Игры виновных: сезон первый - Р. С. Кириченко

возможных последствиях. Да и какие могут быть последствия, когда вокруг никого, кроме утомлённого друга.

Саша всё же пытался не закрывать глаза. Хоть спички между веками вставляй, думал он. Чувствуя, как машина набирает обороты, он было дёрнулся, потом увидел, что у Паши вполне себе бодрое и уверенное выражение лица, и успокоился. Он решил опустить свои веки в этой неравной борьбе с сонливостью. Он думал, что ничего не мешает ему это сделать, а когда они подъедут к дому, Паша его разбудит. Впрочем, как и всегда.

Саша прислонился плечом к дверце, сложил руки на груди, глубоко вздохнул и напоследок, перед тем как уснуть, метнул взгляд на Пашу, который с удовлетворённой улыбкой обернулся к заднему окну. «Видимо, он снова влетел в этот поворот», — подумал Саша. И, улыбнувшись, спокойно закрыл глаза. Но громкий, очень громкий волнующий крик заставил открыть их снова.

Открыть всего на секунду.

— Сука!..

Глава 8

1

…я заорал так, как никогда раньше. — Произнесённые слова казались сухими и выжатыми. Паша угрюмо смотрел в стол и продолжал монолог: — Говорят, в таких случаях у большинства людей вся жизнь перед глазами пролетает — по ходу, я не вхожу в это большинство, — он уныло улыбнулся, — я пытался сделать всё, что казалось возможным, чтобы избежать того жуткого последствия.

Румина сидела молча, лишь изредка бросая взгляды на Пашу. Она медленно и практически бесшумно отпивала чай, стараясь не издать ни звука, чтобы не перебивать говорившего.

— Дорога была пустая, я был уверен в этом, но стоило мне только на пару секунд обернуться, чтобы посмотреть на этот грёбаный поворот… — он отодвинул от себя чашку и уставился в потолок. — Как же резко он выскочил. Причём не на встречной полосе. Он вылетел с дорожки, ведущей к гаражу, построенному около частного дома. — Паша перевёл дыхание и уставился на Румину. — Парень сидел на мотоцикле, точнее, я думал, что это взрослый парень, — Паша потёр ладонями лицо, — потом уже, — выдержал короткую паузу, — после всего, обнаружилось, что ему было четырнадцать лет. Мальчик стащил без разрешения матери мотоцикл.

Румина, не переставая слушать и не задавая лишних вопросов, наполнила из чайничка его чашку.

— Я пытался выкрутить руль в нужном направления, но ничего не вышло. На такой скорости приходится надеяться только на чудо, — его взгляд остановился на входной двери бара на несколько секунд. Он продолжил: — Чуда не произошло, и мы столкнулись лоб в лоб. Пацан вылетел из сиденья, как воробушек из гнезда. Только у воробушка есть преимущества — это крылья. — Паша показал жестами рук взмах крыльев и резко опустил ладони на стол.

Шмяк!

— У малого же их не было, и единственное, что его остановило, это дерево, о которое он разнёс голову. — Паша сделал глоток чая и погрузился в молчание.

Румина не решалась как бы то ни было комментировать услышанное. Со стороны было видно, что она еле сдерживает слёзы. Её нижняя губка сотрясалась чуть ли не после каждого произнесенного им слова, и она то и дело нервно перебирала подол платья.

— Смотря в тот момент на Сашу, я пожалел, что отказался от подушек безопасности, но обрадовался, что заставил натянуть ремень, что сделал и сам. Вот только он ослабил его, перед тем как начал засыпать. Именно это его не уберегло. Нашу машину начало раскручивать в стороны, я ничего с этим не мог поделать, вокруг был лязг, шум, противный скрип… а потом я уже смотрел в треснутое лобовое окно — треснутое из-за головы Саши.

Румина прикрыла лицо руками, на виду остались лишь испуганные глаза. Паша продолжил:

— Когда машина остановилась, точнее, мы боком въехали в дерево около обочины, я крепко ударился о боковое стекло головой, но, слава богу, не потерял сознание.

Паша нервно сглотнул слюну, в его глазах как будто отражалось отчаяние вперемешку со злобой и грустью. Он не умолкал:

— Я сидел и смотрел на окровавленное лобовое стекло, покрывшееся трещинами, напоминавшими паутину. Я сидел и смотрел на окровавленное лицо Саши и, кажется, не дышал. Я не мог дышать, словно мне раз и навсегда перекрыли кислород. Я вообще ничего не мог делать. Просто сидел и смотрел.

Румина заметила, что глаза Паши наполняются влагой, и подумала, что они вот-вот разрыдаются вдвоём, но он сдержался и продолжил рассказ:

— Позже стало понятно, что скорую и полицию помогла вызвать одна пожилая дама, которая развозила молоко в это время. Она стала громко звать на помощь, и из некоторых домов выбегали люди. Я не помню лиц большинства, потому что молчал и смотрел на своего друга. — Он пристально посмотрел в глаза собеседнице и прошептал: — Румина, мне впервые стало по-настоящему страшно.

Она не могла больше сдерживаться. Из её глаз тоненькими ручейками покатились слёзы. Она настолько внимательно слушала, что даже не обратила на это внимания. Паша вытащил платок из нагрудного кармана рубашки и помог ей и дальше не обращать внимание на них.

— Помню только суету. Помню, как нас вытащили из машины, как громко рыдала мать того мальчика. Помню, как медики забрали нас и как раскидали по разным палатам.

Паша сжал кулаки так, что они хрустнули. Затем начал монотонно тыкать указательным пальцем в стол и снова направил взгляд на входную дверь.

Он продолжил:

— Всё время, что мы находились в разлуке со другом, я ненавидел себя. Ведь по сути это я был виноват. Я допустил всё это. Я не знал, как буду смотреть в глаза его замечательным родителям. При этом поймал себя на мысли, что я обязан это сделать. Я должен впитать всю их ненависть ко мне. Я был готов ко всему, лишь бы хоть на минуту увидеть Сашу или чтобы кто-нибудь сказал, что он жив. Ты понимаешь меня?

Румина покачала из стороны в сторону головой, показывая, что не понимает. У неё никогда не было лучшей подруги, и она никого никогда не теряла. После такого ответа он облегчённо выдохнул.

— И хорошо, что не понимаешь. Терять своих близких — это словно одно из самых жестоких наказаний в аду. Боль, пусть и выносимая, но боль, — Паша указывал на сердце. — Вот здесь. Через несколько дней ко мне зашла его семья. Я был готов ко всему. Но его мама меня обняла. Без лишних слов — просто обняла.

Румина увидела, что глаза Паши снова становятся мокрыми, но он всё равно продолжал:

— Она сказала мне спасибо, что уберёг от смерти её сына. После этих слов