Следы на воде - Лариса Петровичева

Ученица Смерти. Любимая ученица. И что-то большее, неназываемое. Освобождение? понимание?

Провозвестник поднял руку и несколько раз провел по пустоте ладонью, словно стирал с доски ненужную запись. По его требованию вакуум закипел, задымился, переставая быть вакуумом, сгущаясь в Зеркало. Лиза, приказал Провозвестник, и Зеркало послушно показало ему захламленную комнатушку в доме барачной постройки с отстающими от стен обоями и сырыми пятнами на потолке. Лиз полулежала на диване, употребляла под сигарету «Анну Каренину», и чтиво ей не нравилось. За стеной, судя по всему, трахались; Лиза косилась в сторону с неудовольствием. Кавалеров у мамаши-алкоголички было немерено, попадались среди них такие персонажи, что просто вызов разуму, но на Лизу никто и не пробовал посягать: ведьма ведь, чтоб почернел и отвалился — это ей запросто.

— Привет, — сказал Провозвестник. — Благодать с тобой.

Лизи от радости аж подпрыгнула на диване с восторженным взвизгиванием. Сколько они не виделись — три месяца? четыре?

Он невольно ею залюбовался. Так смотрят на предмет гордости, оценивая и не упуская ни единой черточки, с внутренним торжеством: это принадлежит мне. Это создал я сам. Радость Мастера, творца играла в улыбке на губах Провозвестника.

— Jibbril!

Единственная смертная, знавшая его истинное имя.

— Как дела, девочка?

Девочка… Двадцать два года, рост метр восемьдесят пять, девяносто килограммов живого веса и румянец во всю щеку — похожа на подругу Ангела Смерти?

— Сессия, — вздохнула Лиза и продемонстрировала Провозвестнику книгу. — А так все… Все.

Ей хотелось сказать о многом. О том, что она устала жить тут и так. О том, что у нее снова депрессия, из-за него, кстати — четыре месяца и семь дней молчания, это как? О том, что… впрочем, не надо. Если все происходящее необходимо, то так тому и быть.

— У меня для тебя подарок, Лиза.

Она подалась вперед, словно ребенок, увидевший Деда Мороза. Подарок? У тебя? Для меня?

Ей не дарили подарков с десяти лет.

— Улица Советская, дом сорок пять, квартира семь. Твоя личная берлога. Три комнаты. Евроремонт. Барахло. Все тебе.

Провозвестник ощутил в ладони металлическую тяжесть, и в тот же миг к ногам Лизы упала связка в четыре ключа. Домофон, входные двери, почтовый ящик. Дом из приличных.

Лиза не шевелилась. Наверно, не верила своим глазам.

— У подъезда «джип». Тоже твой. Водить тебя, помнится, крестный научил, когда еще не пил, — еще одна связка ключей с противоугонным брелком брякнулась перед Лизой. — Вещей много не бери, в квартире все есть. Так, зачетка — паспорт — полис. Эти, — он мотнул головой в сторону, имея в виду Лизину маман с хахалем, — не скоро освободятся, а как выйдут, то только рады будут тому, что тебя нет.

Лиза подняла голову, и Провозвестник увидел, что она плачет. Впервые с того момента, как очнулась после аварии в больнице и заревела белугой: не хочу! Забери меня, Jibbril! Не хочу сюда!

Естественно, никто не понял, кого и о чем она просит. Только повидавшая всякое старая санитарка заподозрила что-то, но свои догадки предпочла держать при себе. Умная была санитарка. И не болтливая.

— И еще, Лиза… У меня есть к тебе просьба.

Миша открыл дверь своим ключом.

Вслед за братом Алина неслышно проскользнула в квартиру. Из коридора виднелся полнейший ералаш в зале: сдвинутые к стене кресла, освобождавшие место для танцев, стол с недоеденной пищей и недопитым шампанским по бокалам, забытый Ольгин шарфик, свисавший с дивана, словно длинный красный язык. Стянув ботинки, Миша прошлепал по ковру и принялся за еду.

— Хороший торт, — громко прошептал он. — Давай сюда.

Алина нанизала куртку на крючок вешалки и пошла мыть руки. Гости, видимо, разошлись чуть больше часа назад, родители завалились спать, не утруждая себя уборкой. В мусорном ведре валялись темно-зеленые бутылочные осколки — веселье, по всей видимости, удалось на славу.

— Аль-ка!

Наскоро вытерев руки, Алина прошла в зал и села на диван. Миша, радостно поедавший кусок торта, пододвинул ей тарелку с остатками салата оливье. Ничего себе остатки, пятерых накормить можно. Мама более всего боялась, что гости уйдут из-за стола голодными.

Судя по количеству блюд, в этот раз гости натуральным образом обожрались.

— У Олега пищи мало, — произнес Миша с набитым ртом, перефразировав известную строчку из Пушкина. — Она теперь больше на духовный хлеб налегает.

— Что, вообще не угостил? — изумилась Алина.

Миша помотал головой.

— Ну почему «вообще»… Было что-то из крабовых палочек, курица жареная… торт какой-то, — он облизнулся и взял из вазочки апельсин. — Пиво, опять же… В общем, если на всю ночь, то мало.

Рыжая шкурка подала в тарелку неровными ломтями. Алина жевала салат с подчерствевшим черным хлебом.

— А ты как?

— Ну… — Алина помолчала, освобождая рот. — Свинина с сыром. Сельдь под шубой. Курятина по-индийски. Нарезки. Картошка фри. Салат трех видов.

— Мать моя ведьма, — раздумчиво пробормотал Миша, слизывая с пальцев сок. — И что, всю ночь только и ели?

Алина выразительно на него посмотрела.

— Вообще-то я у Лены была.

Миша сунул в рот сразу четыре апельсинные дольки и взглянул на сестру исподлобья.

— И чего я с тобой не пошел… Но ты вроде к Максиму собиралась.

— Это ты так решил.

О том, что до утра она просидела с Дэном на крыше единственной в городе семнадцатиэтажки, выпив три бутылки пива и не проронив ни слова, Алина предпочла промолчать. О том, что она за это время передумала, тем более.

Помолчали. Миша жевал апельсин без единой мысли в голове. Алина доела салат и осторожно перетащила на тарелку кусок торта. Очень вкусно. В еде товарищ депутат Мазер знает толк. Бисквит так и тает во рту. А с вечера она была в таком состоянии, что совершенно не замечала ни людей, ни вещей и даже вспомнить не может, что было до наступления Нового года. Впрочем, нет, может: рука Мазера под столом на ее колене.

— Ну что, с наступившим? — из бутылки Миша выцедил шампанское на два полных бокала и пододвинул один из них Алине.

— С наступившим.

За ночь шампанское совсем выдохлось, но еще одним принципом Миши было не давать пропадать добру. Осушив свой бокал, Алина вернулась к торту. Какое счастье, что телу нет дела до проблем души, и оно просто хочет кушать, как и положено молодому растущему организму, которых провел всю ночь на улице и изрядно замерз.

… а вниз горели фонари и светились окна, и впереди сияла гирляндами Главная Елка города, возле которой вовсю шли народные гулянья, и трещала пиротехника, делая площадь похожей на поле боя — все далеко-далеко, недостижимо, неважно. А над головой ветвились металлическим лесом антенны, а выше были звезды. Невидимые из-за туч и огней, но, тем не менее, ты знала, что они там…