.

— Проще сразу не лезть, куда не просят, — фыркаю тихо, так, чтобы меня слышал только Мартышев.

— Знаешь ли, порой так трудно удержаться.

Я отворачиваюсь, не выдержав ироничного взгляда на своих губах.

— Тогда мне нужна самая красивая! — заявляет маленькая непоседа, всем видом показывая, что угодить ей будет непросто.

— Легко, — усмехается Макс.

Настаёт мой черёд ехидно стрельнуть в него глазами.

— Есть опыт?

— Есть две руки и голова, — самоуверенно парирует он.

— Тогда дело за малым — хмыкаю в ответ, ощущая горький привкус старой обиды. — Научиться, наконец, держать слово.

— Марьям…

Давно Макс не называл меня полным именем и это тоже возвращает мысли в ту другую осень, когда он, ещё зелёный юнец, так пылко и столько всего обещал. Но обещанные пять дней превратились в пять недель, а затем в пять убийственно долгих лет…

— Нас у тебя было много таких, одноразовых? — срывается против воли наболевшее, почти неслышное в многоголосом шуме вечернего проспекта.

На эмоциях хочу добавить, что этот вопрос — риторический, но нас отвлекает Ксения.

— Мам, я хочу ходить по бордюру! — Она отбежала немного вперёд и теперь указывает на свежевыбеленную линию, окаймляющую клумбу. — Можно?

Ну началось…

А я уже чуть было не поверила, что мы доберёмся без происшествий.

— Можно, — неожиданно вмешивается Макс. — Но тогда ты, скорее всего, упадёшь и испачкаешь своё прелестное платье.

Ксения начинает возмущённо сопеть.

— Не упаду. Я взрослая!

— Сомневаюсь.

А вот это он ляпнул напрасно. Для неё же любое «слабо» — красная тряпка в руках тореадора!

— Зря ты это сказал, — вздыхаю, намереваясь провести с дочерью воспитательную беседу. Возможно даже проявить жёсткость. В крайнем случае — немедленно вернуться домой.

— А знаешь, полезай, — отвечает ей Макс, удерживая меня за локоть. — Но у меня условие.

Ксения с вызовом задирает в подбородок.

— Какое?

Азарт, горящий в детских глазах, привычно заставляет меня нервничать. Ксения в целом очень ласковый и ранимый ребёнок. Но временами у неё случается бзик, и это — гасите свет, господа. Потому что в такие моменты сходство с безрассудным отцом прослеживается просто леденящее.

— Если ты свалишься, моя хорошая, то больше на бордюры ни ногой, — спокойно отвечает Макс.

— Я не твоя! — бурчит Ксюша и показывает ему язык.

А вот это что-то новенькое. Где только набраться успела?

Конечно, не средний палец, но это, как говорится, дело времени.

Признаться, я впервые в такой растерянности. Отец воспитывал нас с братом один, его слово было для нас единственным непреложным законом. Но почему-то мне кажется, если сейчас вмешаюсь и настою на своём, то в зародыше подорву в глазах дочери авторитет Макса.

Наступив себе на горло, киваю на невысказанный вопрос в глазах нашей малышки.

Можно.

— Если она свалится, я не знаю, что с тобой делаю, — тихо цежу сквозь зубы, продолжая улыбаться.

— Ты же слышала, она считает себя взрослой. Набивать шишки её законное право, — отзывается Макс, напряжённо наблюдая за тем как Ксения неуверенно вышагивает по бордюру. — Лучше пусть ребёнок это сделает при нас и успокоится, чем улучит момент, когда рядом некому будет подстраховать.

Размышляя над его словами, ловлю себя на мысли, что Макс не видел её первые шаги, понятия не имеет, когда у неё день рождения и какие конфеты любит его дочь, но поразительно просто находит к ней подход.

— Тебе в детстве часто что-либо запрещали?

— Постоянно, — бросает он, срываясь вперёд на долю секунды раньше меня.

Одновременно хватаем потерявшую равновесие Ксению за капюшон курточки. Я усилием воли сдерживаю внутри себя вызванную страхом ярость. В её растерянных серых глазах и без того горят испуг и стыд.

— Зелёнки боишься? — глухо спрашивает Макс, проследив за моим взглядом, устремившимся к счёсанной ладошке.

Ксюша шмыгает носом, мужественно сдерживая слёзы, на что моё материнское сердце сжимается до микроскопической точки, обмирающей от невозможности забрать её боль. Ну, что за упрямица… Всю душу мне выворачивает своими несчастными глазищами!

— Не боюсь, — наконец, отвечает она.

— Я сейчас.

Меня в такие моменты словно парализует и способность действовать возвращается не сразу. У Макса, видимо, наоборот — с реакциями при стрессе порядок. Он возвращается быстро, благо поблизости есть сразу две аптеки. Я только и успеваю устроиться на лавке да усадить насупленное чадо к себе на колени.

— Давай сюда руку. Сейчас будет больно, — честно предупреждает он.

Ксения морщится, но терпит. Внимательно разглядывает сосредоточенное мужское лицо и… неуверенно ерошит свободной рукой густые волосы Макса.

— Лохма-а-атый бабай.

— Не называй меня так, пожалуйста.

В его глазах смущение и ещё что-то… Вина?

— А как надо? — с любопытством интересуется Ксюша, не переставая жамкать тёмные пряди.

Он неторопливо дует на детскую ладошку, словно оставляя мне возможность ответить. А у меня спазм в горле. Выдохнуть не могу!

— Просто Макс. — Мартышев резко встаёт и отворачивается. Я даже не успеваю считать выражение его лица. — Пойдёмте. Ещё немного и мы опоздаем.

В кинотеатре Ксюша сама устраивается между нами и первое время даже с восторгом следит за происходящим на большом экране. Но всё же эта адаптация известной сказки рассчитана на детей постарше. Она довольно быстро начинает клевать носом.

Макс пересаживает дочь к себе на колени и кивает мне на освободившееся кресло. Остаток сеанса почти не дышу, поражаясь тому, как органично смотрится в колыбели крепких рук доверчиво уснувший ребёнок.

На губах Макса то и дело мелькает тень улыбки, неловкой растерянности и чёрт знает чего ещё. Сейчас, видя его таким, очень хочется признаться, что я трусиха, наврала с три короба и вообще… не прочь рассмотреть его возвращение в нашу с дочерью жизнь. Но он вроде как по этому поводу особо не парится, да и приглашения не ждёт — сам приходит. Может, так оно правильнее? Дать всему произойти своим ходом.

К тому же странная мысль, но есть нечто особенно трогательное в его к ней отношении именно в неведении, что всё-таки является её биологическим отцом. Так оно кажется более искренним и бескорыстным, что ли.

Собственно, мультфильм благополучно проходит мимо нас. Макс баюкает Ксению, я любуюсь ими, а когда приходит время выйти в прохладу вечернего города, Ксюша сонно перебирает ногами и спустя пару минут просто встаёт посреди тротуара.

— Ножки устали.

Макс без лишних слов снова берёт её на руки. Длинными пальцами поглаживает детскую спину, когда она обнимает его руками за шею и сладко зевает куда-то в плечо.

А я, глядя на идущего рядом мужчину, сразу вспоминаю, что мы… ну как бы помимо самого момента зачатия, и близки-то особо не были. О чём с ним говорить, я совершенно не представляю! А ещё, анализируя сегодняшний вечер, прихожу к выводу, что Макс вроде как ухаживает. Ну, или совсем от скуки спятил, его разве поймёшь? И напрямик не спросишь, неловко. Да и во внеземную любовь спустя пять лет молчания верится с трудом.