Остров на Птичьей улице - Ури Орлев

спать. Здесь мне был немного слышен шум польской улицы. В подвале я почти ничего не слышал. А сюда доносились голоса. Немного издалека – потому что я был выше улицы, – но довольно чёткие, так что я иногда даже понимал, что они говорят. Я потушил свечку и открыл одно вентиляционное отверстие. На небе взошла луна, и я увидел всю улицу с домами и торговыми лавками, которые раньше закрывала от меня высокая стена. Улица была тёмной из-за светомаскировки и пустой из-за комендантского часа. Вдруг кто-то скользнул вдоль стены. На мгновение открылась дверь, и на тёмный тротуар и проезжую часть упал прямоугольник света. Я успел увидеть внутри большое помещение, полное дыма и людей, сидевших за столиками. Теперь я понял, что музыка, слабые звуки которой я иногда слышал по ночам, шла не из радиоприёмников, как я думал, а из этого места. Может, это был ресторан или что-то вроде того. Дверь тут же закрылась, улица снова погрузилась в темноту. Снаружи всё казалось застывшим, неживым, но внутри, в своих домах, жили поляки.

Я сказал Снежку, что завтра притащу железную лестницу. Я хотел, чтобы у меня было два подоконных шкафа и балкончик с птицами.

11. Бункер

Я решил, что встану завтра затемно, пока не рассвело. Мне казалось, что в такой ранний час утренние мародёры ещё не начали рыскать по окрестным домам, а ночная смена уже вернулась восвояси. Но я проспал, несмотря на чириканье птиц прямо надо мной, на птичьем «балконе». Когда я вылез из своего шкафа, снаружи был красивый осенний день. Я потянулся, беззвучно зевнул и посмотрел в сторону ворот. Отсюда мне было не видно входа во двор. А это значит, что когда я стою рядом со шкафом, то от ворот меня тоже не видно. Я начал медленно продвигаться вперёд. И в какой-то момент увидел ворота и нижний этаж развалин. Я присел и красным карандашом, который я взял в соседнем доме в одной из детских комнат, провёл на полу красную линию. Я сам себе запретил заходить за эту линию, когда я стою в полный рост. Затем я отметил себе ещё одну линию – зелёную, до которой я мог доползти на коленях без того, чтобы меня заметили со двора.

Я открыл дверцы шкафа и сел завтракать. Поел сам и покормил Снежка. Вдруг на улице раздалось урчание автомобильного мотора. Звук приближался со стороны гетто. Я быстро убрал всё внутрь и закрыл дверцы, хотя и знал, что мой шкаф нельзя ниоткуда увидеть, разве что специально принести лестницу и залезть наверх или вскарабкаться на противоположную стену (что было под силу только какому-нибудь юному гимнасту). Сам я остался снаружи, только для большей безопасности лёг на пол.

Они сразу же отправились к разрушенному дому. Неужели целую машину снарядили для того, чтобы поймать одного ребёнка? Может, меня кто-то видел? Или слышал шум и шорохи? Но я всегда слежу за тем, чтобы ходить бесшумно… Может быть, кто-то заглянул во двор, когда я привязывал лестницу, и заметил меня, а сейчас они пришли всё проверить и наконец зачистить территорию? Я сброшу вниз верёвку и спущусь по задней стене. Я готов, я смогу. Только вот Снежок. Он закрыт внутри шкафа. Эх, надо было мне его снаружи оставить. Но пока что я лежал на полу и боялся пошевелиться.

Во двор зашло одновременно довольно много народу. Они расхаживали по обломкам внизу – я не видел, сколько их, но было примерно понятно по звуку шагов и голосов, говоривших на немецком и на идише. Кто-то спросил что-то по-польски и получил ответ на ломаном польском. Я услышал, как они волокут что-то тяжёлое по мусору и обломкам, потом раздалась какая-то команда по-немецки, послышались удары, звук падающих камней. Во все стороны полетела штукатурка. Я всё понял. Это меня немного успокоило. Я же слышал их разговор тогда, когда они искали здесь бункер. Значит, они вернулись, чтобы расширить ход и проверить подвалы. Я будто увидел себя со стороны. Представил, что сижу там, совершенно беспомощный, и слушаю, как бьют молоты и грохочет взрывчатка.

Птицы улетели с верхнего пола и не возвращались.

Работа не заняла много времени – скоро ход расширили, и я услышал постукивания, хлопки и далёкие неясные крики, которые доносились снизу, из подвалов. Они искали не меня. Они искали что-то другое. Получается, под земляным полом подвалов – того самого места, где я провёл двенадцать дней, – спрятан бункер с живыми людьми? Да нет, быть того не может. Я бы слышал шорохи или другие звуки. А может, этот бункер был там всегда? С самого начала? И жившие в нём люди как раз отлично меня слышали? Хотя если я ничего не слышал, то, наверное, и им ничего не было слышно.

Папа и Барух иногда рассказывали про такие бункеры – они не похожи на тот, что мы сами сделали в фабричном общежитии. Настоящие, надёжные бункеры, спрятанные глубоко-глубоко под землёй. Бункеры с секретной, отлично замаскированной вентиляцией и водопроводом. С туалетом и выгребной ямой. Папа и Барух объяснили мне, что такое выгребная яма, – это такая канализация, которая на самом деле не подсоединена к городской канализации. В этих бункерах были продуктовые склады, запасов в которых хватило бы на долгие месяцы и годы, до самого конца войны. Из-за того, что нужно было проделать огромную работу, чтобы выкопать и оборудовать такой бункер, в процессе постройки участвовало очень большое количество людей. Слишком большое. Конечно, к работе старались привлекать только тех, кто потом будет вместе со всеми жить в бункере. Но как минимум один человек должен был остаться на поверхности, чтобы закрыть бункер и построить над ним настоящий крепкий пол.

Раздался сильный взрыв, и мне на голову сверху упал здоровенный кусок штукатурки. Я так испугался – подумал, что сейчас весь верхний пол рухнет на меня. Наступила тишина. А потом я услышал истошный крик, плач и стоны людей, идущие будто из-под земли. Следом раздались выстрелы, очень-очень близко. Я надеялся, что они просто стреляют в воздух, чтобы напугать тех, кто прятался в бункере.

Люди начали выходить на поверхность. Больше никто не кричал. Только плакали дети, а взрослые тяжело вздыхали. Я не осмеливался подползти к краю пола, на котором лежал. Вдруг кто-нибудь поднимет голову и посмотрит вверх именно в этот момент?

Они выходили из бункера очень долго. Долго орали немцы и полицаи, и чьи-то ноги всё шли и шли по обломкам в сторону ворот. Кто-то спотыкался, кто-то поскальзывался на осыпающемся колотом кирпиче