Звери в природе - Владимир Моисеевич Смирин

песец сразу выгибал спину, а первый в свою очередь кусал ее таким же образом. Два-три таких приема — и собака была полностью выведена из «душевного равновесия»: она была явно раздражена и в то же время растеряна. Пришлось вмешаться, чтобы избежать кровопролития. Когда эти песцы жили еще в виварии, в их вольер пробовали пускать белых мышей, и песцы совершенно не знали, что с ними делать, пытались хватать зубами, тут же пугались и бросали. Но, попав впервые на снег, один песец вдруг стал делать прыжки в точности такие, как делают песцы и лисы, мышкуя. Видимо, возбуждение, вызванное новизной обстановки, выразилось в этих движениях, неожиданно появившихся из глубин наследственной памяти.

На Перешейке самки кормили детенышей и играли с ними, не стесняясь людей

Упорство в овладении добычей — пожалуй, наиболее характерная черта этого зверя. Видимо, то, что считают доверчивостью песца, связано в первую очередь с этим. Когда мы ловили песцов, чтобы пометить их цветными ошейниками, был такой случай. Я только что надел на песца ошейник. Перед этим я, как обычно, проделал над ним ряд процедур (определение пола, взвешивание и др.). Однако, когда я его выпустил, он не ушел сразу, а, подойдя снова к ловушке, схватил приманку (полуобглоданную птичью лапку) и унес ее с собой. Чем больше я встречался с песцами, тем более у меня складывалось впечатление, что по крайней мере у некоторых из них боязнь упустить добычу сильнее страха перед человеком. И когда видишь, как песец медленно приближается, глядя в упор исподлобья тяжелым взглядом своих желтых водянистых глаз, становится не по себе. Однажды, когда я рисовал котиков на Урильем лежбище, сидя на так называемой учетной тропе, на ней показался песец. Пристально и мрачно глядя мне в лицо, он приблизился и медленно взял зубами меня за ногу. Я не выдержал и слегка поддал ногой, после чего песец ушел. Но не раз при встрече с песцами я невольно думал, как хорошо, что песец по сравнению со мной такой маленький.

Чужой песец держится настороженно

Несмотря на то что песцы много встречались друг с другом, каждый из них жил индивидуальной жизнью. Каждый имел свой участок, даже звери, живущие в одной норе. На Перешейке обитала одна сложная семья, в которой было два самца, три самки и пять маленьких щенков. Две самки поочередно кормили детенышей молоком. Однако каждая из них, если приходила к норе, когда ее напарница уже находилась у детенышей, ложилась вблизи норы и терпеливо ждала, когда место освободится. Чужих песцов с участка изгоняли, и это было отнюдь не напрасно: были случаи, когда пришлые песцы убивали детенышей. Погибших детенышей нередко поедали их собственные братья и сестры. Такова суровая действительность жизни песцов на острове Медном.

Антуры

Во время нашей жизни на острове Медном туда приехал на несколько дней Сергей Владимирович Мараков. Из зоологов-исследователей фауны Командорских островов это был человек, может быть, самый замечательный. Прожив на островах более двадцати лет, он до конца жизни не мог расстаться с ними и посещал их регулярно. Два дня я ходил с Мараковым по острову. Он необыкновенно умел «подать» его природу, и за эти два дня я увидел и почувствовал остров как будто заново.

Одним из самых ярких впечатлений от этого похода было посещение залежки тюленей-антуров в бухте Запалата. Антур, или островной тюлень, — один из самых красивых тюленей нашей фауны. Долгое время его считали подвидом ларги — дальневосточной формы обыкновенного тюленя. Сейчас многие зоологи считают его отдельным видом. Во всяком случае, он заметно отличается от типичной ларги, имеющей серую окраску с темными крапинами. Окраска антуров разнообразна — от золотистой до почти черной с красивыми кольчатыми пятнами. Детеныш антура родится, имея окраску, сходную с окраской взрослых, и с рождения начинает плавать. Иными словами, он не проходит фазы белька, так характерной для многих тюленей.

В бухте Запалата

Как будто специально для нашего похода, когда мы выходили из домика в бухте Глинка, было чудесное солнечное утро. Такая погода на Командорах выдается нечасто. Перевалив через хребет острова, мы стали спускаться к противоположному берегу в районе мыса Палата. Спустившись до верхнего края крутого обрыва, мы двинулись вдоль него. Послышался глухой шум прибоя, и внезапно перед нами открылась, как в гигантской коробке, окруженная скалистыми обрывами бухта Запалата. Невозможно представить более красивое и величественное зрелище. Причудливая игра потоков ветра гнала волны в разные стороны от центра бухты. На скалах, торчащих из воды, сидели многочисленные птицы: на одной белели чайки, на другой чернели силуэты бакланов. В центре была плоская каменистая отмель, на которой лежали тюлени.

Звери млели на солнце, изогнувшись, как лодочки. Необыкновенной, торжественной музыкой звучал в этой скалистой коробке океанский прибой. Мне было тогда сорок пять лет, и я был далек от мысли о смерти. Но почему-то подумалось, что именно в таком месте хотелось бы закончить жизнь — чтобы звучала музыка настоящей природы и чтобы перед глазами были дикие, живущие своей жизнью звери.

Вот этим воспоминанием мне и хотелось закончить свои очерки о Командорах.

Глава седьмая

Моржи на острове Аракамчечен

Осенью 1977 года наконец осуществилась моя давнишняя мечта — я еду на лежбище моржей. После поездок на Камчатку и Командоры я знал, что в краях, где путешествовать приходится почти исключительно по воде или по воздуху, длительность пути целиком зависит от капризов погоды. Чукотка отнюдь не является исключением. Но в этой поездке мне неизменно сопутствовала удача. Я ехал в составе совместной экспедиции Московского университета и Академии наук, но когда выезжал из Москвы, экспедиция была уже на месте. Ее руководитель Я. С. Богословская оставила мне на почте поселка Провидения письмо с подробными инструкциями. От Москвы до Провидения я добрался без малейшей задержки. Прибыв в поселок в пятницу вечером, я думал, что лишь в понедельник смогу начать хлопоты, связанные с самой короткой, но самой трудной частью пути: мне нужно было попасть на восточную оконечность острова Аракамчечен, отделенного от Чукотского полуострова проливом Сенявина. Но обстоятельства сложились настолько счастливо, что в понедельник, 31 августа, утром, я уже был на борту гидрографического судна, отправлявшегося в чукотско-эскимосский поселок Янракыннот, чтобы привезти