Искатель, 2002 №5 - Станислав Васильевич Родионов

в другое измерение. Впрочем, люди и верно расходились.

— Почему «бедная»?

— Не знаете, что счастье — в любви.

— Знаю… — тихонько возразила она.

— Тамара Константиновна, когда-нибудь я напишу такую эротику, что, глянув на картину, мужчина выйдет на улицу и станет насиловать женщин.

— Насилие… любовь?

— Насилие — это секс.

— А секс… любовь?

— Тамара Константиновна, миром движет наслаждение, а секс — это сконцентрированное наслаждение.

Они вышли на улицу. У банкирши было лицо человека, вдруг все перезабывшего. За ней ухаживали неоднократно: мужчины обстоятельные начинали с разговоров о банковской системе, мужчины нетерпеливые сразу приглашали в ресторан. Художник начал с разговора о сексе.

— Тамара Константиновна, я хочу вас пригласить…

— В ресторан? — усмехнулась она.

— Какая пошлость. Хочу пригласить…

— На художественную выставку? — поправилась она.

— Какая банальщина. Хочу пригласить в «Виагра-бар». Она не ответила, удивленная существованием такого бара. Викентий считал, что здесь бы ей следовало пококетничать, но ни в лице банкирши, ни в манерах ничего не изменилось. Он вспомнил одно утверждение, что стать руководителем женщина способна только в том случае, если свою натуру поменяет на мужскую.

— Вы без машины?

— Отменная погода.

— Я вас подброшу.

Они уже стояли у новенького вседорожника «Вольво», горевшего на солнце так, словно подсвечивался изнутри. Банкирша открыла дверцу — теплый и терпкий запах кожи и духов вырвался, как джинн из бутылки. Викентий придержал ее руку:

— Мы договорились: вы позируете?

— Голая? — испугалась она.

— Какая пошлость — голая. Обнаженная!

Они сели в машину. Тамара Константиновна вздохнула: от настоя кожи и духов у нее закружилась голова. Нет, не от кожи… От его глаз накатывало полуобморочное состояние.

— Викентий, ваша аура…

Он приблизил губы к ее уху и прошептал с таким жаром, что ее прошибло холодом:

— Но вас я напишу не обнаженной, а голой…

Анна вышла из лаборатории, миновала проходную и украдкой глянула в сторону въездных ворот — он стоял. Длинный, нескладный мужчина в сером старомодном костюме; фигура, которая не поддавалась социальному определению. Не дизайнер, к лаборатории наверняка никакого отношения не имеет; не из техотдела — она всех знала в лицо; тем более не из отдела компьютерной графики… Похож на сторожа с автомобильной стоянки. И сейчас двинется за ней: уже вторую неделю тайно провожает до дому — топает в отдалении все четыре квартала. Можно сесть в троллейбус, но ведь и он сядет. Надо как-то пресечь. На перекрестке у ее дома частенько переминается милиционер…

Анна задержалась у киоска.

— Молоко свежее?

Продавщица не ответила — ответил мужской нудновато-поучительный голос:

— А верблюжье молоко не скисает три месяца.

Анна обернулась, уже зная, кто это сказал: высокий мужчина улыбался. Хотел улыбнуться, но для улыбки нужны мягкие ткани, а на его костистом лице даже губы казались блекло-деревянными.

— Почему вы за мной ходите?

— Надо поговорить.

— Не о чем! — отрезала она.

Всяких киллеров и рецидивистов Анна представляла именно такими: сурово-костлявыми и наглыми. Хихикнув, продавщица сообщила:

— Верблюжьего молока нет.

Анне было уже не до молока. Оторваться бы от этого верзилы… Она почти бежала мелкими дробными шажками — верзила неторопливо шел рядом. До перекрестка, до стоявшего гам милиционера оставалось метров двести. Верзила недовольно спросил:

— Куда вы так несетесь?

— А вот к нему, — сообщила Анна, оказавшись возле милиционера.

Она вздохнула облегченно, будто груз скинула. Тем более что милиционер улыбнулся, взял под козырек и смотрел на верзилу, похоже, обо всем догадавшись. Все-таки она начала объяснять:

— Товарищ постовой, вот этот гражданин…

— Здравия желаю, товарищ капитан! — радостно отчеканил милиционер, не спуская глаз с верзилы.

— Привет, Мартынюк! — отозвался верзила.

Анна попятилась. Не киллер, а капитан? Из милиции? Ни чуточки не похож. Страх отступил, его место заняла тревога. За ней следит милиция?

— Да вы успокойтесь, — посоветовал капитан.

— Вы за мной… наблюдаете?

— Да.

— Почему?

— Надо поговорить.

Анна двинулась к дому. Из роя… вопросов… о чем поговорить, почему не пригласили в милицию, зачем несколько дней ходить по пятам, можно и по телефону?.. Из роя вопросов она задала главный:

— О чем поговорить?

— О бывшем муже — художнике.

— Мы разошлись пять лет назад.

— Вот об этом.

— А почему за мной следили?

— Хотел убедиться, что с мужем не общаетесь.

— Зачем вам это?

— О нашем сегодняшнем разговоре ему лучше не знать.

— Мое парадное. Зайдете?

— Лучше на воздухе, на бабушкиных скамейках.

Они сели. В руке у капитана была надутая папка серой кожи. Костюм, ботинки, даже галстук с какой-то мрачной стрелкой — не в тон ли папке? Но Анне казалось, что на ногах капитана сапоги не милицейские, а кавалерийские с незвякающими шпорами; и не брюки, а кожаные штаны, галифе, может быть, даже с лампасами. Оладько спросил:

— Разошлись из-за чего? Пил?

— Нет.

— Плохой характер?

— Да нет.

— Ссорились, дрались?

— Я помогала ему в работе.

— Рисовали?

— Психологически. Когда он только начинал… Приходила с выставок и выдумывала, что посетители восхищены его полотнами. Как-то дала деньги подруге и попросила на вернисаже купить его небольшую картину — до сих пор у нее висит.

В здоровом теле здоровый дух. В этой сильной женщине не было здорового тела: хрупкая фигура, тонкие голубоватые кисти рук, мелкие черты лица… И капитан подумал: а смогла бы она надеть кастрюлю с кипящей кашей бандиту на голову?

— Анна, тогда я знаю, почему вы разошлись.

— Думаете, из-за денег?

— Он гипнотизер.

Женщина усмехнулась с долей печали:

— Разве нельзя жить с гипнотизером?

Капитан не ответил, потому что сказал не то: вместо «он гипнотизер» надо было «он бабник». Анна задумалась. Оладько не мешал, потому что разговор шел о ее личной жизни. Она подняла слегка понуренную голову.

— Некоторые женщины мне говорили, что рядом с Викентием их охватывает тревога и какая-то истомная слабость.

— А вас?

— Я ничего не ощущала.

— Тогда почему же разошлись?

— Разрешите на этот вопрос не отвечать.

— Нет, не разрешаю.

— А я не хочу.

— Анна, вам придется все рассказать в прокуратуре на официальном допросе. Поймите, ерунду фирма не вяжет, то есть веников милиция не вяжет.

— А что случилось?

— Позже все узнаете.

Она отвернулась. Капитан понял, что ей нужно время подумать, вернее, чтобы решиться. Он оглядел чахлый газон, двух бабулек на соседней скамейке и детскую площадку. Его взгляд переключился на собственную папку. Открыть, что ли? Но ему известно ее содержание: бланки протоколов обысков, почти исписанный адресами и фамилиями блокнот, бутерброды с колбасой «Чайная», бутылка пива и подаренная коробка азиатского риса «Королевский тайский», имеющего собственный аромат и высоко ценимого знатоками, — компенсация Луше за вываленную на пол гречку.

— Капитан, Викентий перестал видеть во мне женщину.

— Это