Капсула бессмертия - Бильжо Антон

Петр успокаивался – ходил взад и вперед, бросая на Германа страстные взгляды. Герман грозно сощурился, как Пирс Броснан, сложил руки на груди, слегка расставил ноги, пытаясь задействовать зрелое моджо.

Трижды он надевал пиджак Mexx, крокодиловые лофтеры и платок Hermes в надежде, что на сей раз Петру понравится презентация и они все-таки доедут до магистра. Трижды, сжав зубы, он преодолевал 15 километров Горьковского шоссе на своей вонючей Tigra. Трижды наслаждался прозрачной гармонией простых форм поселка таунхаусов с его кладбищенской упорядоченностью. Трижды открывал старый МакПро, где в программе keynote была собрана простая, но трогательная презентация.

Три дня назад, то есть если сегодня третье, то какого? первого числа, Магнитский позвонил Герману, чтобы сообщить – орден проанализировал результаты его медицинского тестирования. Магистр усомнился в правильности гипотезы Петра относительно Германа.

– Сейчас такое время, когда нужно все всем доказывать, – говорил по телефону хорохорящийся Магнитский. – Ничего еще не потеряно, прорвемся. Но тебе придется убедить Колотилова, а для этого понадобится презентация, продающая тебя как пророка. К сожалению, правила для всех одни. Но я готов тратить на это время. Я тебя прокурирую.

Третьяковский согласился. А что оставалось делать?

Все всегда происходило на лужайке: Германа почему-то не пускали в умный дом, хотя, судя по сайту Nuovo Villagio, он был просто набит техническими фишками, которые так приятно демонстрировать гостям. «Давай заряжаться от земли, пока погода хорошая», – с комсомольским задором предложил Петр, показывая на большой офисный стол, заблаговременно вытащенный на улицу, когда Третьяковский, приехав первый раз, устремился к самораздвигающимся стеклянным дверям. Через секунду из-за них появилась молчаливая вымуштрованная горничная с подносом – чай, кофе, печенье, сухая смесь. «Здесь-то оно как-то получше, да?» – спросил Петр. «Не знаю, мне не с чем сравнивать», – подумал Герман. Все-таки могли пригласить хотя бы из приличия.

Работа строилась следующим образом: Магнитский слушал выступление Германа и раз за разом вносил комментарии. Первая презентация Третьяковского была построена как манифест – повторяющаяся ритмическая структура, показавшаяся Герману наиболее удачно отражающей суть самого предложения:

Он пришел сорок шесть лет назад,

Он не знал, зачем он пришел сюда,

Он учился и работал,

Он видел больше, чем другие,

Он писал и думал,

Он пытался понять, кто он, и вот…

Перед ним забрезжила надежда…

Петр сказал, что это слишком арт-хаусно и нужно все-таки внятно рассказать историю. С учетом своего знания потребностей и приоритетов магистра он предложил избрать самую привычную, классическую структуру: в хронологическом порядке показать Германа как человека, преданного одной мысли – сделать нечто большее: полететь в космос и открыть новую планету.

– Пойми. Герман как Герман – никого не интересует, – говорил Петр после второй презентации, потешно ставя брови домиком. – Тебе нужно выбрать из своей биографии только то, что работает на идею, использовать минимальное количество слов, не грузить деталями и сделать это вкусно, понимаешь? Ты же копирайтер!

Герман вспомнил свои навыки. Он постарался на славу. После третьей итеррации все стало почти идеально. Проблема была только в исполнении.

– Мы должны быть райт ту зэ поинт. Какой месседж ты несешь? Ты сам и есть этот месседж. Я сформулировал его так… – Магнитский достал из внутреннего кармана пиджака масенькую записную книжку Moleskine, – жажда свершений.

Третьяковский кивнул. Возможно, Петр прав. С людьми, обладающими деньгами и властью, нужно говорить на их языке. Лишь две минуты, чтобы донести основной посыл, – в конце концов, это справедливо. Нельзя выглядеть слишком сложным. Что хочет получить клиент – вот главный вопрос, на который должен ответить презентующийся.

1. Клиент хочет получить Космонавта, исполнителя ответственной миссии, способного сориентироваться в сложной ситуации.

2. Клиент хочет получить Пророка, который может, не напрягаясь и не рефлексируя, спасти человечество.

– Давай. Второго шанса не будет, – накручивал Петр, снова присаживаясь. Ему явно нравился процесс.

– Хорошо.

Герман вернулся к началу презентации.

– Я бы хотел рассказать историю об одном маленьком человеке, мечтавшем соприкоснуться с вечностью, – начал он серьезным глухим голосом, демонически глядя на Петра. Петр поморщился и закинул в рот сухой смеси.

– Знаешь что, – перебил он, чавкая. – Тебе нужен скафандр. Хорошая синергия. Вспомни Брэнсона. Короче, я достану.

Магнитский выхватил из-за пазухи телефон.

– Презентовать будем сегодня, – прибавил он, жуя и набирая номер. – Переносить больше нельзя. Встречаемся на бензоколонке у поворота через два часа.

Герман по-самурайски поклонился, взял МакПро и вышел с участка. Завел Tigra, неторопливо покатил по ровной дорожке мимо одинаковых домов.

Таунхасы Nuovo Villagio в стиле минимализм – для тех, кто ценит упорядоченность и структуру, кто не хочет размениваться на мелочи, но стремится во всем дойти до сути, для успешных и СОВРЕМЕННЫХ людей, находящихся на острие прогресса, для эстетов, способных насладиться прозрачной гармонией простых форм, для инноваторов, упивающихся техническим совершенством «умных» таунхаусов, для сибаритов, релаксирующих в комфортабельной инфрастуктуре поселка Nuovo Villagio.

Шлагбаум открылся сам по себе. Снаружи шел старый сад, пахло яблоками. Третьяковский вдохнул полной грудью и подумал, что ведь сегодня действительно прекрасный день, один из последних теплых деньков уходящего бабьего лета.

Было 10.35, когда он сделал заказ в кафе на бензоколонке: капучино стандартный и кленовый пекан. В кафе все еще действовали скидки на завтрак.

Третий день подряд Магнитский назначал встречи ни свет ни заря. Третьяковский почти не спал. Он был уверен: орден лишь испытывает его на прочность. Конечно, у них нет дублера. Пророки не валяются на дороге, да и Петр об этом не раз говорил. Решили измерить силу его желания? Что ж, пускай попробуют.

Солнце лупило в плохо промытое стекло, за которым трехпролетными воротами возвышались колонки. Через них было видно, как два подростка в тулупах плавали по огромной луже на круглой боковине деревянной катушки. Герман долго пытался понять, что они делают. В руках одного был самодельный лук, другой отталкивался от дна длинным шестом. Охотники гоняли больную утку, которая хлопала крыльями по воде, но почему-то не могла взлететь. Лучник выпускал веточку за веточкой, что-то крича кормчему, утка барахталась, а потом замерла.

Герман в богемном пальто с воротником из искусственной каракульчи, в желтых лофтерах и вишнево-красных штанах был похож на попугая, гостя из экзотической страны, сидящего в клетке среди варваров на краю ойкумены, перед лицом бескрайнего океана света. Он согрелся, нахохлился и завороженно смотрел на расходящиеся перед ним лучи. Из солнечного марева выезжали редкие машины. Но в целом стояла удивительная тишина. Только легонько посапывала розовощекая продавщица за стойкой да упал журнал «Семь дней», который она читала до последнего.

Вскоре на бензоколонку легла большая тень от большой машины. Звякнул колокольчик, и в кафе зашел высокий усталый человек в черной дутой куртке и черной вязаной шапочке, по-таджикски высоко поднятой над бай-хуэем.

– Два кофе сделай мне, – шмыгнув носом, кинул продавщице несколько мятых купюр, осмотрелся и неожиданно зацепил взглядом Германа.

Третьяковский поздно отвел глаза, что-то уже было закинуто в него этими едкими щелками. Нет, таджиком вошедший не был, просто болезненно щурился, что напомнило Герману его самого.