1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны - Майкл Карлей

Ранним утром 15 сентября 1938 года Чемберлен и Хорас Вильсон вылетели в Берхтесгаден, чтобы договориться с Гитлером о судьбе Чехословакии. Чемберлен не обсуждал целей своей миссии ни с чехами, ни с французами, но в принципе был готов уступить часть чешской территории Германии. Советская обеспокоенность таким развитием событий уже просочилась в те московские круги, где рождались слухи, а оттуда — в газеты. Кулондр сообщал, что советское правительство опасалось заключения четырехстороннего пакта (Британии Франции, Германии, Италии), направленного против СССР. По Москве циркулируют слухи, добавлял он, что если такое соглашение будет заключено, Советский Союз пересмотрит свою внешнюю политику и денонсирует договор с Францией. И еще, предупреждал Кулондр, среди возможных путей советской политики оставалось сближение с Германией. Чтобы избежать такой опасности, Франции следовало сделать все возможное, чтобы не настраивать советское руководство против себя.77

О советских опасениях стало известно и в Женеве, где Литвинов подверг резкой критике переговоры Чемберлена с Гитлером: чехам, как и эфиопам, не стоило доверять британским обещаниям. Чемберлен ошибается, говорил Литвинов, если думает, что новая капитуляция может спасти мир. Уступка Судетской области нацистам может привести только к исчезновению всей Чехословакии. Англо-французская капитуляция будет означать только дальнейшую утрату престижа и влияния. А Гитлер на этом не остановится: он выдвинет новые требования и война все равно разразится, но уже в условиях более неблагоприятных для Франции и Британии.78 Тори, такие как Ченнон, были иного мнения о вояже Чемберлена в Берхтесгаден. Когда новости об инициативе премьер-министра достигли Женевы, Ченнон был как раз на британском дипломатическом обеде. «Все собравшиеся, словно наэлектризованные, вскочили на ноги, как следовало бы сделать и всему миру, и выпили за его здоровье. Истории следует поломать голову, чтобы отыскать параллель».79

18 сентября, через два дня после того как Чемберлен вернулся из Берхтесгадена, генерал Жозеф Виемен, начальник штаба французских военно-воздушных сил, представил Даладье весьма неутешительный и пессимистичный отчет о состоянии французской авиации. В августе он посетил Германию, где его немецкие коллеги устроили внушительную демонстрацию своей мощи, которая оказала на генерала устрашающее влияние, чего они, собственно, и добивались.80 С этими пессимистическими выкладками, все еще звучавшими у них в ушах, Даладье и Бонне отправились в Лондон встретиться с британцами.

Даладье, как и полагалось, начал с возражений, потом вполне согласился с уступкой чешских территории. Таким образом, англичане и французы договорились призвать чешское правительство отдать ту часть своей территории, которая была заселена преимущественно немцами. Новость распространилась быстро. Фирлингер сообщал из Москвы:

«Французскую политику рассматривают здесь как открытое предательство. Это мнение подавляющего большинства дипломатического корпуса. Потемкин говорит, что Бонне продемонстрировал себя в Лондоне как величайший трус и разглагольствовал только о слабости французской авиации и неспособности Советского Союза помочь нам. Личное мнение Потемкина сводится к следующему: франко-советский пакт потерял всю свою значимость. Похоже, завтра Советы объявят Бонне лжецом».

Договор с Францией «...не стоил двух пенсов», едко замечал Майский.81

Литвинов обвинил Бонне в обмане 21 сентября в своем выступлении в Лиге Наций, где изложил предложения, сделанные Пайяру и Кулондру в Москве.82 Двумя днями позже он еще раз прояснил советскую позицию на встрече в Женеве с Вильсоном и лордом Эдвардом де ла Уорром, лордом-хранителем печати. Согласно отчету Литвинова, англичане ограничились обычными вопросами о том, что намеревается делать Советский Союз. Литвинов, весьма рассерженный этим, ответил, что он уже все сказал в своей речи двумя днями раньше. Французским и британским официальным лицам требуется, видимо, немало отваги, — многословно продолжал Литвинов, не в силах успокоиться, — чтобы без конца осведомляться о намерениях Советского Союза, в то время как их правительства предпочитают игнорировать СССР и не считают нужным даже информировать его в тот момент, когда решается судьба Европы. Теперь Литвинов хотел знать, что собираются делать Франция и Британия. Когда де ла Уорр все же стал настаивать на своем желании узнать, какие военные операции планирует советское правительство, Литвинов ответил, что эти вопросы лучше обсудить с генеральным штабом, но, во всяком случае, Советский Союз не собирался выступать раньше, чем это сделает Франция, «в особенности после того, что произошло за последние дни». Де ла Уорр в частном порядке информировал Литвинова о расколе в британском кабинете, и сказал, что Даладье и Бонне повели себя вроде бы более решительно. Однако Литвинов был настроен скептически: «Последние, в особенности, Бонне, заняли в Лондоне более капитуляционистскую позицию, чем Чемберлен». И все же он не оставлял надежды подвигнуть англо-французов проводить более решительную политику.83 Только такая политика в сочетании с более твердой позицией Советского Союза (в отдельной телеграмме, посланной в тот же день, Литвинов рекомендовал советскому правительству объявить частичную мобилизацию, может быть, совместно с Францией) могла стать сдерживающим фактором. События зашли слишком далеко, чтобы Гитлера можно было испугать одними совместными заявлениями; требовались более жесткие меры, и в самое ближайшее время.84

Но никакие усилия Литвинова уже не могли остановить безрассудную колесницу капитулянтства, хотя уже собственная бешеная скорость почти сбросила ее с рельсов. 21 сентября чешское правительство сдалось под англо-французским натиском и согласилось уступить часть своей территории Германии. В том случае, если бы Чехословакия не поступила так, французы и британцы просто грозились бросить ее на произвол судьбы. Мандель и Рейно за спиной у своего правительства уговаривали Бенеша сопротивляться, но без всякой пользы. 22 сентября Чемберлен вновь поспешил в Годесберг с хорошими вестями для Гитлера, но обнаружил, что фюрер лишь ужесточил свои требования и обещал начать войну еще до конца сентября, если Чехословакия тотчас же не согласится на полную немецкую оккупацию Судетской области.

В Париже три министра кабинета: Мандель, Рейно и Жан Шампетье де Рибе, в знак протеста против французской политики собирались подать в отставку. Но 24 сентября чехи объявили мобилизацию, и французы тоже начали призывать резервистов. Мандель объяснил Сурицу, что объявление о его отставке отложено. Он сказал также, что главным виновником французской «капитуляции» был Бонне: он «намеренно искажал позицию СССР и, в частности, скрыл предложение [Литвинова] созвать совещание генеральных штабов». На Даладье тоже нельзя было рассчитывать, он был «слаб и нерешителен». По утверждению Сурица, «группа Манделя-Рейно» готовилась начать широкую обвинительную кампанию против пораженчества Бонне. Таким образом, ситуация несколько улучшилась.85

Фиппс продолжал выступать среди французских политиков в защиту британской позиции. Он рассказывал Эррио о том, что чистки вконец ослабили Красную армию; хотя может быть, британский посол и не знал об успехе советских вооруженных сил в схватках с японцами на манчьжурской границе. Эррио ответил: «В годы Французской революции мы расстреляли множество генералов и это пошло нам только на пользу. Я думаю, что если бы генералов расстреляли еще больше, это пошло бы французской армии только на пользу».86 И даже не в том дело, добавил Эррио, наносят или не наносят чистки вред Красной армии. Франции все равно нужен союз с Советами против нацистской Германии. Это всегда было главной линией Эррио, его idee fixe еще с начала 20-х годов.

В Лондоне 24 сентября Галифакс сообщил Масарику о мнении премьер-министра, что Гитлер показался ему человеком, с которым можно договариваться, и если уж он получит Судетскую область, то обязательно оставит Европу в покое. Масарик не поверил своим ушам, поэтому Галифакс повторил слово в слово. Чешский посланник во всех подробностях сообщил об этой беседе советскому поверенному в делах, который тут же послал отчет в Москву. Это «аукционный торг между Гитлером и Чемберленом», сказал Масарик Черчиллю.87 На следующий день Ворошилов проинформировал советского военного атташе в Париже о частичной военной мобилизации на польской границе и приказал передать сообщение об этом Гамелену. К концу сентября советская мобилизация дала уже довольно грозную силу, включая шестьдесят пехотных дивизий, шестнадцать кавалерийских дивизий, три танковых корпуса, двадцать две танковые бригады и семнадцать воздушных бригад, рассредоточенных вдоль границ Польши и Румынии.88 Собирались ли эти силы выступить и при каких обстоятельствах, оставалось открытым вопросом. Но все равно эти военные приготовления выглядели внушительно на фоне британских, потому что англичане были готовы предоставить французам лишь две частично укомплектованных дивизии — да и те не были даже отмобилизованы.