Горький сладкий плен - Анна Жнец

по бокам его лица. С их кончиков на обнаженную грудь текли струи воды. Моя одежда вымокла насквозь и прилипла к телу, а килт пленника даже не потерял форму.

— Зачем тебе мы? — наконец спросил эльф. — Я имею в виду… — он запнулся, подбирая слова. — С самого начала ты привела меня к себе в шатер, чтобы…

Э’эрлинг снова принялся кусать нижнюю губу.

— А с другими? С ними ты собираешься сделать то же самое? С А’алмаром? С О’овулом? Я имею в виду… Ну… То же самое, что и со мной? Или они… Они тебе интересны? Я имею в виду…

Дождь заливал глаза, но я все равно заметила румянец на его скулах.

— Ты держишь их, чтобы тоже… как и со мной? Или…

Он вдруг остановился и за плечо развернул меня к себе.

— Почему я? — выпалил Э’эрлинг, сморгнув капли дождя, осевшие на ресницах. В ожидании ответа он замер и впился в меня напряженным взглядом.

— Не понимаю, о чем ты, — протянула я из вредности, хотя прекрасно понимала, что он так неуклюже пытается до меня донести. — Балбочешь что-то бессвязное. Скажи нормально.

Э’эрлинг открыл рот, вздохнул, затем стиснул зубы, так, что на лице заиграли желваки. После снова попытался заговорить, но в последний момент отступил и спрятал глаза.

Мы продолжили путь и через пару метров вошли в шатер целительницы.

Глава 24. Э’эрлинг

А’алмар нашелся в палатке этой странной женщины, целительницы. Он сидел на тюфяке в углу, завернувшись в плед, держал в руках кружку с каким-то напитком (горячим, потому что от кружки поднимался рваный дымок) и выглядел неприлично довольным жизнью. Улыбался, стрелял глазами, весело болтал. Срамота!

Когда они зашли под крышу — сначала ситхлифа, а Э’эрлинг следом — А’алмар вздрогнул и вскочил на ноги, но потом расслабился и вернулся на матрас, словно был в этом лагере не пленником, а дорогим гостем.

А еще он посмотрел на Э’эрлинга таким понимающим, красноречивым взглядом и растянул губы в такой лукавой, хитроватой ухмылке, что тому сразу стало неловко. И вроде Э’эрлинг не был совсем уж обнажен, но внезапно почувствовал себя абсолютно голым. Все потому, что на лице старого приятеля огромными красными буквами было написано: «Я знаю, чем вы занимались, оставшись наедине».

Уши Э’эрлинга вспыхнули. Не хотелось, чтобы друг считал его распутником, сбросившим килт перед первой встречной.

— А мы тебя повсюду ищем, — проворчала ситхлифа.

Целительница предложила ей чаю, но Триса скривилась и жестом приказала А’алмару следовать за ней. Тому, похоже, очень понравилось в гостях, ибо с насиженного места он снялся с видимой неохотой.

Перед тем, как покинуть палатку, А’алмар еще раз улыбнулся приютившей его хозяйке. Возмутительно! Разве приличные пленники так себя ведут?

Кстати, почему Триса завет А’алмара к себе? Почему не подселит его к О’овулу?

Как они смогут повторить то, чем занимались, если в шатре с ними будет третья лишняя пара глаз?

Или повторять Триса собирается не с ним, а с новой жертвой?

Все внутри Э’эрлинга воспротивилось этой мысли. Снова он почувствовал прилив странной необъяснимой злости.

В голове всплыл их с А’алмаром недавний разговор.

«Полакомилась, то есть утолила не физический голод, а плотский. Речь о постели. Я не прочь чтобы она мной так полакомилась».

Руки сами собой сжались в кулаки. Э’эрлинг покосился на друга с подозрением. На его враждебный взгляд А’алмар ответил беззаботной улыбкой.

Дождь, к слову, закончился. Небо выплакало все слезы, положенные на сегодня, и солнце выглянуло из дыры в облаках истершейся золотой монетой, не слепившей глаза.

Кто-то остановил Трису и отвел в сторонку — один из ее воинов, молодой мужчина приятной наружности. Его Э’эрлинг тоже окинул оценивающим взглядом.

О чем они говорят?

Не смотрит ли этот мужик на свою госпожу с интересом?

Между ними что-нибудь было?

Внезапно ему показалось, что все вокруг жаждут забраться в постель к этой красивой женщине. А почему, собственно, нет? У Трисы такая гармоничная фигура. Грудь при ходьбе волнующе покачивается. Под туникой ни корсета, ни даже нижней сорочки — когда соски набухают, их сразу видно под тонкой тканью. И улыбается ситхлифа так, что мозги превращаются в кисель. Конечно, все ее хотят. Вопрос в том, кого хочет она сама?

Почему его это волнует?

И не волнует его это вовсе!

И даже если второго раза у них не будет, он совсем не расстроится. Совсем!

Э’эрлинг обнаружил, что до боли впивается ногтями в мякоть ладоней.

Мерзкий мужик (сперва Э’эрлинг посчитал его красивым, но теперь ясно видел: тот еще урод) передал Трисе письмо и, слава богиням, удалился.

Правильно, вали отсюда! Нечего крутиться рядом с его жен… кхм… тюремщицей. Да, именно это он и хотел сказать. Рядом с его тюремщицей.

Собственные мысли заставили Э’эрлинга неловко кашлянуть в кулак.

— Эй, ты тут? — Друг помахал ладонью перед его лицом. — Ау, ау? Ты вообще меня слышишь?

— А ты что-то говорил? — нехотя Э’эрлинг перевел взгляд с Трисы на своего спутника.

— Да вот уже минуту пытаюсь до тебя достучаться. Ты в каких облаках витаешь?

— Ну и? Что ты хотел?

Он все косился на Трису. На то, как ее длинные, тонкие пальцы, такие ловкие в обращении с… кое-какими частями мужского тела, вскрывают конверт, разворачивают письмо. Листок бумаги немного дрожит в ее руках. Взгляд Трисы прыгает по строчкам, и брови все ближе и ближе сдвигаются к переносице, а на лбу между ними углубляется морщинка. Что там, в этом послании? От кого оно? Почему Триса хмурится?

— Я хотел спросить, как тебе? — назойливым комаром жужжал под ухом А’алмар. Чего он вообще к нему прицепился?

— Что как? — не понял Э’эрлинг.

— С женщиной? Как тебе с женщиной? Лучше дойки?

Оторвав взгляд от Трисы, Э’эрлинг с возмущением уставился на друга. Выражение его лица показалось ему до отвращения неприятным. На нем читалось жадное, оскорбительное любопытство.

— Между нами ничего не было. — В последний момент голос Э’эрлинга дрогнул, выдав обманщика с головой.

А’алмар хитро, пошло заулыбался.

— Ну да, конечно. Еще скажи, что стонал от боли, потому что тебя жрали заживо, откусывали от твоего тела по кусочку. Да весь лагерь наслаждался твоими сладкими вздохами.

Кровь ударила в лицо. Э’эрлинг и не знал, что умеет так стремительно краснеть.

Он открыл рот и не нашел, что сказать в свое оправдание.

Друг продолжал канючить:

— Ну расскажи. Жалко тебе, что ли? Как это? Что вы делали? Она дала потрогать свою грудь?

Пылая щеками, Э’эрлинг резко отвернулся и увидел, как