Последний выстрел - Эмма Пиньятьелло

же ты наивная, чтобы верить всему, что говорит такая мошенница, как Либби Джонстон.

– А ты, похоже, авторитет по части доверительных любовных отношений. О ком говорил Рафаэль до того, как ты попытался сделать из него птичий корм?

Грей моментально замкнулся, словно отгородился от нее каменной стеной.

– Не твое дело.

– Ты прав, не мое, – сказала Макс извиняющимся тоном. Она не боялась его, пусть он и имел проблемы с управлением гневом, и даже когда он схватил ее за руку в саду, не испугалась, а рассердилась. Но вот это выражение ее пугало.

Грей поднялся.

– Я заплачу. Оставайся здесь.

Она кивнула, но как только он ушел, встала и вернулась в винодельню, где мило улыбнулась Рафаэлю.

Он приподнял бровь.

– Понравилось вино?

– Оно восхитительно.

– Хочешь бутылку?

– Я, может быть, лучше загляну к вам после гала-шоу. С вашей бутылкой на территорию Барбарани заходить не стоит – пристрелят на месте.

Он рассмеялся. Громко, искренне. Странно. Она пока не могла его разгадать.

– Почему тебе не нравится Кейн Скиннер? – спросила Макс, пользуясь моментом, пока Грей не обнаружил, что она нарушила его святую заповедь.

Рафаэль даже не потрудился скрыть удивление.

– Читать людей – моя работа. Была моя работа. А еще я неплохо играю в покер. Это клише, но каждый человек чем-то себя выдает. Когда Грейсон произнес имя Скиннера, ты попытался скрыть свою реакцию.

Если Рафаэль и собирался ударить ее бутылкой с вином по голове, ему и это удалось скрыть.

– Все просто. Я сказал то, что и имел в виду, – промурлыкал он вместо этого. – Если найду Кейна Скиннера, сам доставлю его Грейсону.

Почему? Если Скиннер работает на Ла Маркас, зачем Рафаэлю, их покорному слуге, предавать ключевого игрока в семейной игре? И что это за игра?

Она чувствовала себя в положении человека, переключающего телевизионные каналы – с Американской футбольной лиги на крикет, с крикета – на Открытый чемпионат Австралии по теннису – и при этом пытающегося следить за счетом, разгадывать тактику и получать удовольствие. Она знала, что давить на Рафаэля не стоит. Ей уже удалось спровоцировать его и кое-что понять, но это было связано с риском и ей повезло не сломать при этом шею. Успех? Да. Хотя и не дающий ей почти ничего.

– Так вы такой же, как Грейсон? Фиксер Ла Маркас? – Она притворилась застенчивой и смущенной, понимающей, что лезет не в свое дело, но рассчитывающей на ловкость и обаяние.

– Думаю, твой Грейсон пришел бы в ужас, узнав, что ты проводишь между нами параллели.

Она замялась.

– Он не мой Грейсон.

– Нет? – Брови Рафаэля подпрыгнули так, что практически скрылись под стильной челкой. – Он был готов полезть в драку, когда я положил руку тебе на спину, и едва не убил меня взглядом за плащ.

Макс пожала плечами.

– Он всегда такой. По крайней мере, мне так кажется. Вообще-то я знаю его не очень хорошо.

– С чем только не приходится мириться ради работы, а? Я отвечу на твой вопрос, если пообещаешь вернуться после гала-концерта.

– Обещаю.

– Отлично. – Он сцепил руки, словно заключая сделку с самим собой. – Я совсем не похож на Грейсона. Ла Маркас не делают различий между кровными родственниками и теми, кто на них работает. Грейсон – не Барбарани, он на них работает. В моих жилах нет крови Ла Маркас, и я не связан с ними брачными узами. Но я работаю с ними и поэтому считаюсь одним из них. Как и у всех членов семьи, у меня много обязанностей. Иногда я работаю на винодельне, собираю виноград. Чищу конюшни. Иногда лежу в постели кого-то из Ла Маркас.

Сверкнув глазами, Рафаэль потянул вниз ворот рубашки. На мгновение ей показалось, что он собирается снять ее, но нет, все закончилось демонстрацией татуировки, выполненной голубыми чернилами на левой стороне груди. Над сердцем.

– La Marca Cuore[12], – сказала она. Кто связывает себя с чужой семьей таким вот образом? Это любовь или нечто похуже? Неужели Ла Маркас имеют что-то на Рафаэля?

Он подмигнул.

– А вы подготовились, мадам секьюрити.

– Ладно, я поняла – ты один из них, – не сводя глаз с татуировки, сказала Макс. – Так почему Грейсон выбрал тебя? Почему решил, что ты будешь с нами говорить?

– Не он выбрал меня, милая Макс. Выбрала ты.

Она отстранилась.

– Что?

Рафаэль ухмыльнулся, как будто что-то выиграл.

– Грейсон мог бы задать эти вопросы любому из работников на винодельне. Он обратился ко мне, потому что заметил, как я посмотрел на тебя, когда ты вошла. Грейсон знает, что я коносьер и разбираюсь в вине и женщинах.

Макс сглотнула.

– Мне бы, наверно, следовало оскорбиться. Но ты так говоришь, что мне лестно это слышать.

Его губы дрогнули. Рафаэль как будто собирался сказать что-то еще или, может быть, даже поцеловать ее, но в последний момент остановился, словно его удержал невидимый поводок на шее, и уперся взглядом во что-то позади Макс.

– Как всегда, очень приятно, Грейсон. – Рафаэль протянул руку, будто предлагая Грею нечто бесценное. Грей же посмотрел на него так, будто он предложил пожать кусок дерьма.

Макс не шагнула к Грею. Вместо этого она привстала на цыпочки и, делая вид, что целует Рафаэля, прошептала:

– Между прочим, это щека.

Рафаэль приподнял бровь.

– Она тебя выдает. Ты прикусываешь изнутри левую щеку.

Глаза у Рафаэля вспыхнули – он понял.

Баланс, долг. По словам Грея, это основа существования Ла Маркас и Барбарани. Мелочь, но теперь Рафаэль был у нее в долгу.

– Ты дал слово, Рафаэль, – напомнил Грей. – Малейший шепоток Скиннера – и ты сообщаешь нам…

«Иначе» не прозвучало, но повисло над их головами, как нож гильотины.

11

Грей

В городе никаких признаков Скиннера они не обнаружили. Все владельцы отелей и мотелей знали Грея и не стали бы ему врать. А если бы Ла Маркас заплатили им за молчание, Грей понял бы это, потому что знал большинство из отельеров с детства.

Владелица «Бинди Инн» Джулиана Прескотт шлепнула Грея газетой по голове, упрекнув, что тот долго не заходил. Потом она настояла на том, чтобы угостить его кофе (не самая лучшая идея после эспрессо Джио), и двадцать минут рассказывала Макс, как Грей играл на лестнице в гостинице, пока его отец бегал по городу, выполняя поручения Барбарани.

Грей просидел все это время, сжав кулаки. Каждый раз, когда Макс смеялась или смотрела на него – Это правда? Так все и было? – он только кривил губы.

Что