Чистота — залог здоровья. Зачистка, баня и прочая гигиена. - Александр Бельский

харазцам сейчас не видать, что он ей делает. Тихохонько вытащив клинок, он осторожно, указательным пальцем нащупал голову затихшей Лолки, очевидно, всё понявшей, определил, как идут верёвки, и начал пилить столь зряшно сберегавшуюся Садиковым бечёвку. Как Фабий ни старался, но, судя по приглушённому взвизгу, разок он таки зацепил и босорку. Наконец чёртов кокон поддался, и Лолка заелозила, пытаясь выбраться. Пришлось даже шикнуть на неё, хоть и очень осторожно. Но харазцам теперь было не до них, они готовили ритуал. Или, наверное, казнь?

Оборотень раскладывал убитых харазцев у колоды. Видно, это было непростое дело, потому что шаман, внимательно следивший за процессом, несколько раз на оборотня прикрикнул, и тот старательно вносил поправки в свою жутковатую инсталляцию. Шаманёнок старательно дополнял её амулетами и какими-то рисунками. Шаман что-то прошепелявил Змееглазому, и тот таким же движением, как пару минут назад, поднялся и куда-то направился, и на этот раз его никто не остановил. Куда он вот направился? Сзади вновь забилась Лолка, а всхлип и бормотание Садикова, разумеющего харазский, кое-что прояснили:

— О Всевышний! Шаман послал его за женой и девочками… Будьте вы прокляты!

Змееглазый протёк мимо них, вновь мазнув неприятным взглядом, и тихие его шаги затухли, удаляясь в сторону крыльца.

А оставшиеся овцеёбы, удовлетворившись тем, как лежат их мертвецы, начали готовить собственно казнь. И первым, как и сказал шаман, к колоде потащили Рыбачка. Вновь карканье тощего урода. Шаманёнок взял топор, которым Юрец рубил столб чёртовой коновязи. Топор удивительно напоминал мясницкий, но на длинной ручке. Старый мерзавец приподнял руки, согнутые в локтях под прямым углом так, что предплечья его были направлены вертикально вверх, скрючил диковинным образом пальцы и зывыл-заныл что-то горловое, чудно́е и жуткое. Фабий обратил внимание, что чёрные спирали-молнии, начавшие метаться ещё когда Валерик разнёс амулет на своём столбе у ворот и особенно — после того, как Юрец порезвился с топором вокруг пенька «Коновязи великой матери», стали успокаиваться и входить в единый ритм. Прямо как кобры у заклинателя в цирке.

Шаманёнок занёс топор над головой и начал ухать тонким бабьим голосом в унисон шаману, а оборотень уложил плашмя ладони Пряхина на колоде. Но Рыбачок, бывший без сознания, начал крениться, заваливаясь набок, и руки его соскользнули с чурбака. Оборотень вновь поднял маленького жандарма и пристроил его к колоде, опять устроив его руки каким-то особым образом, ладонями вверх. Шаману, видимо, нельзя было прерывать свои завывания и дрыганье, но оборотень опасливо на него косился. И снова, едва лишь волколак отпустил Юрца, как тот свалился, уже на другую сторону плахи. Теперь Фабию отлично было видно Пряхина, до которого было метра три-три с половиной. И вдруг Рыбачок открыл глаз и остро, совершенно осмысленно глянул на Фабия. И именно в этот миг у Игоря и забрезжила надежда. До сей секунды он просто надеялся умереть в бою, а не как свинья на бойне. Даже босорку Лолу он отпускал только из-за обещания Садикову именем богов. За секунду до смерти, если уж дал такое обещание, сильно не стоит его нарушать, если есть хоть призрачный шанс исполнить.

Юрец же, маленький и свирепый, как росомаха — это серьёзный шанс. Сердце застучало сумасшедшим метрономом, и он постарался успокоиться. Пряхин своим кровавым глазом указал на шамана, и Фабий, соглашаясь, прикрыл глаза. План прорисовывался. Как Рыбачок собирался завязать на себя оборотня и шаманёнка — не важно! Его же цель — шаман. А вот теперь всё заиграет по-иному! Теперь нужно не в последний, но зато в решительный бой.

— Лолка! — в ладонь ткнулся мокрый нос.

— Когда я кинусь на шамана, поможешь?

Садиков охнул и еле слышно прошелестел:

— Вас же убьют! Нас же убьют!

Фабий зло прошипел:

— А на плахе нас марципанами накормят? Лучше в бою помереть, чем на ней мясом стать!

Лолка снова ткнулась мокрым носом ему в ладонь и лизнула её, а Садиков, помедлив, угрюмым шёпотом спросил:

— Я чем могу помочь?

Фабий, стараясь не привлекать внимания, медленно дотянулся до кобуры с дерринджером на щиколотке и вытянул его. Садиков лежал довольно далеко, но босорка аккуратно взяла в пасть оружие и, судя по звукам, осторожно поползла к отцу. Впрочем, харазцы были всецело заняты обрядом. Шаман и шаманёнок завывали, глядя на колоду. Оборотень опять начал пристраивать Юрца на плахе. Тот успел ещё подмигнуть Фабию, весело и зло, а затем вновь стал на вид бесчувственным овощем. И снова руки его свалились с колоды, а сам он оплыл на землю. На этот раз шаман даже рискнул прервать свои стоны и рычание и прикрикнул на оборотня. Вспомнив жутковатые лопаты-ладони сутулого могильщика и воспользовавшись тем, что все супостаты отвлеклись на Юрца, Фабий прошипел:

— Садиков, управишься с пукалкой?

— Управлюсь…

— Цель в шамана. Не важно, куда. Главное, ты в него попади, а не в нас с Лолкой. Лолка! Кидаемся на шамана вместе. Хватай его за ноги, и лучше сзади. Не подставься под удар, он меня с одного тычка отключил.

Ворчание за спиной было ему ответом, и в этом ответе, казалось, звучало: «поучи ещё меня». Фабий размял руки, понапрягал ноги, нащупал за спиной рукоять стилета, которым утром упокоил вампира. И стал внимательно следить за казнью Юрца, ломая голову, что же тот задумал. Маленький Пряхин в драке был непредсказуем и страшен для противника своей жестокой и безжалостной эффективностью, хладнокровием и умением всё просчитать и посчитать. Сам Фарберович, например, трижды подумал бы, сходиться ли с Рыбачком даже в учебном поединке. Юрец и бой были как Моцарт и музыка, он не занимался, а жил им. И неважно, что это было, кабацкая драка или сражение с эльфами. Он легко, непринуждённо и естественно, как тот же Моцарт имеющиеся в наличии музыкальные инструменты, вплетал в партитуру то, чем располагал: пустую руку, тарелку, стул, гномью секиру, эльфийскую саблю или миномёт. Так что Фабию оставалось не сомневаться, а готовиться.

И вроде ненадолго отвлёкся шаман, а зигизуги снова завихляли, затряслись. Старикашка глянул на них, захлопнул пасть и снова завыл. Оборотень, едва ли не вжав после выволочки свою волчью морду в широкие человеческие плечи, покосился на шаманёнка и что-то буркнул ему. Вот интересно, как у него выходит издавать членораздельную речь волчьей пастью? Затем, обойдя вокруг плахи, волколак стал с противоположной от Пряхина стороны, оказавшись к Фабию почти спиной, ну, лишь слегка под углом, так, что Пряхина Фабию видно было теперь плохо. Оборотень вцепился в