Оплодотворитель - Дементий Толли

рук молоденькой хорошенькой сестрички наследника в праздничном кружевном конверте. Затем передал ей коробку конфет и положил в накладной боковой карман белоснежного халатика, как было принято в таких случаях, трёхрублёвую бумажку. И вскоре два автомобиля с радостными пассажирами устремились в сторону загородного дома Гессеров в посёлке «Научный», где было решено торжественно отметить прибавление в семействе.

Над именем наследнику Виктория с Эдуардом голову ломали не долго. Удивительным образом им одновременно пришло на ум назвать сына Николаем, чему несказанно был рад дедушка Николай Карлович. Другой дедушка Леонид Петрович тоже одобрил выбранное молодыми родителями имя, вспомнив, что аж двоих прадедов Вики звали Николаями.

Малыш благополучно рос энергичным любознательным умненьким крепышом. Начавший сносно разговаривать в год с небольшим, к двум годам он уже полностью овладел родной речью, включая произношение трудных согласных. Наиболее употребительными в этот период у него стали вопросительные предложения, среди которых чаще других звучал вопрос, относящийся не только к окружающему предметному миру, но и к разнообразным явлениям природы: «Это что?», или «Что это?»; несколько реже родители слышали вопросы «Почему?» и «Зачем?» У Коленьки рано проявился интерес к рисованию. Удивительным при этом было то, что в отличие от абсолютного большинства детей, изображающих знакомые им реалии: дома, автомобили, животных, деревья, цветы, солнце и тому подобное, маленький Гессер предпочитал в своей живописи исключительно стиль абстракционизма с нагроможденьем самых разнообразных цветовых комбинаций, используя различные методы нанесения краски от мазков кисточкой и тычков кончиками пальцев до пятнания бумаги окрашенной ладошкой, а то и покрытия нужных, с его творческой точки зрения, мест на рисунке разноцветными кляксами прямо из стаканчиков с разведённой гуашью, либо акварелью. Каждому своему рисунку, а точнее сказать – живописному произведению он непременно придумывал название, которое собственноручно и писал на свободном месте листа печатными буквами, будучи уже способным: и читать, и писать. К пяти годам Коля бегло читал по – взрослому – одними глазами и прекрасно запоминал прочитанное, часто, практически, наизусть, если что – то ему особенно нравилось. В шесть лет родители обнаружили у сыночка интерес к занятиям спортом: он с большим увлечением занимался плаванием и с явным удовольствием посещал школу восточных единоборств, где тренеры заметили у мальчика незаурядные природные данные. Школьная программа Николеньке давалось очень легко; и его милое лицо из года в год смотрело озорным взглядом с «Доски почёта». При всех несомненных его талантах, ему совершенно не свойственны были капризность и эгоизм. Он обожал всех своих бабушек и дедушек и безмерно любил маму – Викторию Леонидовну и папу – Эдуарда Николаевича.

Глава 5. Десять лет спустя после дебюта.

Сегодня в календаре жизни Муромского был день, отмеченный красным праздничным цветом – сегодня вечером он ждал в гости Викторию Гессер, по – прежнему занимавшую в его сердце особенное место. Предвкушение свидания с ней было столь сладостно ожидаемым оттого, что свидания эти становились всё более редкими. Томительные длительные паузы между ними он склонен был объяснять отнюдь не охлаждением к нему Вики, а совершенно иным оправдывающим её обстоятельством – необходимостью всё больше свободного времени посвящать сыну Коленьке – единственному наследнику семьи Гессер, которому уже шел десятый год. Но, ведь известно: чем дольше разлука, тем желаннее свидание.

Десять лет минуло – ушло за горизонт жизни с первой судьбоносной для Муромского встречи с Викторией – этой роковой женщиной, не ставшей, вопреки его намерениям, любимой женой и, напротив, убедившей Родослава в его особом предназначении – быть оплодотворителем, отказавшись от создания собственной семьи. Сейчас, когда в папке с надписью: «КОНТРАКТЫ НА ОПЛОДОТВОРЕНИЕ», оказались подшитыми уже шестьсот девяносто контрактов, как бы итожа десятилетие специфической деятельности, Муромскому было о чём задуматься. Он уже давно понял, как морально не проста миссия оплодотворителя, легкомысленно казавшаяся поначалу неким непрерывным сексуальным приключением. Прежде всего нашло своё подтверждение его изначальное предположение о возможных душевных травмах, сопряженных с необходимым прекращением контрактных отношений после неизбежно возникающего человеческого сближения между ним и контрактантками. Правда, десять лет назад, размышляя о психологических особенностях контрактных отношений, он думал о негативных душевных последствиях для него лично, а сейчас, имея за плечами богатый практический опыт, Роду стало абсолютно ясно, что такие последствия возникали и у женщин, пусть не у всех, но у значительной их части, причем чем отчётливее проявлялась человечность с его стороны, тем глубже были женские переживания. Не удивительно поэтому, что завершение отношений по истечении срока действия контракта, или по достижении его цели – беременности роженицы, оказалось для Муромского делом существенно более сложным, чем исполнение обязанностей оплодотворителя. На протяжении этих десяти лет не редко возникали ситуации, когда, вступая в интимные отношения с Родославом по – необходимости, ради желанной беременности, через некоторое время контрактантка, в особенности если она была незамужней, начинала испытывать к нему искреннюю влюблённость. Апелляция к формальным условиям контракта в таких обстоятельствах результата не давала. Влюблённые женщины, надеясь на взаимность, подозрение в наличии которой они основывали на впечатляющей эректильной функции у партнёра, наивно принимаемой за неопровержимый признак страсти, признавались в любви, звонили и просили, даже умоляли о продолжении отношений. Муромскому приходилось использовать все свои интеллектуальные способности, чувственное красноречие, предельный такт и доброжелательность, чтобы убеждать влюблённых женщин в невозможности и ненужности того, на что они надеялись.

В известном смысле Муромского можно было бы считать однолюбом, поскольку на самом деле в его жизни была и пока ещё оставалась только одна единственная женщина, с которой он мог бы связать навсегда свою судьбу – это Виктория Гессер. Увы, но этого не хотела она. Более того, Родослав не мог не замечать, что после рождения сына, в их редких свиданиях с её стороны всё менее ощущалось душевное расположение к нему. Вызывало чувство досады даже не краткость встреч, а какая – то судорожная торопливость. Род уже и не мог припомнить, когда в последний раз Вика оставалась у него до утра. Кратковременные, на час – два не больше, визиты стали правилом. Вот и сегодня, едва переступив порог, она предупредила, что не на долго; и это означало только одно – любовью они должны были заняться без промедления. Её желание не медленного жадного совокупления провоцировало в нём сильнейшее возбуждение, чему отнюдь не мешало осознание того, что Виктории такие встречи с ним нужны были, вероятно, ради поддержания психической устойчивости, по – сути, только, как со здоровым самцом, исключительно для секса в его узком физиологическом смысле, а не ради общения хотя бы с примесью духовности,